Мистагогия: возможные варианты проведения

Когда мы в начале 1970-х годов еще только пришли к тому, что катехизация необходима, мы поняли, что многое приходится делать на ощупь и с нуля. Это было неизбежно в те советские времена, когда никакой нужной для этого литературы практически не было. Сейчас ситуация другая, сегодня можно уже хорошо изучить церковную традицию, ибо есть книги, есть хорошая литература. Ее недостаточно, но она есть, и это очень важно. Но еще более важно, что теперь у нас есть живой опыт катехизации во всех ее вариантах и на всех ее этапах.

Вопрос о мистагогии, т. е. о таинствоводстве, возник в практике нашего Преображенского братства не сразу. И здесь мы столкнулись с одним сложным моментом, который находится в определенном напряженном отношении к существовавшей прежде в церкви традиции. Может быть, такое напряжение больше всего и почувствовалось именно в вопросе о том, как проводить третий, заключительный этап оглашения, т. е. мистагогию. Я сейчас не буду рассказывать всю нашу историю, но в этом вопросе нам пришлось пойти на довольно значительные изменения некоторых внешних форм известных святоотеческих парадигм оглашения. Это, пожалуй, единственное существенное изменение, которое, как мы считаем, совершенно необходимо было в наше время сделать.

Когда мы берем в руки классические катехизисы II, III, IV, V веков и тем более позднейшие, мы видим, что третий, мистагогический, этап всегда был очень коротким. Например, у свт. Кирилла Иерусалимского это было всего четыре-пять бесед. То есть он явно проводился в течение одной седмицы. Собственно, так и родилась наша Светлая седмица после Пасхи, в этом главный ее смысл и оправдание. Отсюда и канон VI Вселенского собора, который требует от всех верных на Светлой седмице причащаться каждый день. (А сейчас часто считается, что на Светлой седмице причащаться вообще нельзя, потому что поста не положено. Это очень странная, совсем нецерковная аргументация.)

Седмица заканчивается на восьмой день, поэтому и существуют послекрещенские «молитвы восьмого дня». Они и означают окончание третьего этапа оглашения, окончание мистагогии. На восьмой день с новопросвещенных снимаются белые одежды и омываются знаки мира, которыми они были отмечены при крещении. «Молитвы восьмого дня» в заключение таинства брака тоже непосредственно связаны с отмеченной нами традицией крещения. Есть еще традиция восьмидневного пребывания в храме новопостриженного монаха – и это происходит из того же корня, все это имеет единый смысл. Или есть еще традиция ежедневного служения новорукоположенного клирика в храме в течение восьми дней. Сейчас ее, правда, превратили в сорокоуст, но, может быть, по требованиям нынешнего времени это тоже неслучайно и по сути вполне сходится с тем, что сделали мы, возродив Светлую седмицу, а позже удлинив ее до семи-восьми недель.

В 1970-х годах мы были вынуждены проводить только лишь второй этап оглашения, но начиная с 1983 г. я стал проводить и таинствоводство. До этого неким таинствоводством была духовная практика: новопросвещенные вместе ходили в храмы, сами читали какие-то рекомендованные им книжки и ежедневно общались – и все. Естественно, при этом они участвовали во всех соответствующих их новому церковному «статусу» таинствах. В 1983 г. после моего рукоположения в дьяконы я обратил внимание на указанную параллель между Светлой седмицей и семидневным служением ставленника и понял, что эти восемь дней нужно вновь наполнить содержанием. Тогда же мною была создана программа третьего этапа оглашения, и она стала работать.

Но тут же выяснилось, что люди, каким бы ни был состав огласительной группы, из внутреннего содержания бесед третьего этапа оглашения не усваивают практически ничего. Единственное, что они запоминали на всю жизнь, это ежедневное хождение в храм на евхаристию в течение Светлой седмицы и, естественно, ежедневное причастие. Ведь мы учили их с самого начала простому правилу: сказано – сделано. То есть о чем мы говорим на оглашении, то же должно быть и в жизни. Разница между словом, делом и мыслями, как предполагается, должна быть сведена к минимуму, насколько это вообще возможно для современных людей. Поэтому мы говорили новопросвещенным: если вы приходите на евхаристию, тем более – на Литургию верных, значит, вы там должны присутствовать не как гости. Вы должны участвовать в евхаристии. Священник же не может не причащаться, если он возглавляет евхаристическое собрание! Точно так же не может не причащаться и верный, если он пришел на Литургию верных. Или он должен будет уйти с нее вместе с оглашаемыми. Это, конечно, было требование не ко всем вообще прихожанам (понятно, что для всех это в наше время невозможно), а к людям, заканчивающим свою длительную катехизацию.

