Бердяев всех достиг

Едва ли не любой разговор о Николае Бердяеве начинается с того, что его трудно назвать философом в строгом смысле слова. Правда, доминирующая сегодня в англоязычном мире аналитическая традиция вообще грешит сужением философского поля. «Стремясь точно зафиксировать смысл слова, философы этой школы сводят его лишь к терминологическому значению», – говорит научный сотрудник Университета Упсалы доктор философских наук Руслан Лошаков. «Попытка поверить осмысленность суждений при помощи аналитического критерия заставляет признать нефилософскими рассуждения Шеллинга, Гегеля, Канта и многих других», – отметил он, реагируя на сообщение Фёдора Блюхера, и.о. заведующего сектором философских проблем социальных и гуманитарных наук Института философии РАН, посвящённое рассмотрению текстов Бердяева с позиций аналитической школы.

Сам Бердяев называл себя философом не в смысле профессиональной самоидентификации, а скорее в изначальном понимании этого слова – как человека, любящего мудрость и стремящегося к познанию истины. Он писал, что хочет познавать не «понятия о добре и зле», но «само добро и зло, самые первоначальные оценки и ценности». «Бердяев категорически не любил, когда его называли богословом, при том, что он часто и неслучайно рассуждал на темы собственно религиозные, богословские, – говорит заведующий кафедрой богословских дисциплин и литургики СФИ Давид Гзгзян. – Сам он предпочитал называть себя “верующий философ”».

«Бердяев актуален и очень современен тем, что он возвращает философии значение, которое этот термин имел, скажем, у отцов-каппадокийцев, когда христиане саму свою веру называли “наша философия”, – считает профессор СФИ Александр Копировский. – После многовекового пути, на котором богословие и философия пребывали в некотором автономном плавании, иногда сталкиваясь и выясняя, кто чья служанка, богословие и философия теперь изложены так, что между ними стоит поставить дефис».

«У Бердяева есть ругательный термин “профессорская философия”, – говорит Давид Гзгзян. – Кьеркегор разве не является пререкаемой фигурой в том же смысле? Или Фридрих Ницше? Но что-то их выталкивает из того поля, которое называют профессиональной философией». По мнению профессора Гзгзяна, «предмет интереса Николая Александровича связан с тем, чтобы выявлять в человеке собственно человеческое, что и приводит его к “безначальным началам” – свободе и творчеству». 

Бердяев в первую очередь антрополог. «Для него абсолютно важен Бог и абсолютно важен человек, – говорит ректор СФИ профессор священник Георгий Кочетков. – Христианская антропология не может обойтись без Бердяева, для которого в центре стоит личностность и соборность. Это то, что подходит и для церкви, и для общества, и для каждого человека, кто бы он ни был по своей философии, по вере, по идеологии. Когда мне приходилось последнее десятилетие работать над христианской антропологией, конечно, в основу я положил именно бердяевскую мысль, бердяевское откровение».

Со стремлением проникнуть в тайну человека и связан экзистенциальный язык Бердяева, считает ректор СФИ. «Это удивительная попытка заговорить с человеком на языке мистическом. Антропология вообще уходит своими корнями в мистику, хотя бы потому что базируется на том простом положении, что человек есть образ и подобие Божие, – говорит отец Георгий. – Человек, у которого нет мистического опыта, этого не поймёт, он скажет: вы это придумали. Бердяев не просто повторяет библейское откровение, но делает шаг вперёд – говорит о вещах, о которых до него не говорили».

«Язык Бердяева – не конструкт, он органичен смыслам, которые рождались и в его духовном опыте, и в опыте окружающей его жизни, – считает заведующая кафедрой религиоведения СФИ Маргарита Шилкина. – Ведь это было время, когда не только все рушилось, но и что-то рождалось».

По свидетельству Бориса Воскресенского, кандидата медицинских наук, доцента СФИ и кафедры психиатрии и медицинской психологии РГМУ им Н.И. Пирогова, как антрополог Бердяев профессионально важен и для психиатров. «Меня познакомил с его работами преподаватель курса психиатрии в медицинском институте в 1968-м году, – рассказал он. – Я читал “Самопознание” ещё в парижском издании и был потрясён этой книгой. И до сих пор она остаётся для меня как для психиатра одной из важнейших книг. Только у Бердяева я нашёл ответы, определения, содержательно отвечающие нашим научным задачам и моему собственному поиску: что такое тревога, депрессия, страх, одиночество. Это замечательная экзистенциальная психология и психиатрия». Вместе с тем, Борис Воскресенский добавил, что «в современной психиатрии запрос на Бердяева, к сожалению, не велик, потому что она вся очень формалистична и функциональна».

«Интересно всех слушать: всех Бердяев достиг, – сказал, подводя итоги разговора, отец Георгий. – Как-то он смог проникнуть в самую глубину нашего сердца, помог в борьбе с объективацией духа, без чего сейчас просто не выжить. По совокупности его духовных плодов мы могли бы почитать Николая Александровича как святого человека. Недавно в беседе с Алексеем Павловичем Козыревым на радио “Вера” мы пришли именно к этому выводу, заговорив о признании святости Бердяева и отца Сергия Булгакова».

В круглом столе также приняли участие кандидат философских наук Иван Иванюшкин, аспирант философского факультета МГУ Анна Макарова, старший преподаватель СФИ генетик Галина Муравник, секретарь кафедры философии и аспирантка Института философии РАН Алина Патракова и другие.