Какую церковь уничтожили коммунисты

Ивану, студенту Киевского политехнического института, деловоду Алупкинского лазарета № 5, было 22 года. Он успел повоевать солдатом в Белой армии, за что и был арестован. Отец, видимо, пытался заступиться, и его приговорили заодно с сыном. За декабрь и январь в Багреевке под Ялтой было расстреляно около девятисот человек – и это только по выявленным на данный момент спискам.

Казнённый протоиерей Константин Маркович Аггеев был одним из учредителей Петербургского религиозно-философского общества, членом Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьёва, профессором богословия Психоневрологического института, профессором кафедры истории церкви Петербургских высших женских курсов и Института высших коммерческих знаний, членом редакции журнала «Век», издателем и редактором журнала «Приходский священник», членом Общества ревнителей сближения Англиканской церкви с Православною, членом Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам, председателем Учебного комитета при Синоде, участником Поместного собора 1917–1918 годов, заместителем члена Высшего Церковного Совета.

Протоиерей, бежал от красных. Расстрелять 

– Всю Багреевку приговорили три человека, – рассказывает учёный секретарь Свято-Филаретовского института историк Юлия Балакшина. – Эти расстрельные списки – пятьдесят, семьдесят, сто, двести человек в день. Тройки толпами отправляют людей на тот свет. Других приговоров не было. Главный там некий латыш Удрис, члены Тольмац и Михельсон. Приговоры в исполнение приводит «тов. Агафонов». Вся вина отца Константина обозначена фразой: «протоиерей… бежал от красных… расстрелять».

Подробностей приговора и расстрела нет, но представить происходящее можно, например, по трагической истории семьи, приговорённой тройкой особого отдела ВЧК при Реввоенсовете Южного и Юго-Западного фронтов и расстрелянной за две недели до Аггеевых в той же самой Багреевке: Удриса и Гунько-Горкунова под председательством Чернабрывого. Княгиня Надежда Александровна Барятинская была статс-дамой императрицы Марии Фёдоровны, уплыла в 1919 году с ней на Мальту, а в 1920 решила вернуться на родину. Её, 75-летнюю, передвигавшуюся на коляске после инсульта, расстреляли вместе с беременной дочерью Ириной, зятем Сергеем и 73-летним отцом зятя. В доносах горничной Барятинских Марии Новикас и некоего Александра Григорова, ставших основаниями для расстрела, просто называют князей «несомненно контрреволюционерами», «имеющими связи с подобной себе сволочью», и указывают имеющиеся при них драгоценности.

– Отцу Константину Аггееву предлагали занять место преподавателя теологии в Софийском университете в Болгарии, но он отказался, – говорит Юлия Балакшина. – Он не мог и не хотел покидать Россию, вне России себя не мыслил. У него было 11 детей, все они тогда ещё были в России. Кто-то уже к моменту Крымской катастрофы имел свои семьи, но большинство оставались с отцом.

Сын крестьянина 

Константин Маркович Аггеев родился 28 мая 1868 года в селе Лутово Богородицкого уезда Тульской губернии в крестьянской семье. Он был способным мальчишкой, при поручительстве лутовского священника поступил в духовное училище, затем окончил Тульскую духовную семинарию и Киевскую духовную академию, в которую как юноша из бедной крестьянской семьи был принят на средства Богоявленского братства для вспомоществования нуждающимся студентам. Академию Константин Маркович окончил в 1893 году со степенью кандидата богословия, был рукоположен в сан священника и назначен на должность помощника настоятеля Успенского собора города Сувалки в Польше. Тут же начинается и его законоучительская деятельность в сувалкской женской гимназии и городском начальном училище.

В 1900 году отец Константин переведён из Польши в Киев, где занял место законоучителя и настоятеля церкви Киевского института благородных девиц имени Императора Николая I, а затем в 1903 году его переводят преподавателем Закона Божьего и настоятелем церкви в Санкт-Петербург, в Александровскую половину Смольного института.

В эти годы в Петербурге вокруг известного богослова, доктора философии Николая Петровича Аксакова, ратовавшего за церковные реформы и особенно за служение мирян в церкви, собирается кружок молодых священников, старавшихся творчески преподавать Закон Божий в различных учебных заведениях: Константин Аггеев, Иоанн Слободской, Иоанн Егоров, Михаил Чельцов. Члены кружка стремились создать новую «программу вероучения и нравоучения», основанную не на чтении катехизиса святителя Филарета, а на обращении к Евангелию и живом общении. Отец Константин Аггеев был одним из самых успешных законоучителей тех лет. На Высших женских курсах Раева его лекции по богословию неизменно собирали аншлаги, многие были вынуждены слушать его стоя.

– У него квартира была при Татьянинском храме Ларинской гимназии, а детей-то одиннадцать, поэтому работать он уходил на Московский вокзал, который был более тихим местом, чем его квартира, – говорит Юлия Балакшина. – Он публиковался в газетах, серьёзных богословских и философских изданиях, открыл известный журнал «Век».

Мы бы толпами пошли за вами

В 1903 году Аггеев писал: «Мы живём, говорят люди компетентные, в знаменательную эпоху. Как некогда пред пришествием Спасителя античный мир, изживший свои принципы, должен был или погибнуть, оставшись при них, или возродиться, приняв новое христианское начало, так и в наше время представители безрелигиозной культуры – разумею искренних умом и сердцем – стоят пред христианством как единственным выходом из безнадёжно-отчаянного состояния духа».

Кроме упоминавшегося Николая Аксакова среди его «компетентных» знакомых Бердяев, Булгаков, Карташёв, Мережковский, Струве. Он крестил философа Семёна Людвиговича Франка, поэт Александр Блок советовал матери в дни сомнений и раздумий обращаться к отцу Аггееву, поэт Вячеслав Иванов посещал храм при Ларинской гимназии, в котором отец Константин служил с 1906 года.