Восемь дней ежедневного хождения в храм бывают очень тяжелы для новопросвещенных. Физически они подчас просто изнемогают, что называется, падают с ног. Мы, священники, этого часто не учитываем, к слову говоря. Ведь мы привыкли, что обычно люди в храм ходят довольно редко. Когда хотят – придут, когда хотят – не придут или уйдут. А священники – «профессионалы», у которых это единственная «работа». Они, естественно, все выдерживают. К тому же им не нужно после службы бежать на целый день на работу, а после нее еще заниматься хозяйством, готовкой, стиркой, семьей, детьми и т. д. Священники этого тоже, к сожалению, часто не учитывают. Они требуют от мирян то, что им самим кажется очень простым. Мне и сейчас часто приходится вступать в довольно острые дискуссии с клириками по этому поводу.

Когда я был настоятелем Владимирского собора на Большой Лубянке и храма Успения в Печатниках на Сретенке в Москве, сначала двух храмов одновременно, а потом одного из них, мы проводили таинствоводственную седмицу очень торжественно. Это было делом всей приходской общины. Для всех было очень важно, что мы действительно принимали в общину новых людей. К слову говоря, сейчас в докладе о. Дмитрия шла речь о миссионерском богослужении. Но есть еще очень важный и интересный вопрос, о котором не всегда вспоминают: какова должна быть роль находящихся в храме людей, чтобы богослужение стало реально миссионерским. Конечно, в наших храмах была регулярная проповедь после Писания, я всегда служил при открытых царских вратах (как можно закрыть царские врата, когда перед алтарем стоят новопросвещенные в белых облачениях, в белых одеждах?) и, естественно, лицом к народу (ведь если это дело всей общины, дело всей церкви, так оно и должно восприниматься как таковое).

Сейчас у церкви другая жизнь, не такая, как в прошлом, у нее сложились и другие потребности. Но в ней используются те же формы, которые сложились в прежние, давно ушедшие эпохи и времена. В глазах новопросвещенных этому нет оправдания, они этого не понимают в принципе. Поэтому в расчете именно на них я говорил специальные проповеди и после Апостола, и после Евангелия, и еще после службы. Обычно было три проповеди, и не по двадцать минут, а по полчаса каждая, а иногда и больше, по сорок-сорок пять минут. И так каждый день на неделе после крещения. Понятно, что такая служба могла продолжаться четыре, а то и пять часов. Да и приход у нас был очень большой, а священником в нем я был один, служил даже без дьякона. Надо было всех причастить, сколько бы сотен людей в храме ни было. Может быть, поэтому у новопросвещенных не хватало сил еще и на ежедневные встречи, которые проводились во время таинствоводственной Светлой седмицы.

А крестили мы оглашенных три раза в год: на Рождество, на Пасху и на Успение. Это было очень удобно, потому что это три более или менее равных части церковного года. В 1990-е годы, когда число желавших войти в Церковь было несравненно больше, чем сейчас и тем более прежде, к этим датам как раз получалось сбалансированно формировать все огласительные группы. Рождество и Пасха – это вообще очень традиционные, как известно, дни крещения, а Успение – нетрадиционный, потому что исторически он возник позже всех других двунадесятых праздников, когда традиция, связанная с оглашением, была уже в полном упадке. Но перед Успением сейчас есть пост, и это очень хорошо, потому что перед крещением всегда требуется длительный и достаточно строгий пост.

Так оглашалось около тысячи человек в год. Таинствоводственные беседы шли по определенной программе, хотя, повторяю, все таинствоводство шло всего неделю. Но беседы, связанные с изъяснением всех церковных таинств, всех основных догматов и еще вопросов христианской антропологии, включающей в себя основные принципы аскетики, весь этот колоссальный пласт церковного опыта, церковного знания, провести как следует за это время было просто немыслимо. Поэтому-то через несколько лет мы и были вынуждены перейти на другие сроки: Светлая седмица у нас стала продолжаться не семь-восемь дней, а семь-восемь недель, т. е. столько же, сколько и второй этап оглашения. Сейчас мы ведем таинствоводство именно таким образом. Третий этап оглашения нам пришлось расширить ввиду того, что исторически основное внимание церкви было приковано как раз к проблемам догматики, таинств и аскетики, т. е. всего того, что входит в программу третьего этапа.

Но нас могут спросить, почему все эти темы были вынесены нами лишь на третий этап? Дело в том, что есть важнейший катехизический принцип: ничего не предлагать оглашаемым из того, что они не могут хотя бы чуть-чуть проверить на своем опыте, в своей жизни. Например, на первом и даже на втором этапе (кроме его последней части) мы совсем не говорим о таинствах, потому что оглашаемые в нормальном случае в таинствах не участвуют. Они даже должны уходить из храма на возгласе «изыдите, оглашенные, изыдите!», может быть, за редким исключением, когда они уже причащаются, потому что пришли на оглашение уже причащающимися, и то если они делают это достаточно ответственно и не слишком редко, не раз в год. Только тогда им, естественно, благословляется причащаться и во время оглашения, и тогда им, понятно, не надо уходить на «изыдите, оглашенные, изыдите!».

