«Не говори с тоской: их нет, но с благодарностию: были»

Международная конференция «Христианская культура: библеистика, богословие, философия, литература, искусство», посвященная памяти знаменитого ученого, академика РАН Сергея Аверинцева (†2004), прошла 26-27 апреля в Москве.

В течение двух дней в стенах РГГУ и СФИ звучали доклады отечественных и зарубежных ученых – филологов, переводчиков, искусствоведов, библеистов, религиоведов. Программа конференции строилась по принципу сочетания тех направлений в культуре и гуманитарной науке, которые разрабатывал наш выдающийся современник —  человек энциклопедических знаний, филолог, культуролог, библеист, литературовед, поэт, переводчик Сергей Сергеевич Аверинцев.

Открыли конференцию проректор РГГУ по научной работе Дмитрий Бак и ректор СФИ священник Георгий Кочетков.

Говорить об Аверинцеве и трудно – в силу масштаба его личности, и легко, поскольку все, чем занимался этот человек, сходится в каком-то едином фокусе, отметил Дмитрий Бак. Аверинцев был одним из тех, кто в конце 1980-х – начале 1990-х вывел научное знание за пределы аудиторий. «Помню, что творилось в Москве во второй половине 1980-х, когда Аверинцев получил возможность высказываться на публике: его лекции, выступления вызывали немыслимый энтузиазм». Аверинцев – человек учительной культуры, –  подчеркнул Дмитрий Бак.

Профессор-священник Георгий Кочетков назвал два важнейших качества Сергея Аверинцева, дающих ключ к пониманию его личности – энциклопедизм и церковность. Он обладал дерзновением, смелостью и свободой, свойственными церковному человеку, и в то же время был способен общаться с людьми независимо от их веры, духовного опыта и даже знаний. Отец Георгий назвал его богоискателем,  в том смысле, что в его богослужебных и библейских переводах, вообще во всем, что он делал, – проявился настоящий поиск Бога. Эту жажду богооткровения и богопознания Аверинцев пронес через всю свою жизнь.

Выступление профессора Женевского университета Жоржа Нива, посвященное поэтическим переводам Сергея Сергеевича, открыло пленарное заседание. По его мнению, для Аверинцева процесс перевода стихотворения на новый язык был, сродни перевоплощению актера: переведенное стихотворение становится фактом иного языка и культуры (иногда даже слишком сильно), привнося в то же время в этот язык чуждость, инаковость элементов языка, на котором оно создано. Молитва швейцарского святого Николая из Фуэ: «Господи, освободи меня от меня» стала своеобразным девизом переводческой деятельности Аверинцева. В то же время ему удавалось избежать другой крайности – буквализма, ибо поэзия не может быть только буквой, но призвана быть и буквой, и духом.

Поэт и филолог Ольга Седакова в своем докладе «С.С. Аверинцев – чтец (чтение Брентано)» вспомнила слова профессора РГГУ Нины Брагинской, сказанные после кончины Аверинцева: «Умер великий русский читатель». Сам Аверинцев хотел, чтобы на его могиле было написано: «Сергей Аверинцев – чтец». В первую очередь, он относил это к тому, что в последние годы жизни получил возможность  участвовать в храмовом богослужении в качестве проповедника, алтарника и чтеца. Кроме того, Ольга Александровна отметила особенности чтения им стихов. Он был абсолютно чужд актерской традиции, потому что актер – всегда интерпретатор. Чтение Аверинцева было не интерпретацией, а актом понимания, выявлением смысла при сохранении «блаженной бессмыслицы, без которой поэзии нет».

Общаться с текстом, понимать его было научным методом Аверинцева, хотя этот метод сталкивался с неприятием в филологической среде. Аверинцев был читателем своего времени и находился с временем в диалоге, а не «поддакивал ему». Он знал, на что идет, когда избирал свою позицию в эпоху позитивизма, специализации и упрощения, требующую от ученого убить в себе читателя – «работать с текстом», а не читать его. Аверинцев, наоборот, делал выбор, исходя из знания «словесности как многовекового дела человека», как способности понимать текст, видеть в нем открытую систему, которая завершается в том, к кому обращена.

Последним на пленарном заседании выступил ученый секретарь СФИ, профессор Александр Копировский, представивший доклад «Христос-Пантократор в куполе Св. Софии Киевской: к вопросу о содержании образа», написанный как своего рода отклик на  статью С.С. Аверинцева «К уяснению смысла надписи над конхой центральной апсиды Софии Киевской».