– Он сравнивал церковь и интеллигенцию с Марфой и Марией, – рассказывает историк Юлия Балакшина. – Люди церкви – Мария, те, кто у ног Христа вслушиваются в голос Божий, но есть ещё служение Марфы – тех, кто заботится о мире, о других людях, – это призвание интеллигенции. Драма заключается в том, что эти два евангельских служения разошлись и противостали – их нужно соединить обратно. Его принцип был: «Не ругай людей за то, что они не сделали, но хвали их за то, что они сделали». Не суди, а благодари. Он не стремился увидеть в этой интеллигенции что-то порочное, антицерковное, а искал в ней зёрна Небесного Царства. И поэтому Мережковский говорил отцу Константину, что «если бы все говорили так, как вы, то мы бы толпами пошли за вами».

«Прямо огонь пробежал по жилам»

Собственно, потом из этого вырастает идея матери Марии (Скобцовой) о мистике человекообщения и жертве собой ради другого – его пути ко Христу, – продолжает Юлия Балакшина. – Это очень интеллигентская идея, но воцерковлённая, она, конечно, связана с движением церковного обновления, одним из застрельщиков которого был отец Константин.

Движение церковного обновления началось с небольшого кружка, «группы 32-х», но в дальнейшем захватило многих священников Русской церкви, став впоследствии Союзом церковного обновления, а потом – Братством ревнителей церковного обновления.  Всё началось с двух записок 1905 года «группы 32-х»: «О необходимости перемен в русском церковном управлении» и «О составе церковного собора». Их главная идея – что церковь должна перестать быть придатком государства и осознать себя организмом, который водим Духом Святым. Для этого нужно восстановление соборности как принципа жизни церкви и конкретной формы управления, когда церковь управляется соборами разных уровней – от епархиального до поместного. Естественно встал вопрос о выборности духовенства и епископата, о неразрывности связи епископа с епархией, за которую он отвечает, и так далее.

– Несомненно, для таких людей, как Аггеев, вопрос о возрождении церкви был связан далеко не только с реформой системы церковного управления, – считает Юлия Балакшина. – Не структурные преобразования меняют жизнь в первую очередь, и лучшие люди Братства ревнителей церковного обновления понимали, что возрождение церкви связано с мистическим началом, с верой. В одном из своих писем Агеев пишет, что если бы они знали и чувствовали, что значит на самом деле служить делу возрождения церкви, то сняли бы обувь, приближаясь к этой теме, как Моисей снимает обувь, когда приближается к Неопалимой купине. То есть они поняли, что обновление церкви – прямой замысел Божий, Его святая воля о Русской церкви и что служение этому замыслу требует особой чуткости и дерзновения. И мне очень нравится история, как они ходили к митрополиту Антонию (Вадковскому), чтобы совещаться, как должна быть устроена церковь. К концу разговора стало ясно, что они услышали друг друга, и митрополит Антоний спрашивает у стоящих перед ним ещё, в общем-то, мальчишек: «Ну, что мы запоём?». И они запели «Достойно есть». Вспоминая, отец Константин пишет: «Ты знаешь, прямо огонь пробежал по жилам». То есть там действовало не просто человеческое начало.

О смелости и святой попытке

Творческое обновление жизни, связанное с укреплением справедливости, доверия, просвещения в народе, отец Константин относил не только к церкви, но и к обществу, и до революции 1905–1907 годов симпатизировал революционным идеям. Но уже в декабре 1905 года он пишет в Киев своему другу: «Действия революционеров – совершенное самодержавие, попрание свободы, порою инквизиция. Отныне я лично отказываюсь сказать, как прежде: я на стороне наличного освободительного движения…».

Его участие в революции особое. Вместе с друзьями-священниками из Движения церковного обновления отец Константин Аггеев идёт на заводы и в рабочие районы, чтобы говорить о вере и Евангелии. Он вспоминал об одной из таких бесед в петербургском Доме трудолюбия: «Сначала говорил Чельцов – о Евангельских блаженствах. Затем я – о богатстве и бедности… В перерывах общее пение. Затем предложил самим слушателям – большинство рабочие – выйти на кафедру. Нашлись, и началась беседа. И о духовенстве, и о пьянстве. Удивительно хорошо прошло. Было около 300 человек. Нам еле позволили окончить беседу. Какая жажда! Я поехал на конке, а потом пришлось вернуться пешком… Встречаются группы слушателей – и как-то особенно радостно встречают и приветствуют».

– Это священник, который уникально проявляет себя в общественной жизни страны, идёт в самую гущу революционной агрессии, очень мужественно, бесстрашно, честно, – говорит Юлия Балакшина. – И важно, что он был не один. Однажды отца Константина попросили послужить панихиду по расстрелянному лейтенанту Шмидту. Ситуация для него катастрофическая: если он служит, то теряет место настоятеля храма, а не служит – нарушает свой священнический долг. И тогда кто-то из его друзей предлагает: «Давай послужу, я меньше рискую». Это очень трогательный момент дружеской взаимоподдержки в их круге. Такие священники нужны во все времена. Я поставила дома его портрет, потому что он лично мне симпатичен. Отец Константин из таких редких священников, которые, с одной стороны, имеют глубину неформальной веры, а с другой стороны – очень яркий общественный темперамент. Такие люди правду Христову пытаются внести в жизнь общества. Это невозможно делать совсем без ошибок, но его святая попытка была очень достойна и важна для нас как пример – он много добра принёс.

Источник: Медиапроект «Стол»