Но надо сказать еще раз: к большому сожалению, опыт показал, что крещеные неверующие ничем не отличаются от некрещеных неверующих, а если и отличаются, то лишь в худшую сторону. Потому до конца второго этапа оглашения мы и не можем говорить с ними о таинствах веры, молитвы и жизни церкви. На втором этапе оглашения мы говорим с ними о керигме церкви, об этике и об обрядах, в том числе о синаксарных богослужениях – Вечерне, Утрене, Литургии оглашаемых. В этом они уже могут участвовать непосредственно. Иначе говоря: на втором этапе усваивается керигма, на третьем – догмат, на втором – обряд, на третьем – таинство, на втором – этика, а на третьем – аскетика. Одна из самых больших ошибок во время оглашения, на мой взгляд, – это путаница в этих вещах, когда начинают, например, с объяснения того, что такое крещение и причастие. Или что такое тринитология и христология. Не надо говорить людям, пришедшим на оглашение, зачем им крещение! Они не понимают этого, и потому не поймут вас никогда. Вы будете говорить или просто «в воздух», или они будут обязаны слепо верить вам на слово. Ни на что другое не рассчитывайте! Поэтому лучше отложить этот разговор. На втором же этапе оглашения можно говорить о крещении только в одном аспекте – как участвовать в этом таинстве в плане внешней подготовки. Мы так и делаем. Мы говорим об этом на уровне евангельской керигмы, не различая мистическое и мистериальное. Тонкости пока остаются за скобками, в отличие от третьего этапа, где эти вещи уже должны четко различаться. Если говорить применительно к крещению, то мистический уровень – это когда речь идет о рождении свыше, о крещении Духом Святым, о соумирании со Христом и совоскресении с Ним и т. д., а мистериальный – это то, что касается собственно церковного таинства крещения, как и любого другого.

Мистагогия обрела в нашей практике естественные размеры и стала восприниматься людьми только тогда, когда мы распространили ее на семь-восемь недель, т. е., например, на время от Пасхи до Троицы или, лучше, до Дня всех святых. Это удобно, потому что после Дня всех святых по нынешнему церковному уставу начинается пост. И те, кто окончил оглашение, идут на время поста в так называемую «пустыню». Пост и духовная пустыня хорошо друг с другом сочетаются.

Что же в результате мы имеем на сегодняшний день с точки зрения вариативности мистагогии? Третий этап оглашения очень сложен. Все присутствующие здесь прекрасно понимают, какова сложность нашего аскетического, догматического и литургического языка. Даже переводы не вполне тут могут помочь. Это неизбежно будет какой-то полугреческий и полулатинский язык. Его восприятие требует определенной гуманитарной культуры, которой у современных оглашаемых чаще всего нет. Хотя четырнадцать тем таинствоводства сейчас уже хорошо изложены и у нас существуют пособия для катехизаторов-мистагогов, все равно есть люди, которые их совсем не понимают. Сидит в группе какая-нибудь бабушка, ну, какая ей, простите, догматика? И здесь не нужно обольщаться, что мы научим ее вере церкви – никогда не научим. Но тем не менее она может что-то об этом прочитать. Есть простейшие катехизические тексты третьего этапа. К слову, православные катехизисы, написанные в XX веке, хотя и очень разные, но в основном все они делают акцент именно на материале третьего этапа оглашения. Тут прекрасно можно использовать книжки: «Катихизис» свт. Филарета Московского, «Как мы веруем» архиеп. Финляндского Павла, «За жизнь мира» протопр. Александра Шмемана и «Православный катехизис» еп. Александра (Семенова-Тянь-Шанского), «Таинство веры» о. Илариона (Алфеева) и т. п. Можно брать и более серьезные книги: «Православие» Павла Евдокимова, «Православие» прот. Сергия Булгакова, «С нами Бог» С. Франка, «Вера Церкви» Х. Яннараса и т. д. Но это – для более продвинутых.

Иногда бывают и внешние обстоятельства, которые не позволяют человеку нормально проходить третий этап оглашения, и таковых приходится частично (конечно, не полностью) переводить с живых бесед на литературу. Вообще же только по книгам катехизировать нельзя. Не случайно слово «катехизис», «оглашение» в Древней Руси переводили как «собеседование», т. е. разговор от сердца к сердцу. Это то, что передается самим духом веры, это то, о чем ап. Иоанн писал: я могу вам писать, но лучше я хочу говорить с вами, встретиться лицом к лицу (2 Ин 1:12; 3 Ин 1:13–14). И ап. Павел в некоторых посланиях говорит о том же. То же самое всегда делает и катехизатор. Книги, пусть самые гениальные, самые духовные, самые правильные, самые святые, – не заменяют оглашение. Они могут быть только пособиями. Пока не будет внутреннего опыта веры, пока не будет радости общения с Богом, с истиной и друг с другом, с ближними, до тех пор человек лично не воцерковится. Прицерковиться он может, но воцерковиться – нет!

