Богослов эпохи модерна
Анастасия Наконечная: Чем профессор, пишущий философские статьи, один из многих православных священников, был так опасен для советской власти, что его пришлось выслать из страны в 1922 году?
Священник Георгий Кочетков: Его выслали как неисправимого врага советской власти. Конечно, для новой власти, захватившей страну, такой человек был не нужен так же, как и Николай Бердяев, Семён Франк, Николай Лосский и другие. Этим властям никакой священник был не нужен, а этот был ещё и очень знаменит, очень известен и влиятелен. Он был не просто философом и одним из профессоров Московского университета, он был человеком нового времени, носителем тех перспективных перемен, которые могли произойти в нашей стране, если бы не случился революционный переворот в момент её слабости.
Булгаков был творческим, действительно выдающимся, даже гениальным человеком. И с такими людьми, с духовной элитой на протяжении всей своей истории неизбежно боролась советская власть. Она опиралась совсем на другие силы – на «оборванцев и негодяев», как говорится в библейской книге Судей. Бандитам не нужны выдающиеся и мыслящие, тем более ещё и духовные люди, за которыми стоит сила благодати и слова правды, за которыми стоит огромная потенция творческого пути и новой жизни и с которыми такая власть не знает, что делать.
Анастасия Наконечная: Что в духовном опыте отца Сергия, в том числе в богословии, наиболее важно для церкви сегодня?
Священник Георгий Кочетков: Отец Сергий Булгаков – один из величайших богословов, стоящий на уровне лучших отцов церкви. Он был собирателем всего предания. Он смотрел на церковную традицию каким-то новым, прежде невиданным взглядом. У него был опыт ответов на вызовы современности, новой эпохи. С одной стороны, он был, конечно, человеком утончённой эпохи модерна, умеющей разбираться в тонкостях и деталях, видеть плюсы и минусы, различать добро и зло. Он человек, который искал прежде всего Бога и Божью правду. Он искал человека, спасаемого Богом. А для этого нужно иметь очень прочные основы, хороший фундамент в своей духовной, общественной, экономической, политической, научной, культурной жизни.
Булгаков в этом отношении был, конечно, незаурядным человеком. Он продвинул вперёд дело осмысления божественного Откровения и Богопознания. Он и вправду жил божественным Светом, был просвещённым во всех смыслах человеком – не только в плане рациональном, культурном, научном. Самое главное – это его умение собирать традицию, её перерабатывать, видеть её как целое, живой и развивающейся – и поэтому всегда самодвижущейся, идущей вперед за Богом, а не просто за духом времени.
Анастасия Наконечная: Можно ли говорить, что его наследие воспринято с церкви?
Священник Георгий Кочетков: Сегодня, когда ещё не прошла до конца эпоха постмодерна, мы, конечно, понимаем, что жить постмодернистским образом уже невозможно, тем более жить так в церкви, в православии, в христианстве – вере, которая одновременно глубока и широка, которая вмещает подлинный духовный опыт каждого человека. Нам невозможно жить по-прежнему. Поэтому кто-то начинает искать что-то новое и, как это нередко бывает, находит хорошо забытое старое. А Булгакова вообще никогда хорошо не знали. Его основные богословские труды, прежде всего большая и малая трилогии, вышли в те годы, когда не только в советской России не могли ничего такого узнать, но и за границей, поскольку тиражи этих книг были крайне малы и они были написаны на русском языке, мало доступном для европейцев, американцев и других.
Сейчас, когда люди хотят становиться уже не просто начётчиками в области богословия, философии и всех областей гуманитарного и духовного знания, когда они хотят выйти снова на плодородную землю настоящей культуры и творчества, обойти Булгакова нельзя. Он был очень недооценён своими современниками. Даже его родной Свято-Сергиевский парижский институт – и тот прославился в наше время полным непониманием и недооценкой отца Сергия, своего основателя, неумением оценить его подлинный вклад в православное христианское предание. Отчасти здесь сказалось неуместное осуждение его разного рода церковными лидерами, которые часто выносили решения под давлением политических обстоятельств. Но сказывалась и неспособность к творческому развитию догматики, христианского учения, христианской жизни, неумение чувствовать запрос живых людей, которые, попав в новые условия, взывали к Богу. Бог им отвечал, но это надо было заново услышать. Поэтому круг тех, кто Булгакова понимал адекватно и тем более мог сказать что-то в его поддержку, пусть даже иногда и критически, отмечая какие-то недоработки, недочеты, недостатки, которые, конечно, не делали Булгакова ни еретиком, ни каким-то подозрительным богословом, был всегда очень узок. А врагов у него было много и не могло быть мало при его взглядах, которые немногие могли вместить.
Только сейчас начинают проходить какие-то конференции в честь отца Сергия, начинают понимать, что это действительно великий человек. Как мне пришлось однажды сказать в Доме русского зарубежья на одной из конференций, посвящённых отцу Сергию, он – человек, который в древней церкви был бы давно канонизирован в чине святых учителей и катехизаторов или, лучше сказать, апологетов церкви, так же как наверняка и Николай Бердяев, и некоторые другие из блестящей плеяды русских богословов и церковных деятелей того времени.
Анастасия Наконечная: А тот узкий круг, который адекватно понимал его при жизни, сегодня расширился или, наоборот, сузился?
