Что православные россияне думают о русификации языка богослужения

То, что доля противников частичной русификации богослужения невелика, на самом деле радует, потому что борьба за церковнославянский язык сейчас в большинстве случаев, как мне кажется, – это не столько борьба за особый язык богослужения, сколько защита некоего символа идеологического охранительства. Вся эта дискуссия сегодня очень идеологизирована, и тут надо различать с одной стороны церковные, филологические, литургические и прочие вопросы, а с другой – борьбу неких общественных умонастроений, символом которых вдруг стала эта тематика.

Опрос показывает, что церкви придется меняться. Сейчас есть возможность сделать это превентивно, пока еще не опустели храмы. Меняться, когда опустеют, будет значительно сложнее. В Канаде была очень консервативная франкоязычная католическая провинция Квебек. Но в 60-е годы там произошла революция: церковь оказалась дискредитирована, Квебек стал оплотом либералов. Мы видим, как и у нас проходит благоприятное время для церкви, общество отворачивается от нее, дальше будет, наверное, еще хуже. Церковь больше не воспринимают как мученицу, которую психологически трудно критиковать, – особенно после 2012 года в ней видят гонительницу. И потом: Исаакий, Екатеринбург – это отношение накручивается. И может быть такая ситуация, что церковь столкнется со взлетом антиклерикализма. Речь может идти о дальнейшей судьбе церкви».

Обсуждение богослужебного языка у нас идет с неоправданным ожесточением, и оно затянулось. Казалось бы, примирить разные позиции совсем нетрудно. Достаточно допустить использование двух языков. В каких формах это произойдет – существование целиком церковнославянских и целиком русскоязычных приходов, частичный перевод отдельных частей богослужения на русский, или еще как-то – можно было бы обсуждать. Но проблеме языка придается какой-то едва ли не вероучительный смысл, и поэтому всякое обсуждение, всякая инициатива русификации вызывает такое ожесточенное сопротивление. Это, на мой взгляд, говорит о том, что проблема языка – только часть проблемы общего духовного просвещения.

Можно только порадоваться итогам опроса. Да, у нас больше половины людей, которые как-то себя связывают с православием. Не все из них церковные, причащающиеся и так далее, но они так себя осознают, это важно. И вот, больше половины из них за русскоязычное богослужение или за сочетание русского и славянского. Честно говоря, невозможно оторвать русский язык от славянского, всё равно преемственность всегда будет. Но жизнь определяет, что в старом языке, в том числе в церковнославянском, живёт, а что остаётся только в воспоминаниях специалистов, ученых филологов и историков. Современный кризис культуры, кризис русского языка, издевательство над которым мы наблюдаем вот уже сто лет, только и может быть преодолён через участие церкви, через создание церковного стиля русского языка, высокого и ясного. Поэтому надо следовать жизни, а не собственным домыслам и выдумкам.

Думаю, в этом отношении очень важно итоги исследование ВЦИОМ. Его итоги вполне понятны. Разве могло быть иначе? Опрос показывает, что нынешнее положение дел в нашей церкви, в том числе невозможность для церковного народа молиться на родном языке, навязано ей фундаменталистскими силами, которые не имея связи с народом, часто говорят от его имени и тянут назад. Они просто не хотят ничего делать, ни за кого отвечать и при этом хотят хорошо жить. Многие из этих людей вообще не имеют отношения к церкви и совсем не знают традиции.

Итоги исследования лишний раз показывают, что даже там, где люди не видят проблем с пониманием, эти проблемы есть. Простейший способ это обнаружить – предложить оценить перевод фрагмента самой известной церковной молитвы – «Отче наш». Конечно, чтобы правильно перевести даже одну строчку из неё, требуется какая-то культура, церковность, хорошее знание Писания. Увы, ни того, ни другого в большинстве случаев мы не находим, даже среди людей очень «продвинутых» в социальном отношении. Давно проверено, что есть много церковнославянских текстов, которые не могут адекватно перевести даже специалисты по русской филологии, доктора наук, если им не подсказывать. Так что в наше время уже не до споров.

Методология опроса понятна, она соответствует всем общероссийским замерам.

Этот опрос подтверждает, что для большинства людей церковнославянский язык не является основной фундаментальной скрепой православия и вообще церковной жизни. В качестве таковой скрепы он рассматривается только небольшой группой радикальных консерваторов и православных фундаменталистов. Те, кто поднимают церковнославянский как флаг – это и часть консервативно настроенного духовенства (естественная реакция на изменения в богослужении, как и движение у католиков за латинскую мессу), и специфические, не являющиеся официальными церковными структурами движения: сообщество вокруг телеканала «Царьград» и Всемирного русского народного собора, «Сорок сороков», «Русская народная линия» и так далее, и для них язык – это символ православного консерватизма как такового, а не ценностный фундамент. Согласно опросу ВЦИОМ, только 15 процентов опрошенных хотят посещать богослужение исключительно на церковнославянском, по моим наблюдениям, это вполне соответствует реальной жизни: где-то такой процент прихожан и является консервативно настроенным.

Консерваторы хотят видеть церковь такой, какой она была лет 10-15 назад. Но сейчас церковь другая – уже другая. Не замечать этого нельзя. Духовенство изменилось: не только у православного Преображенского братства, которое подняло эту тему, но и у значительной части духовенства, особенно у молодых священников, есть представление, что православная миссия в этом мире требует гибкости, в том числе варьирования русского и церковнославянского языков. Отдельные вставки на русском языке в богослужении уже стали реальностью. Те, кто питается представлениями о церкви пятнадцати- и более летней давности, рискуют просто оказаться позади церкви. От варьирования языка, от чтения Апостола и Евангелия на русском церковь не то что не сможет отказаться – они станут для нее неизбежными, если она будет хоть как-то учитывать потребности паствы.