Какие выработались у нас варианты таинствоводства? У нас есть полная мистагогия в течение восьми недель. Когда нововоцерковленные проводят первую неделю, т. е. собственно Светлую седмицу, они обычно уезжают подальше от родного дома, чтобы он не мешал им в это время. Мы обычно уезжаем в какую-нибудь другую епархию, в другой город, потому что если останешься, то наверняка то один позвонит, то другой позвонит, то что-нибудь дома случится или на работе – и все, никакого таинствоводства уже не будет. Поэтому группы обычно уезжают на первую неделю куда-то, и там все каждый день ходят в храм, каждый день участвуют в совершении евхаристии, каждый день причащаются. Анафора при этом читается по-русски, как и Писание, и вслух, как положено по канонам, по традиции. И для людей это, действительно, как пребывание в раю, в Царстве Небесном, это опыт на всю жизнь. Это как Фавор, с которого надо будет потом сойти и пойти на свою Голгофу, но все-таки уже имея в своем личном опыте образ сияния божественного Света. Потом, по возвращении, таинствоводство продолжается еще семь недель. В это время два раза в неделю люди встречаются для бесед. Плюс к этому они ходят каждую неделю причащаться.

Для тех, кто почему-то не может этого сделать, имея на то серьезные объективные причины, мы вынуждены сокращать мистагогию до одной недели. Тогда мы стараемся, чтобы люди даже за столь небольшое время приобрели хотя бы опыт Фавора и тот евхаристический опыт, который очень тесно свяжет их с церковью. Евхаристический опыт – величайший дар и опыт, но его надо пережить и потом поддерживать. Не всякий, кто ходит на евхаристию, кто причащается, имеет этот опыт. Для его приобретения нужно то, что называют иногда соборованием – не в смысле таинства для болящих, а в смысле известного качества собирания Церкви. Соборование – опыт кафоличности и соборности церкви, столь дефицитный в наше время, в том числе и в Православии. Он необходим новопросвещенным, абсолютно необходим, если мы хотим, чтобы они в Церкви остались. Жизнь показывает, что если его не будет, то люди в церкви не останутся или останется всего-то мизерный процент от них.

Мы все хотим служить Богу так, чтобы был соответствующий духовный плод, но мы не можем гарантировать ничего, мы не можем все сделать вместо другого человека. Каждый сам будет отвечать пред Богом за свою жизнь и за свое служение и ­Богу, и Церкви. Но тем не менее мы хотим что-то сделать, чтобы помочь людям в церкви остаться.

Катехизация – реальная возможность возрождения личной и универсальной соборности в церкви. Другого пути лично я не знаю, да и вообще сомневаюсь, что он может быть. Это принципиально, ведь без явления кафоличности нет веры в Церковь. Церковь без соборности становится формальной, в этом случае она легко может уйти даже в сторону от Православия – в католический папизм или протестантский микропапизм.

Здесь надо еще добавить, что мы особенно заботимся о таинствоводстве слабых, немощных, больных и старых, т. е. всех так называемых «особенных катехуменов». Их нельзя провести по этому пути как всех¹, но нельзя и совсем оставлять без опыта мистагогии, потому что им тоже надо причащаться и надо быть не просто бессловесным стадом. Они тоже должны быть словесным стадом, стадом словесных овец. А у нас, особенно у священников, часто бывает так: мы хотим (и нам это очень удобно), чтобы народ был именно стадом бессловесным, и поэтому мы делаем людей рабами человеков, а не рабами Божьими. Катехизация же, особенно третий ее этап, закладывает все основы трезвенного, церковного восприятия того, что касается церкви и всех проблем, связанных с церковью, с реальной церковной жизнью. Надо помочь людям не соблазниться, не искуситься, не убежать в ужасе из наших храмов. Это очень непросто, уверяю вас. Люди сейчас приходят на катехизацию с очень большим предубеждением против церкви, и настроения эти растут. Люди приходят значительно более подготовленными, чем раньше. Они много слышали, уже много знают, многое прочитали, многие из них прошли через Бог знает что: всякие секты, увлечения и тому подобное И если они идут в Православие, значит, они ищут лучшего, они хотят уйти от худшего. А мы должны не просто на словах, а на деле им его явить. Когда же это лучшее не проявляется на наших приходах, в повседневной церковной жизни, то это всегда есть искушение для слабых новопросвещенных людей. Это колеблет их веру, в первую очередь веру в Церковь.

В связи с этим во время таинствоводства прежде всего приходится говорить о проблемах церкви. Приходится признавать наши недостатки. Нельзя скрывать их, ведь в церкви нельзя ничего стилизовать, нельзя ограничиться одной формулой: «Церковь – Святое Тело Христово», «оно безгрешно, потому что оно свято» и так далее Это будет воспринято как идеология, которая совершенно не соответствует действительности. Потому что одно дело – то, что должно быть или существует в глубине Церкви, в ее полноте, а другое дело, что есть в эмпирической действительности и, в конце концов, в чем-то – в каждом из нас. Все это надо учитывать.

