Нужно ли снова переводить Библию?

Христианству чужда идея сакрального языка. Церковь считает книги Библии богодухновенными, однако это означает не то, что Бог «диктовал» ее текст на древнееврейском или греческом, но что люди, имевшие с Богом особые отношения, зафиксировали этот опыт на своем языке. Вывод, который традиция делает из богодухновенности Священного писания, не в том, что его нельзя переводить, а скорее обратный – что без известного «перевода», истолкования, своего рода инициации, адекватно понять запечатленный в ней опыт невозможно, даже если читаешь оригинал.

«Даже когда есть прекрасный перевод, все равно нужен живой человек, который поможет усвоить не только букву, но и дух, и смысл, – поясняет Владимир Якунцев, специалист по христианской традиции подготовки к крещению, научный сотрудник Свято-Филаретовского православно-христианского института. – Не Библия родила церковь, а церковь родила Библию, и поэтому она может быть правильно использована и понята только в церкви».

Но история распорядилась так, что Библия, рожденная в церкви, живет не только в ней. Ранняя церковь быстро становится заметным явлением в Римской империи, и Священное писание делается предметом культурного и исторического интереса, самостоятельным текстом в публичном, нехристианском пространстве.

Однако и в самой церкви Евангелие с его новым, революционным отношением к Богу и к человеку все более вытесняется из практики жизни в сферу символов и знаков. Радикальное изменение происходит в IV веке, когда христианство становится официальной религией Византийской империи, а богослужение церкви делается открытым для широких масс – во многом номинальных христиан, пришедших в церковь по мотивам, часто не связанным с верой. Знакомство с Евангелием по отрывочным богослужебным чтениям, проповедям и фрескам признается теперь церковной нормой. Соприкосновение с Библией перестает быть связано с адресным, личным введением человека в запечатленный в ней опыт.

Несмотря на издержки для самого христианства, связанные с его легализацией, последняя открыла Библии путь на международную арену. Во II-V веках появляются сирийский, готский, грузинский, армянский, коптский, эфиопский переводы Библии, а также латинская Вульгата, которая на многие годы станет официальной Библией католической церкви и будет первой книгой, напечатанной Гутенбергом.

В житии святых Кирилла и Мефодия в связи с созданием в IX веке славянской Библии упоминается так называемая «трехъязычная ересь» – учение о том, что Священное писание может существовать исключительно на трех «сакральных» языках: еврейском, греческом и латинском (и это несмотря на существование уже перечисленных переводов). По преданию, святым переводчикам пришлось оспаривать это учение.

В дальнейшем с подобным сопротивлением сталкивались многие переводы Библии, особенно когда дело касалось попыток дать людям возможность самим читать ее на современных языках. Таковыми были в XIV веке английский перевод Джона Уиклифа, в XVI веке немецкий перевод Мартина Лютера, а в XIX веке Синодальный перевод, работу над которым возглавил ныне канонизированный митрополит Филарет (Дроздов).

До появления Синодального перевода для русского народа основным способом прикосновения к Библии было богослужение. Между тем, церковнославянский язык, на котором оно совершалось со времен Кирилла и Мефодия, становился для русских людей все менее понятным. Совсем небольшой части общества, владевшей не только русским языком, Писание было доступно для чтения на европейских языках. Именно эта часть создала русскую литературу, пронизанную библейской тематикой. Прямые и скрытые цитаты, библейские эпиграфы, аллюзии на Священное писание привносили в литературу дополнительный, нежитейский план.

Достоевский в своих произведениях цитирует Писание уже на русском языке. «Это было его какое-то внутреннее писательское видение ситуации. Для него было принципиально важным, что Евангелие и христианство – это та сила, которая действует здесь и сейчас, которая сейчас входит в жизнь человека, сейчас эту жизнь меняет. Поэтому он хотел, чтобы ключевые тексты были услышаны и поняты людьми современной ему культуры», – говорит Юлия Балакшина, доцент Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена.

