Вестник Свято-Филаретовского института

Вопросы хозяйственной этики и, более широко, вопросы трансформации экономического поведения, находились в центре внимания европейской мысли с начала XIX в., по мере становления капиталистической системы хозяйствования и очевидных вызовов для традиционных моделей. Россия здесь не представляла исключения — дебаты вокруг этих сюжетов, начавшиеся в Вольном экономическом обществе еще в XVIII в., приобретали все больший вес и значение по мере того, как утверждение капиталистических отношений как универсальных становилось все более очевидной реальностью. Для России окончательный перелом в сторону капитализма приходится на 1890-е гг., что порождает дискуссии, традиционно описываемые как споры «народников» и «марксистов». Русская социальная мысль, прежде всего так или иначе связанная с марксизмом (что характерно для таких ведущих социальных мыслителей и публицистов первого десятилетия XX в., как П. Б. Струве, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, С. Л. Франк), была ориентирована на германские дебаты 1880 — начала 1900-х гг. по сходной проблематике: о генезисе капиталистического поведения, культурной обусловленности этого типа хозяйствования и т. п. Одной из линий размышления в рамках культурно-обусловленного понимания современного западного капитализма был вопрос о возможности другого модерного типа хозяйственного поведения на основании иной культурной основы: анти-капиталистический характер идейных устремлений отечественных интеллектуалов нащупывал возможность оснований другой экономической реальности. С другой стороны, возникал вопрос, как возможно усвоение капиталистической ментальности, не представляет ли она (именно как культурно-обусловленная) угрозы для русской духовной традиции, т. е. не порождает ли она одновременно процесс культурного замещения. Одна из линий этих дебатов, связанная в том числе с проблематикой братства, была обусловлена опытами прочтения в этом контексте «Протестантской этики и духа капитализма» ­Макса Вебера. В данной статье речь идет об этом эпизоде русской интеллектуальной истории, сосредоточенной на трактовках, данных П. Б. Струве и С. Н. Булгаковым в ситуации конца 1900-х гг. В конечном счете Струве дает отрицательный ответ на вопрос о ресурсах для производства хозяйственной капиталистической этики, фиксируя новое место «религиозного» как связанного с «индивидуальным миропониманием». Формирование нового порядка радикально преобразовало сами условия, сделавшие его возможным. Как следствие, мыслить возникновение нового по модели, аналогичной формированию наличного, делается невозможным. В сущности, сходный порядок рассуждения незаметным для автора образом прослеживается у Булгакова, в трудах которого сама потребность в новой хозяйственной этике мотивируется экономическими потребностями и тем самым утверждает экономический порядок как преобладающий, в качестве финальной инстанции ­коллективного.