Огромное количество искушений, связанных с церковью, «вылезает» именно на третьем этапе, когда люди постоянно приходят в храм, молятся, читают Писание, общаются, причащаются. Они хотят это делать достойно, в соответствии с церковной традицией, а не в соответствии с обстоятельствами, в которые попал тот или иной батюшка или тот или иной приход. Новопросвещенные, как это обычно бывает у неофитов, очень трудно идут на компромиссы. А мы часто слишком привыкли к компромиссам, мы часто живем на компромиссах в церкви, и нас это даже устраивает. А новопросвещенных это не устраивает, и им нужно давать по каждому такому поводу убедительные объяснения.

Таинствоводство позволяет не просто излагать теорию: вот таинства, посмотрите, какие они прекрасные, какие они замечательные! Таинствоводство позволяет ввести новых членов Церкви в сам опыт таинств: таинств веры, таинств жизни и таинств молитвы. Вот это тоже «эти три» (ср. 1 Кор 13:13): на первом и втором этапах раскрывался закон веры, закон жизни и закон молитвы, а здесь – таинства веры, молитвы и жизни.

Мистагогия – это введение в таинства, а не рассказ о таинствах: о догматике, о сакраментологии и так далее Это самое главное, но это и самое трудное. Поэтому, даже если мы по обстоятельствам очень сокращаем мистагогию, мы все равно должны постараться так привить каждого человека к живому телу Церкви, чтобы эта «веточка», еще молодая и слабенькая, не оторвалась, не сломалась и не погибла.

Иногда, совсем редко, применяется третий вариант миста­гогии. Он очень простой: нет даже Светлой седмицы, и приходится людям давать одни книги. Тогда мы предупреждаем, что это не есть полное оглашение. Они должны помнить, что оглашение не закончили, если просто прочли книжки и узнали о догматах и таинствах, об аскетике и христианской антропологии. Но все-таки лучше так, чем никак. В этом случае еще мы даем им список литературы, говорим им, что надо читать в первый год. Дальше люди находятся уже как бы в свободном плавании: что получится, то получится. Выплывут – так выплывут, не выплывут – значит, не выплывут. Если люди отсутствуют на мистагогии, что называется, физически, то мы не можем реализовать полностью свою ответственность за их оглашение.

Здесь еще и еще раз я хотел бы напомнить, что огромное значение имеет духовное состояние тех, кто в церкви принимает новопросвещенных людей. Если мы связаны любовью, братолюбием, несмотря на всю свою человеческую немощь и греховность, несмотря на то, что «все мы много согрешаем», то эта любовь им бывает видна, ее нельзя скрыть. Тогда Господь покрывает все наши недостатки и грехи. И люди это ценят, они готовы ради этого положить свою жизнь. Очень важно, как их примут, ведь они приходят к Богу через храм, общину, братство, они приходят и к живым людям. Церковь – это живые люди в первую очередь. И очень важно, чтобы этот опыт воцерковления закрепился во время третьего этапа оглашения и потом помог преодолеть все искушения тем, кто из оглашаемых сейчас, на глазах, становится верным.

Священник Дмитрий Карпенко: В связи с прозвучавшим докладом я хотел бы акцентировать два момента. В результате того научения, которое человек получает во время оглашения, можно, действительно, не воцерковиться, а лишь прицерковиться. То есть каким-то образом стать причастным церкви, но в какой степени – не до конца понятно. Но есть еще и другая крайность, когда человек, который научается вере, становится тем, кого называют – есть такое ироничное выражение, недавно появившееся, – «безнадежно воцерковленным». Когда уже что-либо объяснять и доказывать ему практически бесполезно. То есть человек считает, что он достиг некой вершины, он уже все знает, обо всем ­имеет суждение, которое, несомненно, правильно, и поэтому его дальнейший духовный рост становится невозможен. И это создает множество проблем. Поэтому, я думаю, у человека всегда должна быть потребность к духовному научению, вне зависимости от того, на каком этапе духовной жизни он находится. Оглашается ли он или стал верным, является ли служителем церкви или даже имеет сан – всегда должно быть желание научаться, познавать. Потому что духовная жизнь – это всегда динамика, это всегда развитие. Если мы где-либо останавливаемся, на каком-либо этапе, то это грозит стать свидетельством нашей духовной смерти. Поэтому всегда и у всех должна быть потребность в развитии, в духовном совершенствовании. Без этого наша жизнь в церкви невозможна.