«Жуковский для своих детей переводит Новый завет. Ему кажется принципиально важным, чтобы дети читали Писание по-русски. Герой Чехова в рассказе “Студент” пересказывает своим слушательницам по-русски текст Нового завета, который они только что слышали на церковной службе по-славянски. Герои романа Салтыкова-Щедрина “Господа Головлевы” рассказывают друг другу о страданиях Христа, передавая церковнославянский текст понятными им русскими выражениями. То есть желание, чтобы текст был понят, уже к середине – второй половине XIX века отчетливо сформировалось», – резюмирует Юлия Балакшина. 

Но несмотря на то, что появление Синодального перевода было долгожданным и даже несколько запоздалым, весь XIX век прошел под знаком полемики о том, можно ли и нужно ли вообще переводить Писание на русский язык. Работа над переводом длилась шестьдесят лет, причем половину этого времени была под официальным запретом. Противники перевода аргументировали свою позицию сакральными свойствами славянского языка и неприспособленностью русского для выражения божественных истин. Сторонники же перевода заботились о том, чтобы сделать возможной для всех жизнь по Евангелию, для чего было необходимо сделать понятным его смысл.

Главная трагедия в судьбе русской Библии связана с тем, что при всей своей значимости для жизни церкви за 140 лет она так и осталась почти невостребованной в православном богослужении, и современный человек, приходя в храм, скорее всего, по-прежнему услышит чтение Писания на церковнославянском языке.

Хотя понятие «библейского канона» относится только к составу книг Священного писания и никакого «канонического перевода» в церкви не существует, де факто для домашнего чтения большинство русскоязычных православных до сих пор пользуются именно Синодальным переводом. «Один раз студенты задали мне вопрос: когда был канонизирован Синодальный перевод? То есть кто придал ему статус официального перевода в Русской православной церкви? – рассказывает Лариса Мусина, заведующий кафедрой Священного писания и библейских дисциплин СФИ. – В итоге мы пришли к мнению, что его “канонизировала” сама история церкви XX века, когда в России были невозможны общецерковные инициативы по подготовке новых переводов и даже просто достать Священное писание на русском языке было очень трудно».

В то же время Синодальный перевод, который создавался в очень стесненных, несвободных условиях, был не лишен определенных недостатков. «В это время переводческая наука начала активно развиваться, но применять ее наши переводчики не очень-то могли, – говорит Лариса Мусина. – В инструкциях, например, говорится, что необходимо сохранять то же количество слов в пределах стиха в переводе, что и в оригинале. Там, где переход на иной язык требует совершенно иной конструкции, переводчик права на это не имел. Это неизбежно сказалось на качестве перевода, который получился намеренно архаизированным и собственно говоря не вполне адекватным. Из текстов Нового завета особенно трудными для понимания в Синодальном переводе остаются апостольские послания. Поэтому мне кажется, что несмотря на все то значение, которое Синодальный перевод имел, новый перевод нужен». 

Этой же позиции придерживается Владимир Якунцев: «Сейчас Синодальным переводом пользоваться сложно, потому что его уже нужно пояснять. Я говорю именно о букве. Дух и смысл всегда требует изъяснения, при любом переводе. Но когда буква этого требует, это создает сложности. Поэтому нужно чтобы были какие-нибудь другие переводы, хорошо бы два-три».

Уже в советское время стали появляться авторские переводы отдельных книг Библии, некоторые из них содержат настоящие переводческие находки. Среди них переводы академика Сергея Аверинцева (синоптические евангелия, книга Иова, псалмы), Игоря Дьяконова, Леонида Когана (Песнь Песней, Экклезиаст, Плач Иеремии), переводы апостольских посланий архимандрита Ианнуария (Ивлиева).