На конференции работали секции по библеистике, литературному наследию отцов церкви, византийской и западноевропейской средневековой культуре, литературе и искусству. Прозвучали доклады отечественных и зарубежных ученых, профессоров и преподавателей РГГУ и СФИ, МГУ, Института философии РАН, Института востоковедения РАН, Института славяноведения РАН, Высшей школы экономики, Института культурологии, Общецерковной аспирантуры и докторантуры Московской патриархии и др., непосредственно связанные с тематикой трудов Сергея Аверинцева.

Завершил конференцию вечер памяти Сергея Аверинцева, который вели священник Георгий Кочетков и поэт Ольга Седакова. Выступавшие тепло вспоминали о личных встречах и совместной работе с ним, его уникальных способностях, неординарности мысли, творческом подходе к различным проблемам светской и церковной науки, искренности и глубине его христианской веры.

Ольга Седакова начала вечер строчками из стихотворения Василия Жуковского, посвященного умершим друзьям: «Не говори с тоской: их нет; но с благодарностию: были». Она назвала Аверинцева учителем жизни, который развивал умственные и душевные навыки без морализма и дидактики.

Прямых учеников у таких людей, как Аверинцев, быть не может, – продолжил ее выступление отец Георгий. Но есть живые наследники духа и смысла, которые он принес. Остается проблемой перевод его наследия в современный контекст, чтобы оно было востребовано.

Профессор РГГУ Нина Брагинская вспоминала толпы студентов, осаждавшие двери аудиторий, где должен был выступать Аверинцев, так что порой он сам не мог попасть на свои лекции. Она отметила, что филология была для него путем, выводящим за пределы «серой пелены убожества», покрывавшей советскую действительность. Византийская эстетика в то время была нужна людям как глоток воздуха. Сейчас – другое время, мы живем не в ситуации дефицита мировой культуры. Нужно ли сегодня кому-нибудь наследие Аверинцева? – поставила она в конце выступления тревожный вопрос.

Директор издательства ИМКА-Пресс в Париже, профессор Никита Струве поделился воспоминаниями о том, как застал  Сергея Аверинцева читавшим молитву «Отче наш» на арамейском языке – языке Христа –  его двухлетней внучке.

Заведующий кафедрой библеистики Общецерковной аспирантуры и докторантуры Михаил Селезнев предположил, что сам Аверинцев больше бы расстроился не из-за того, что его наследие уходит из филологического пространства, но что оно уходит из пространства христианской жизни. В позднесоветское время было ощущение диалога, соединения культуры и веры, зримым выражением которого была фигура Сергея Сергеевича. На его лекции люди приходили, чтобы услышать не только его самого, но и стоящую за ним традицию – все то, что сейчас стало доступно. Михаил Селезнев предложил по-настоящему осмыслить, что нового было сказано Аверинцевым в истории христианской традиции за вычетом этого феномена духовного голода.

По замечанию руководителя центра изучения религий РГГУ профессора Николая Шабурова, церковь и филология были для Аверинцева единым миром. Однако оба они начали отторгать его еще при жизни. С «осторожным оптимизмом» Николай Шабуров выразил надежду, что подобное отношение со стороны науки и церкви к наследию Сергея Сергеевича изменится.

Жорж Нива, отвечая на вопрос связан ли интерес к подлинному – вере, культуре – только с цензурой и гонениями, предложил различать дефицит культуры как внешнее обстоятельство и духовный голод как качество, конституирующее личность. «Не надо петь гимн чуме», – пошутил он. Но можно и нужно учиться испытывать духовный голод даже при внешнем изобилии.

Напомнив, что Сергей Аверинцев был членом Преображенского братства, доцент РГГУ, преподаватель СФИ Анна Шмаина-Великанова подчеркнула, что от него меньше всего можно было бы ожидать подобного выбора. Его трудно было назвать общительным человеком в привычном смысле этого слова. Едва ли он нуждался и в тех видах деятельности, которые характеризуют братство, например, в переводе православного богослужения на русский язык, поскольку прекрасно понимал и любил и древнееврейский, и греческий, и церковнославянский языки, с которых эти переводы выполнены. Но, тем не менее, он сознательно выбрал жизнь в братстве. «Высказавшись за Преображенское братство, он встал на сторону будущего, где церковь явлена как община», – заключила она.

Вечер воскресил памятное всем состояние последних лет советского периода, когда людей церкви и культуры объединяло общее стремление к свету и к просвещению. Почувствовалась общая солидарность в «аверинцевском» подходе и пути в культуре, во взаимном питании культуры и веры, которая помнится как норма жизни, к сожалению, сегодня уже не присутствующая в широком общественном сознании и опыте. Однако общение людей в этом контексте свидетельствовало о желании послужить возрождению и этого подхода, и общего дела просвещения.