Священник Евгений Горячев: Отец Георгий, судя по результатам Вашей системы оглашения, остается только диву даваться, как все это разработано и какой это приносит плод. Поэтому по сущест­ву у меня нет никаких возражений, а только пожелание, чтобы это как-то применить к своему приходскому опыту. Вы сказали о том, что не имеет смысла в таинствоводстве говорить ни о чем таком, чему человек не мог бы найти хоть какое-то подтверждение в собственном опыте. Потому что если скажешь о таких вещах, то он сможет поверить тебе только вслепую. Я Вас ознакомил со своей приходской схемой оглашения. Конечно, она во многом несовершенная. Но все же я говорю об элементах таинств еще до того, как человек сам вступит в таинство, и нахожу подтверждение этому в евангелии. Что мы видим? Христос предлагает поверить Ему на слово: «Я хлеб, сошедший с небес». С этого момента, как мы читаем, за Ним многие уже не ходили, и тогда Он обращается к ближайшим: может, и вы хотите отойти? Они ведь тоже ничего не поняли, а лишь поверили на слово. Апостолы говорят: «Куда нам идти, у Тебя слова вечной жизни». То есть – я не понимаю, о чем ты говоришь, но моя преданность Тебе, моя влюбленность в Тебя настолько сильна, что я предпочитаю остаться с Тобой, даже (пока) Тебя не понимая. Через три года происходит приоткровение этой тайны, на Тайной вечери Христос все-таки объясняет, что Он имел в виду. И поскольку такой опыт в евангелии имеется, поэтому, мне кажется, можно сразу говорить и о таинствах. Конечно, не прямо, а прикровенно, образно, «забрасывая» в сознание слушающих какие-то начальные сведения и о крещении, и о причастии.

Священник Георгий Кочетков: Большое спасибо за этот вопрос. Помните, Александр Михайлович в своем докладе говорил о предоглашении? Не случайно в реплике после Вашего доклада я тоже назвал такую практику предоглашением. Может быть совершенно оправдано давать людям немного больше, чем они могут сейчас вместить. У нас тоже есть этот принцип. Просто сегодня совсем нет времени говорить о деталях, хотя это детали важные. Мы тоже всегда говорим немножко больше, чем люди могут воспринять – всегда, на всех этапах, чтобы они никогда не подумали, что они уже всё знают, всё понимают и всё постигли. Но на предоглашении это особенно важно, потому что там люди еще не разобрались со своей верой, многие из них пока четко не знают, верующие они или нет. Поэтому важно говорить то, что увлекает, заставляет задумываться, движет их вперед. Даже на третьем этапе мы всегда говорим о том, что лежит дальше таинствоводства, потому что Царство Небесное еще не настало. Даже если они знают все таинства, догматы и т. п., это пока не предел. Того, что приготовил Бог любящим Его, мы еще не знаем в полной мере. 

Мы всегда даем то, что вдохновляет их идти вперед. То, что делаете Вы, совершенно замечательно, потому что это также помогает людям продвигаться вперед в вере. Другое дело, что, слава Богу, у вас есть приход; поэтому, когда они немного продвинулись от начального уровня, у них есть куда прийти потом.

Священник Дмитрий Черепанов: У меня два уточняющих вопроса. Как возрастают дисциплинарные требования на первом и на втором этапе? В частности, Вы сказали, что в древности оглашаемые могли свободно посещать встречи первого этапа. И второй вопрос: как оглашаемые вовлекаются в служение милосердия и богослужение, как они участвуют в богослужениях на третьем этапе?

Священник Георгий Кочетков: Действительно, мы стараемся, чтобы они не пропускали встреч, и это большая проблема. Нельзя все делать жестко административно или жестко дисциплинарно: духовная жизнь есть духовная жизнь. В нашем народе еще живет такая романтика, будто духовная жизнь – это жизнь без границ, без всякой личной ответственности. И поэтому, если начинаются какие-то границы, требования, даже когда я просто достаю список и начинаю отмечать, кто присутствует на встрече, они нередко напрягаются. Это на первом этапе. То есть даже ­самое ­простое, что напоминает им о какой-то минимальной дисциплине, вызывает у них протест. Это, конечно, приходится учитывать. 

На втором и третьем этапе мы требуем не пропускать встреч. Там уже действует правило: если независимо от причин пропустил четыре темы из шестнадцати на втором этапе и из четырнадцати на третьем этапе, то переводишься на предыдущий этап оглашения. Мы считаем, что Господь тем самым показывает, что человек еще не готов. Даже если он просто заболел или уехал в командировку. Это не значит, что человек виноват; он может быть ни в чем не виноват. Но пропуски показывают, что человек пока не готов идти дальше. Он пропустил слишком много и догнать сейчас не может. Об этом свидетельствует наш многолетний опыт. Но неправильно было бы сказать: пожалуйста, все так делайте. Мы не знаем, хорошо ли будет всем так делать или нет, это вопрос опыта. У нас это оправдывается. Что касается второго вопроса…

Священник Дмитрий Черепанов: Богослужение и служение для оглашаемых.