Есть здесь и такой момент: когда вводились в школе Основы православной культуры, их выбрали для своих детей 30% родителей. Среди них было много тех, кто нечасто ходит в церковь, кто еще не признал церковь руководителем своей жизни, но готов дать ей аванс доверия – в том числе приобщая к церковной культуре детей. Не те же ли это 30%, что, согласно опросу ВЦИОМ, хотят молиться на русском? Лично я рассматриваю 30%, которые еще ожидают русского языка на богослужении, как миссионерский аванс церкви. Люди снова поднимают тему открытости и честности во взаимоотношениях с церковью. Это вполне естественное ожидание: церковь должна быть честна, в каком-то смысле прозрачна, открыта людям. Можно сказать, здесь мы имеем дело со «фьючерсным доверием» церкви, которое ей важно не потерять и претворить в жизнь. Никто не обязывает церковь ни переводить всё на русский язык, ни запрещать церковнославянский, но совсем не учитывать это фьючерсное доверие нельзя. Иначе возникает тот самый конфликт между церковью и обществом, свидетелями которому мы часто бываем сегодня.

Что изменится в жизни людей, если сегодня-завтра церковь начнет активнее прибегать к богослужению на русском языке? Очевидно, что сам русский язык станет для них важным символом открытости и понятности, но только символом. Нужно будет идти дальше, создавать некое «комплексное предложение». А именно: объединять вокруг богослужения приход, создавать общину. Очень важно обеспечить встроенность молодежи, людей с запросом на открытость в живые православные собрания.

Я вижу, что в регионах уже идет большое движение: духовенство стремится выстраивать отношения с паствой, объединяя ее, открывая перед ней возможности как духовного, так и гражданского участия в жизни страны. Ему важно «пробить потолок», а именно инерцию отношений с церковью, когда на приходе собирается всегда небольшое – где-то до ста человек – количество людей. Если замыкаться на консервативных представлениях, все так и окуклится. Это путь церкви вникуда. Но если запрос церковного народа на открытость и понятность будет удовлетворяться – то и голос церкви станет сильнее, в чем заинтересованы сегодня абсолютно все члены церкви: и епископы, которым важны социальные достижения, и священники, которым нужно собирать людей, и сами люди, которые получают возможность стать частью сильного и открытого организма церкви.

Для меня как филолога это вполне закономерные результаты. Я вижу, что люди «теряют» русский язык: он не только засоряется иноязычными, бранными или нелепо сокращенными словами, но и перестает быть инструментом, при помощи которого можно выразить себя, свой внутренний опыт, обрести понимание с другим человеком.

Желание людей молиться на русском языке – инстинктивное желание сохранить и возродить наш прекрасный язык, дать ему новую жизнь, позволив ему существовать в том регистре, где он будет выражать предельные и самые глубокие смыслы. Будут появляться новые и новые переводы, сложная внутренняя работа человека, связанная с обращением к Богу, будет совершаться на родном языке, а значит и в жизни самого языка будет нарастать не только негативная, но и позитивная динамика.

Что касается расхождения между тем, что опрошенные думают о степени своего понимания богослужения, и фактическими знаниями, не вижу в этом ничего удивительного. Понимание – сложная вещь, требующая особых интеллектуальных и духовных усилий. Оно часто подменяется «иллюзией понимания». Вера легко становится слепой и даже фанатичной, если она основана на иллюзиях, смыслах, придуманных самими людьми. Мне представляется, задача церкви – что-то срочно ответить на этот вызов. Вряд ли можно усадить всех за парты и заставить учить церковнославянский язык (помню, у меня на это ушло не менее двух лет), но дать людям возможность молиться на русском языке, сосредоточив силы на постижении смысла молитв, а не на «продирании» сквозь непонятные грамматические «конструкции», было бы своевременно и разумно.

Ничего особо нового для себя я не узнал. Приблизительно такое же настроение в людях вокруг себя наблюдаю в последнее время и я. Очевидно, что при опросе нужно уточнить значение термина «понятность», «понимание». Для многих моих знакомых научиться читать церковнославянский шрифт уже означает «понимать» текст. При этом даже многие священнослужители, не говоря о прихожанах, не способны сходу перевести целый ряд текстов, не заглядывая в словари. Думаю, это результат отношения к текстам богослужения не как к высокой богословской поэзии, а как к особым заклинаниям, где изменение даже одного звука способно привести к катастрофическим последствиям в отношениях человека и Бога, принести человеку несчастье.

Результаты опроса показывают, что для большинства верующих язык занимает вполне соответствующее ему место, имея вполне прикладное значение. Не случайно, что многие даже не могут сказать, на каком языке сейчас идет богослужение в Русской православной церкви. Прежде всего это говорит о том, что люди не только не очень понимают, что в церкви происходит, но и не слишком этим интересуются. А для небольшого количества людей церковнославянский символизирует, скорее, их идентичность – определенную идеологию, к учению церкви не имеющую никакого отношения. Немного удивил небольшой процент тех, кто хотел бы иметь возможность совмещать в богослужении русский и церковнославянский. В Сербии, например, такой позиции придерживается примерно 75% опрошенных. Правда, там опрос проводился через несколько лет после начала богослужения на современном сербском языке. Поэтому вопрос о языке православного богослужения в РПЦ, конечно, решать давно пора, но помня, что это только часть комплексной задачи духовного просвещения. При этом общий уровень владения родным языком порой весьма низкий, но сейчас у многих людей крайне мало возможностей встретиться с высокими образцами русского языка. Если в церкви будет звучать чистый и высокий русский язык, то это может повлиять и на судьбу русского языка в целом.