Между догматами и таинствами

Церковная традиция предполагает, что крестить человека можно только тогда, когда он уже стал христианином. Это хорошо видно из чинопоследования таинства крещения. И центральный вопрос подготовки к вступлению в церковь – оглашения, или катехизации, – связан с тем, как открыть человеку личность и служение Иисуса Христа.

Хотя сегодня в церкви сама необходимость подготовки к христианской жизни общепризнана, внятное слово о том, кто такой Христос, можно услышать не всегда. Известно, что Он Бог, одна из ипостасей Святой Троицы, или что Он воскрес. Но в этих бесспорно важных сведениях нет чего-то главного – того, что заставляло, например, Федора Михайловича Достоевского верить, «что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа».

Типовая проповедь скорее напоминает иконостас: высокий, красивый, расписной, но без окон и дверей: ничего не видно, не слышно и не понятно. Как показал разговор, два главных «кювета», в которые сваливается (иногда одновременно) слово проповедника, не достигая цели – это догматика (разговор о природах и ипостасях) и морализаторство (рекомендации по поводу того, что делать и чего не делать, чтобы спастись). В результате люди или просто не верят таким словам, или обретают какую-то другую, не христианскую веру.

Догматический язык проникает в христианское богословие в эпоху Вселенских соборов, которые созывались по политической инициативе византийских императоров. Их целью была выработка единых формулировок, выражающих правильное вероучение на языке античной философии и позволяющих квалифицировать все отклонения от них как ереси и преследовать еретиков в борьбе за идеологическое единство церкви.

«В Евангелии по сути нет догматики, и поэтому его интересно читать», – говорит ректор СФИ священник Георгий Кочетков.

Дело не только в том, что современному человеку мало о чём говорит разница между «единосущием» и «подобосущием». Дело в том, что новозаветные книги о Христе в принципе говорят немного о другом. В них есть исторические свидетельства и притчи, курьёзные и трагические моменты, диалоги и споры, призывы к покаянию с крепкими выражениями и трогательная переписка. Личность Христа вызывает вопросы, недоумение, удивление, возмущение. Но в Евангелии ничего не говорится о сущностях и ипостасях. В нём говорится о Боге, человеке и такой трудноуловимой реальности, как Божий народ, или Церковь.

Догматы как таковые ничего не говорят о самом Христе тому, кто хотел бы каким-то образом соотносить с Ним свой жизненный путь. Что было интересно Иисусу, чему Он удивлялся, на что тратил своё время, силы, здоровье и деньги, с кем и как общался, в конце концов, что сделало неизбежной Его позорную казнь? Что происходило с Богом и Человеком Христом во время искушения в пустыне или в Гефсиманском саду? Догматы не об этом.

Поэтому церковная традиция, даже обогатившись догматическим наследием, не предполагала делиться им с людьми, только лишь готовящимися к вступлению в церковь и принесению крещальных обетов. При всей своей важности, этот пласт христианского предания не должен был отвлекать катехуменов от главной задачи – стать учениками Иисуса Христа и разделить Его путь.

Однако сегодня само это ученичество тоже интерпретируется в проповедях очень по-разному. Например, как самосовершенствование, или создание хороших отношений в семье, или сочувствие ко Христу, или способность легко жертвовать деньги на церковные проекты и помощь бедным. Иные проповедники говорят, что христианская жизнь требует времени, но затем как бы извиняясь добавляют: хотя бы небольшого. Иногда говорят, что после оглашения хорошо объединяться в малые группы, чтобы общаться и читать Евангелие, но при более подробном разговоре выясняется, что это нужно для получения взаимной материальной и духовной помощи и только если есть на это силы. Проповедуют о непротивлении злу и безропотном перенесении несправедливости, которую объясняют неким «Божьим промыслом». Говорят даже, что это и есть Крест, без которого не спасёшься.

Парадоксальные слова Иисуса, в которых всякая живая совесть безошибочно опознавала истину и которые вызывали возмущение и недоумение у первосвященников, фарисеев и книжников, «корректируются» современными проповедниками и превращаются в скучное неубедительное морализаторство. Одна из главных тем Евангелия – острый конфликт между Христом и существующими представлениями о праведной религиозной жизни – и сегодня ускользает от внимания многих верующих и вероучителей.

Как научиться не фальшивить и опираться на то же, на что опирался в человеке сам Господь – не на внешний освящённый веками авторитет или чудесные спецэффекты, а на живую совесть и «проклятые вопросы»? Такая проповедь в церковной традиции называется «керигмой»¹.