Особо следует отметить перевод Нового завета, созданный в Париже при Свято-Сергиевском Богословском институте под редакцией епископа Кассиана (Безобразова). «Этот перевод был осуществлен с 1951 по 1964 год и увидел свет в 1970 году за границей в издании Библейских обществ, в России он издается Российским библейским обществом с 1990-х годов, – комментирует Михаил Селезнёв, заведующий кафедрой библеистики Общецерковной аспирантуры и докторантуры имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. – В отличие от Синодального перевода, он базируется на современном критическом издании греческого Нового завета (издание, учитывающее последние достижения библейской текстологической науки – прим. авт.) и отчасти использует те новые знания о библейском тексте, которые были неизвестны авторам Синодального перевода; поэтому он получил определенный авторитет в церковно-научных кругах, например, используется в преподавании новозаветной текстологии. Стилистически “кассиановский” перевод во многом продолжает традицию Синодального, хотя его лексика несколько менее славянизирована. Нередко переводчики стремятся приблизить русский синтаксис к греческому; это приводит к тому, что язык перевода звучит неестественно».

Главный недостаток «кассиановского» перевода в том, что сегодня его практически невозможно купить: тираж закончился, и РБО, которому принадлежат авторские права, не планирует продолжать его издание.

Другой полный перевод Нового завета, который РБО издает с конца 1990-х, выполнен Валентиной Кузнецовой. «В его основе лежит современное критическое издание греческого Нового завета, переводчица хорошо знакома с современными комментариями, – отмечает Михаил Селезнёв. – Яростные споры вызвал стиль перевода: если Синодальная Библия постоянно “завышает” уровень своего языка по сравнению с греческим оригиналом, то В.Н. Кузнецова, напротив “занижает” лексику перевода, используя просторечие, подчас бранную лексику. Критики упрекают ее едва ли не в богохульстве, но на самом деле Валентина Николаевна задумала свой перевод в 1980-х годах вовсе не как богохульный, а, напротив, как миссионерский, обращенный к молодежи. Атеистическая пропаганда позднесоветского времени представляла христианство как нечто отжившее, непонятное, стариковское, “елейное”. В противовес этому В.Н. Кузнецова попыталась создать перевод простой, понятный и “неелейный”. Однако упрощение смыслов греческого текста и полный разрыв с традицией вызвали у многих, особенно в церкви, резкое неприятие».

Самым значительным по охвату библейских текстов проектом стал перевод Ветхого завета, выполненный по заказу Российского библейского общества группой филологов под общим руководством Михаила Селезнёва. Язык перевода ориентирован на современную русскую литературную норму и стремится избегать (кроме тех случаев, где этого требует оригинал) как стилизации под архаику, так и просторечия. По мнению Ларисы Мусиной, огромное значение данного проекта, помимо собственно филологических достижений, связано с формированием переводческой школы.

Работа длилась около двадцати лет, однако на этапе, близком к завершению, была искусственно прервана. Авторские права на ее результаты остались у РБО. Перевод был выпущен в 2011 году («Библия. Современный русский перевод») под одной обложкой с переводом Нового завета Валентины Кузнецовой, что было, по мнению многих, в том числе самих переводчиков Ветхого завета, издательской ошибкой. Заметим также, что в издание не входят так называемые неканонические книги Ветхого завета, составляющие часть православного канона Библии.

«Все новые русские переводы Нового завета, не считая “кассиановского”, фактически представляют собой инициативы частных лиц, не прошедшие, в отличие от перевода Ветхого завета, тщательного обсуждения», – говорит Лариса Мусина. По ее мнению, именно отсутствие собирающего центра, в котором авторские переводческие находки могли бы обсуждаться, составляет главное препятствие для создания нового полного перевода Библии. «Очень хотелось бы, чтобы таким собирающим центром выступила Русская православная церковь, – признается она. – Мне кажется, сейчас такая работа из рук православной церкви была бы принята всеми, и это очень подняло бы ее авторитет».

Нельзя обойти вниманием и перевод, выполненный в Институте перевода Библии в Заокском под редакцией Михаила Кулакова – адвентистского пастора, исповедника веры, одного из учредителей РБО. Начатый под его руководством и продолженный его сыном проект собрал достаточно широкий круг специалистов. В издание вошли книги протестантского канона Ветхого завета (он на несколько книг меньше православного) и Новый завет. Принцип, заложенный Михаилом Кулаковым – переводить «буквально, насколько возможно, и свободно, насколько необходимо». Но хотя перевод Писания – строго говоря, дело не конфессиональное и как таковой мог бы быть поводом для диалога христиан разных конфессий, сегодня трудно ожидать, что перевод, подготовленный протестантским институтом, будет широко воспринят в православной и католической среде.