Священник Георгий Кочетков: Нам приходится учитывать тот факт, что часто на оглашение приходят люди неверующие, нецерковные, а теперь – особенно последние десять-пятнадцать лет – еще и антицерковные, так как люди все более и более ожесточаются против церкви, по понятным причинам. Во время первой части первого этапа оглашения, посвященной книгам Притч и Премудрости, вообще беседам о том, как идти к Богу и нужно ли это делать в своей жизни, мы еще не требуем ото всех посещения храма. Не требуем, но настоятельно рекомендуем: кто хочет и может – пожалуйста, посещайте храм, в любое время в свободном режиме. Кто хочет и может – молитесь и сами. Лучше проще, чтобы не было такого, как бывает у маленьких детей: они запоминают всё, но не понимают ни слова, и получается: «Отче наш, иже есе на небесе». Лучше, чтобы так не было… Но как только начинается вторая часть первого этапа, посвященная Закону, – а если Закон, значит, появляются и строгие границы, – тут мы уже просим всех хотя бы раз в неделю храм посещать. Например, только литургию оглашаемых. Если вы не причащаетесь – пожалуйста, уходите после возгласа «изыдите, оглашенные!», иначе кому дьякон это говорит? Самому себе, может быть, или неким неведомым духам, которые должны вылететь при этом из храма по народному поверью? Итак, оглашаемые уходят в нормальном случае после литургии оглашаемых. Они специально могут ехать час или полтора в один конец, для того чтобы всего лишь полчаса или сорок минут побыть в храме. Это имеет смысл, потому что с ними выйдет катехизатор, который скажет еще небольшую проповедь на церковной паперти, если по каким-то причинам проповеди не было в храме сразу после чтения Писания. Со временем оглашаемые все больше начинают бывать в храме. Это то, что касается богослужения. Главное – вводить в него оглашаемых постепенно, так как для современного человека, не привыкшего к богослужению с детства, оно необыкновенно сложно и даже физически трудно. Не только из-за непонятного языка, язык – это лишь часть большой проблемы. Все это приходится учитывать. 

Теперь по поводу милосердия. Мы очень способствуем прежде всего тому, чтобы они научились видеть людей, своих ближних. Конечно, мы просим, чтобы они советовались в своей благотворительности, потому что у людей очень много романтических пожеланий, они иногда готовы все отдать первому встречному, все спустить, остаться без последней рубахи. Потому что они, допустим, так поняли Евангелие, так прочитали и вот так его истолковали. Вот почему мы просим: если уж очень хочется вам благотворительствовать во время оглашения – а это очень хорошо, чтобы сердце открылось и было милосердным, – то посоветуйтесь прежде с катехизаторами. Вот и все. И смотрим на результаты, конечно.

Лариса Мусина: Мне бы хотелось попросить Вас немного рассказать еще об одном этапе, который находится уже за пределами собственно оглашения, но который очень важен. Это паломничества с группой нововоцерковленных, когда людям дается возможность увидеть реальную церковную жизнь немножко шире, чем только привычная им среда, увидеть церковь в ее святости и с ее проблемами и приобрести некий опыт соборности.

Священник Георгий Кочетков: Невозможно в одном докладе охватить все нюансы. Данный вопрос касается этапа «пустыни». Того странного, неожиданно возникшего для нас этапа, который нельзя назвать собственно этапом оглашения. Как Господа после крещения в Иордане Дух Святой повел в пустыню для искушения от дьявола, примерно так же это происходит и с новопросвещенными. Они заканчивают оглашение, заканчивают мистагогию, а  потом Дух Святой ведет их в «пустыню». Мы называем этот ­период «пустыней», но она необязательно длится ровно сорок дней. «Пустыня» – это время, когда люди должны побыть один на один с собой, остаться без опеки катехизатора; когда они должны научиться принимать самостоятельные решения в духовной жизни. Одно дело – их носили на руках год-полтора, а теперь – все, время перепелов кончилось, манна перестала падать. Дальше – идите и трудитесь. И вот первая часть нового для них времени – это «пустыня». 

У нас сложилось так – случайно, не случайно, не знаю, Бог знает, – что большая часть пустыни проходит в паломничестве. Люди просто путешествуют по разным местам: неделю, две, три – кто сколько может и куда может. При этом мы стараемся, чтобы они не ездили «за три моря»: куда-нибудь, скажем, во Флоренцию или в Иерусалим. Это совсем не обязательно. Пусть они увидят, что у них рядом, под носом. Ведь они свою страну, как правило, совсем не знают. Иногда можно в соседние страны съездить: в Румынию, например, или в Финляндию, но не всем, это уж кому повезет. Когда я говорю «соседние», вы понимаете, что я не беру в расчет страны СНГ. 

Итак, паломничество – очень хорошая вещь. Важно, что люди паломничают в составе сложившихся на оглашении групп. Они учатся жить вместе; им нужно этому научиться, если они хотят быть членами церкви, поскольку пока они этого совершенно не умеют. Наше паломничество – это не просто религиозный туризм, это не «посмотрите направо, посмотрите налево, здесь у нас святые мощи, а здесь у нас мироточивая икона». Мы учим их в первую очередь ехать к людям, людям в церкви; а там, где есть люди, там и все святыни будут на своих местах. А где людей нет, там святыни – уже просто археологические памятники.