«Керигматическая проповедь – это слово, из которого рождается вера. Для керигмы не свойственно морализаторское увещевание: рассуждение о том, что хорошо, что плохо, – говорит преподаватель СФИ, председатель оргкомитета конференции Владимир Якунцев. – В момент христианской керигмы раскрывается власть Христа в мире, она становится явной для совести и ума слушающих это слово людей».

«Важно найти в человеке точку опоры, то здоровое место, где он со Христом согласен, – считает протоиерей Александр Лаврин. – Важно сделать путь, который предлагает человеку Христос, желанным для него, и катехизация должна привести к тому, чтобы человек захотел в эту сторону двигаться».

Искушение морализаторством, опорой на освящённый древностью авторитет или на научно доказанную историчность подстерегает и при чтении Священного писания, которое занимает важнейшее место в процессе оглашения. Но более внимательное отношение к тексту показывает, что Библия – не сборник нравоучений и не просто исторический источник. Как раз в таком качестве она очень уязвима для критики.

«Церковная традиция настаивает, что Библия – это единый текст, и это представляет определенную проблему, поскольку этот текст крайне неоднородный», – объясняет Лариса Мусина, заведующий кафедрой Священного писания и библейских дисциплин СФИ.

Контраст между Ветхим и Новым Заветом настолько силен, что иногда трудно сказать, чего между ними больше – преемства или противоречий. Читая многочисленные повествования о «войнах Господних», не всегда веришь, что их вели во имя того же Бога, который открылся в Иисусе Христе. Но задача катехизатора – не «вывалить» на оглашаемых все трудности и не сгладить все углы, защищая авторитет священного текста, а помочь им увидеть запечатленный в нём опыт отношений Бога и человека.

Чтение Ветхого завета на оглашении в полный рост ставит перед каждым проблему грехопадения и существования зла.

«Люди не всегда учитывают, что, например, войны Господни, которые их ужасают и возмущают, были реакцией на творящееся рядом беззаконие, – говорит преподаватель СФИ Анна Алиева. – Важно, чтобы они соотнесли это с собственной жизнью. Ставят ли они сами предел действию зла в мире и если да, то какой силой? Ведь чтобы реагировать так, как реагировал Христос, и при этом останавливать зло, нужно ещё обрести такую силу».

Но и при чтении Нового завета встреча со Христом не происходит автоматически. За исцелениями и притчами можно не увидеть, что Он призывает человека не просто к личной праведности, а к соучастию в главном деле своей жизни – спасении и собирании верного Богу человечества.

Может быть, еще больше, чем о догматах и добрых делах, проповедуют о таинствах. Вера в литургические таинства как самостоятельный источник благодати – пожалуй, самое распространённое искажение в восприятии церковной жизни, закрывающее путь для встречи со Христом.

«“Мы виноваты в том, что даём людям ложную надежду на спасение”, – напомнил слова блаженного Августина Владимир Якунцев. – Когда людям говорят: “Участвуй в таинствах и делай по возможности добрые дела”, – это не христианство, а какое-то другое учение».

По словам одного из участников конференции Александра Королёва, проповедь, которая ставит в основу христианской жизни таинства, пользуется большим успехом, поскольку опирается на «культуру потребления благодати». Тем, кто верит в таинства как таковые, слово о Христе часто вообще не нужно, поскольку Он сам им не интересен. Неинтересен в этом случае и проповедник, катехизатор, священник – он представляется, по выражению профессора церковного искусства СФИ Александра Копировского, «частью иконостаса».

При этом изначальный смысл слова «таинство», предполагающий совместное действие Бога и человека, уходит из вида, а понимание церковной жизни редуцируется до жизни храмовой.

«Хуже всего то, что сами священники нередко готовы воспринимать себя как часть иконостаса, – считает отец Георгий Кочетков. – Почему часто не слушают священников, в том числе когда они говорят проповедь? Потому что если позолоченная стена вдруг заговорила – то зачем эта роскошь?»

Оглашение оказывается невозможным без перспективы новой жизни, которая открывается в Церкви. Человек начинает верить Христу не только потому, что читает о Нем в Евангелии или видит на иконе, а потому что опознает Его присутствие в церковном собрании. Разговор на конференции показал, что самым убедительным свидетельством о Христе становятся люди, прямо участвующие в оглашении – катехизатор, помощники, поручители – и отношения между ними. И через это со временем сами оглашаемые могут стать теми «двумя или тремя», посреди которых может быть Христос.