Священник Георгий Кочетков: Может быть, не так много людей, которые воспринимают его полное наследие. Но появился круг людей, желающих достичь такой глубины и такой полноты своей собственной веры и жизни, обрести способность идти вперёд, опираясь на наследие всех великих богословов, включая отца Сергия. Отец Сергий поставил так много вопросов в своих произведениях, так много проблем, что ещё не скоро будут найдены и разработаны ответы, удовлетворяющие всю церковь. Булгаков, конечно, и сам отвечал на множество вопросов. Но чем больше он отвечал на трудные вопросы церковной истории, церковного учения, догматики, церковной практики, тем больше вставало вопросов, тем больше ещё требовалось ответов. И вот сейчас, мне кажется, довольно благоприятный момент для того, чтобы заново открыть для себя имена таких величайших Божьих делателей на ниве церковного учения и Богопознания, как Булгаков и Бердяев.
Анастасия Наконечная: Отец Сергий был одним из создателей Русского студенческого христианского движения (РСХД), главой братства святой Софии, в конце жизни вокруг него собиралась община. Насколько важным, на ваш взгляд, для него было создание горизонтальных связей между духовными чадами, некоей среды, а не просто связей каждого с духовником? Дружба между сестрой Иоанной Рейтлингер и монахиней Еленой Казимирчак-Полонской типична для его круга или это скорее исключение?
Священник Георгий Кочетков: Это не совсем вопрос духовничества. Многие старцы собирали своих духовных чад и продолжают это делать и поныне, некоторые более удачно, некоторые менее. Некоторые – настоящие старцы, некоторые – не совсем, но они ревностные церковные люди, которые служат теми дарами, которые получили, или способностями, которые по-человечески имеют. Всё-таки у отца Сергия Булгакова не только под влиянием Бердяева, но и изнутри собственного опыта было большое тяготение к человеческому единению. Поэтому ему был очень важен и близок братский, общинный опыт. Он неслучайно создавал братство Святой Софии, не случайно создавал общины своих учеников, последователей, друзей. У него была всё-таки больше община, чем просто собрание духовных чад. Это всегда надо иметь в виду. И в этом смысле он также был человеком передовой церковной жизни, а не просто последователем каких-то схем, реализуемых в новых условиях. Русская эмиграция действительно большую часть своей истории была свободной, и поэтому там и дух дышал свободнее. Новые веяния духа воспринимались там совсем не так, как в условиях несвободы, даже такой несвободы, которая была, скажем, в дореволюционной России, уж не говоря про несвободу современных людей, попавших в тяжелейшие условия нового типа клерикальной экклезиологии, которая как раз отрицает свободу духа и творчества духовной жизни христиан, верных членов церкви.
Анастасия Наконечная: Но ведь отношения между его последователями и духовными детьми были разными. Например, крестница сестры Иоанны (Рейтлингер) говорила мне, что чувствовала некоторое напряжение в отношении сестры Иоанны к матери Марии (Скобцовой), хотя явно она об этом никогда не говорила.
Священник Георгий Кочетков: Это естественно, это тоже следствие свободы. Не было бы этого напряжения – не было бы такого творческого горения духа. Да, каждому направлению не хватало поддержки, потому что вообще было очень мало людей, а новых духовных, культурных, интеллектуальных движений было много. Ничего плохого и страшного в этом нет. Все там друг на друга напрягались. Всё это, умноженное на особенности аристократического и интеллигентского русского характера, конечно, создавало определённые неудобства, приносило определённые издержки, но всё-таки все люди хотели служить правде, истине, стране, народу, которые их породили и которые требовали возрождения. Вряд ли надо из этого факта делать вывод, что они друг друга отрицали. Нет, монашество понимается всегда по-разному. Я думаю, что сам отец Сергий Булгаков тоже понимал его немножко не так, как монахиня Иоанна, а ученица сестры Иоанны это понимает, видимо, ещё несколько по-своему, со своими оценками, исходя из своего духовного выбора. Это понятно и не страшно.
Анастасия Наконечная: Как сочеталось в отце Сергии, с одной стороны, стремление собирать и созидать церковную жизнь, что требовало немалой смелости и силы духа, а с другой стороны, его традиционность, ведь он был потомственным священником, человеком, принадлежащим глубокой православной традиции?
Священник Георгий Кочетков: В нём была нетрадиционная традиционность, или традиционная нетрадиционность. Дело в том, как понимать традицию – как внешний набор форм, привычек, норм, правил или как живое предание? Отец Сергий был очень традиционным вот в этом последнем смысле и, может быть, не всегда, не во всём традиционным в первом смысле. Так что нужно просто правильно понять все перипетии, связанные с именем отца Сергия в истории ХХ века. Нужно понять, что церковь, находившаяся в тяжелом, кризисном состоянии в те времена, принять быстро и легко его наследие не могла. Ей самой нужно было пройти определённый путь, и вот теперь она, кажется, его проходит. Во всяком случае, можно надеяться, что проходит. И вопрос рецепции, принятия учения отца Сергия – уже вопрос почти риторический, потому что никого уже не смущают всерьёз ни софиология, ни, может быть, некоторые первоначально слишком смелые терминологические особенности его учения. Все давно поняли, что ничего отклоняющегося от православия в его учении нет. Наоборот, его поиск новых подходов в богословии плодотворен и действительно традиционен, и не является просто каким-то вывертом декадентства или модерна того времени. Нет, это настоящее великое наследие великого творческого человека.
Беседовала Анастасия Наконечная в 2014 году