Итак, что мы имеем? Очевидные недостатки Синодального перевода, не умаляющие его значения. Современные достижения библейской науки. Специалистов, которые могли бы принять участие в создании нового перевода, учитывающего эти достижения. И, что еще важнее, опыт собирания команды переводчиков. Но будет ли новый перевод Библии востребован? Складывается ощущение, что мы еще не вполне освоились со старым. Вопрос о качестве понимания текста как бы еще не стал актуальным.

В первые века христианства Библия была достоянием немногих – всего 10-15% населения Римской империи, членов секты, основанной плотником Иисусом, – но знакомство с опытом, о котором говорит эта книга, означало поворотный момент в их жизни. Сегодня Библия стабильно лидирует в списке мировых бестселлеров, но строй церковной жизни выглядит так, что Священному писанию отводится в ней далеко не первое место, и уж точно никто не ждет от соприкосновения с ним никаких переворотов. «Придя в православный храм, человек не поймет того, что прочитано, скорее всего не услышит проповеди, а если и услышит, то она, вероятно, будет не по тексту Писания, – говорит Лариса Мусина. – Я говорю о евангелиях, а что касается апостольских посланий, боюсь, их содержание в большой степени вообще закрыто для простого верующего».

В то же время надо отметить, что отношение к чтению Писания за богослужением очень медленно и локально, но меняется: в православной церкви появляется все больше мест, где оно читается на русском языке – и здесь конкретному настоятелю или общине, в общем-то, есть из чего выбрать.

«Чтобы в обществе возник подлинный спрос на новый перевод Библии, как это было в Германии к моменту появления Лютеровского перевода или в Англии во второй половине XVI – первой половине XVII века, необходимо сочетание двух факторов. Во-первых, в обществе должно быть стремление к обновлению. Во-вторых, это стремление должно выражаться религиозным языком, – считает Михаил Селезнёв. – Огромный интерес к Библии и, в частности, к новым ее переводам возник в эпоху “перестройки”. В ту пору налицо были оба фактора: и стремление к обновлению, и то, что это стремление выражалось религиозным языком (“К чему дорога, если она не приводит к храму?” – из фильма Тенгиза Абуладзе “Покаяние”). Моя работа над переводом Ветхого завета, которой я отдал почти двадцать лет жизни, началась на той же волне и была ей вдохновлена. Сегодняшняя жизнь России характеризуется скорее обращенностью назад – в имперское прошлое, в советское прошлое. Тот факт, что “Современный русский перевод” РБО остался практически незамеченным, отчасти связан с издательскими и маркетинговыми ошибками, но во многом – и с изменившимся климатом в стране. Изменения у нас идут по принципу маятника – от одного экстремального положения к другому, и эта обращенность назад рано или поздно сменится новым стремлением к обновлению. Но я не исключаю, что в отличие от моей юности, от времен Абуладзе и интеллигентского неофитства, это стремление уже больше не будет выражаться религиозным языком».

По мнению Юлии Балакшиной, сегодня люди настолько оторваны от культуры чтения Писания, что «войти в тонкости и нюансы переводов и понять, чем один отличается от другого, могут только или всерьез церковные люди, или хорошие ученые». В то же время она отмечает интерес к Библии среди современных студентов: «В РГПУ им. А.И. Герцена я веду специальный курс, посвященный библейским темам в русской литературе, и студенты всегда приходят на него с большим интересом и задают множество вопросов».

Став достоянием масс и частью мировой культуры, сегодня Библия едва ли может претендовать в ней на роль духовного камертона. Скорее она разделяет участь всей культуры в эпоху постмодерна, переживая вместе со своим читателем девальвацию смыслов и размывание ценностей. Несмотря на многомиллионные тиражи, аудитория Библии, всерьез настроенная на ее чтение и понимание, сузилась, почти как в первые века. Однако христианская вера дает надежду на то, что и небольшое число людей, для которых слово Божье живо, способно сделать внятной не только его букву, но и дух и смысл.