Священник Игорь Киреев: Скажите, пожалуйста, как ­практически осуществляется переход с этапа на этап? Это компетенция ка­техи­заторов, как ведущих этих групп, или в них принимает участие духовник?

Священник Георгий Кочетков: Конечно, в первую очередь перевод осуществляют священники. Есть соответствующие молитвы в Требнике: и на начало первого этапа оглашения, и на второй этап оглашения, то есть молитва «Во еже сотворити оглашенного», и экзорцизмы. Все необходимое у нас есть, и это замечательно, что церковь не отказалась от этого опыта даже тогда, когда конкретное его применение практически исчезло. Катехизаторы иногда просят благословения на чтение данных чинов, особенно когда группа далеко, когда нет священника. Иногда есть возможность обратиться к приходскому священнику – там, где нет братских священников, т. е. людей, имеющих наш катехизационный опыт. Конечно, к приходским священникам обращаться бывает трудно, так как часто они просто не понимают, чего от них хотят. Некоторые из них, просто по доверию к катехизатору, идут и совершают эти чины, но кто-то и отказывается. Вот если священник не хочет, то, допустим, можно и катехизатора благословить прочитать экзорцизмы. Потому что изначально в церкви так и было: чтение экзорцизмов не было привилегией иерархических лиц. Это всем известно, я подробно описал эти вопросы в своей магистерской диссертации: кто в каждом чине может совершать ту или иную молитву. Отсылаю интересующихся к этой книге, хотя она и была издана уже очень давно.

Священник Александр Лаврин: Скажите, пожалуйста, у вас в паломнические поездки стараются ехать вместе члены общины или любой член общины может в любую паломническую поездку поехать с любыми людьми? Поясню, чем вызван вопрос. Вы говорите о важности общения во время паломнических поездок, но, исходя из моей практики приходской жизни, – не призываю со мной соглашаться, – я вынужден советовать людям именно в поездке как можно меньше слушать, что говорят в автобусе. (Смех.) Потому что это, в основном, не духовные беседы, а разговоры об ИНН и подобных вещах, я советую сосредоточиться как раз на том, к чему они едут, к общению со святыней. А Вы говорите об общении с людьми. Значит, здесь все-таки нужна поездка именно солидарных людей?

Священник Георгий Кочетков: Конечно, поэтому мы никогда не заказываем поездки по туристической линии или в официальных паломнических службах. Мы всегда эти поездки для новопросвещенных организуем сами. Хотя это и неудобно, иногда трудно, ведь сейчас все очень хорошо налажено в епархиях. Внешне это было бы значительно удобней, подчас экономней, но духовно там всегда предлагается все-таки некий религиозный туризм, а нас он не устраивает.

Священник Александр Лаврин: То есть все-таки члены общины?

Священник Георгий Кочетков: Да, члены общины.

Зоя Дашевская: Отец Георгий, Вы бы не могли дополнить свой доклад о мистагогии тем, что можно отнести не столько, может быть, к таинству алтаря, сколько к таинству брата. То есть сказать немного о том, что для нововоцерковленных раскрывается и в литургическом целовании мира, и в опыте благодарения?

Священник Георгий Кочетковов Вы уже сами все сказали. Всем известно, чем отличается богослужение, когда братство приходит на приход. Иногда это вызывает большую радость у прихожан, а иногда – противоположные эмоции. Почему? Братчики дают друг другу целование мира, когда дьякон приглашает их это делать: «Возлюбим друг друга!» – то есть «дадим друг другу целование», в переводе на русский язык. А если ты не даешь целования мира, если ты не можешь примириться с братом, если ты на кого-то «имеешь зуб», то мы не можем в таких случаях не напомнить себе или другим слова Господа: пойди, сначала примирись, а потом принеси дар свой к жертвеннику. Это, к сожалению, очень трудно сделать в приходских условиях. Но надо сказать, что прихожане, если на них не было специального идеологического воздействия, всё прекрасно понимают и принимают. Даже старые бабушки, когда с ними христосуются и говорят им «Христос посреди нас!» или «Христос Воскрес!», с удовольствием отвечают. 

Однажды в Киеве мы служили в Киево-Печерской лавре литургию – по-русски, по благословению архиепископа, – и там присутствовали работники епархии украинской церкви. Я запомнил высказывание одной монахини, которая всю жизнь проработала в церковных учреждениях. «Я впервые, – сказала она, – увидела, что миряне умеют молиться…» Вот такой она сделала вывод из богослужения, которое увидела. Того богослужения, которое мы называем братским: когда все могут петь, все причащаются и т. д. Никого, даже на Украине, не смутил русский язык, а вот выводы были сделаны именно такие. Удивительно, что этот случай не вызвал никакой негативной реакции ни с чьей стороны. Причем я их потом спросил: а по-украински хоть раз служили? Нет, говорят.