Ответственность церковных общин за воцерковление слушающих

 Сейчас инициатива проведения оглашения в епархиях принадлежит в основном или отдельным энтузиастам-мирянам, или священникам. Она может быть поддержана священноначалием, патриархом на уровне слов, деклараций или даже действий. Но как к этому относятся церковные общины, те, которые есть на сегодняшний день в реальности нашей церковной жизни? Это серьезный вопрос, и с ним связано много других вопросов. Например, кто может быть катехизатором в процессе оглашения, кому церковная община должна поручить дело наставления, научения новых членов, желающих вступить в Церковь? Как может быть организован этот процесс? Что в нем главное? Здесь много вопросов, но в нашем Содружестве уже есть опыт, который дает на них некоторые ответы.

Если мы посмотрим на историю катехизации в церкви, то увидим, что – об этом уже говорилось здесь неоднократно – сама категория слушающих, как неформальная категория, существовала только в начале оглашения, до середины-конца IV века, когда такой классический первый этап оглашения действительно был реальностью. Ситуация изменилась, когда Церковь вступила в иную историческую полосу жизни, в константиновское время. Первый этап оглашения отодвинулся и совпал со вторым, превратившись в предкрещальную интенсивную катехизацию, которая длилась в течение Великого поста.

Что дают нам II и III века в своем опыте первого оглашения? В то время церковные общины выступали в этом процессе как бы в двух ипостасях. Прежде всего, у приходящих на оглашение людей были поручители, они представляли их, только что обретших или обретающих веру, общине. В первом собеседовании, которое проводилось для будущих слушающих, поручители свидетельствовали о подлинности мотивации обращения человека и о том, что его можно взять на оглашение. Катехизатор на собеседовании является принимающей стороной от имени Церкви, он решает, кто из новичков может слушать слово истины, кто готов начать свое оглашение. Оно длилось три года, после чего традиция предусматривала еще одно собеседование в присутствии тех же оглашаемых, катехизатора и поручителей, которые должны были подвести итог тому, что произошло за прошедшее время, посмотреть, насколько изменилась жизнь человека, готов ли он к переходу на следующий этап для подготовки к крещению. То есть поручитель свидетельствовал, катехизатор давал «добро», и катехумена переводили на этап интенсивного предкрещального оглашения. Вот, собственно говоря, почти все, что мы знаем о представителях церкви, которые во II и в III веках участвовали в оглашении.

За этими скупыми строчками стоит многое. Три года – это большой отрезок жизни. Получается, что в церкви был такой опыт, когда, может быть, на наиболее экзистенциальном этапе только что уверовавший человек должен был сделать важный выбор, окончательно изменив свою жизнь. Церковь могла в этом участвовать и помогать ему.

Отец Владимир Хулап в своей статье «Катехуменат в истории Церкви»¹ называет катехуменат одним из основных направлений пастырской деятельности церкви. Это действительно так. Об этом мы не раз говорили в течение этих дней, особенно когда речь шла о смертных грехах. Отец Георгий рассказывал, как сложно бывает катехизатору выявить какие-то проблемы, существующие у человека, и помочь их решить. Мы знаем также, что оглашение, так же как и миссия, на протяжении нескольких веков было основным служением церкви. И очень большое значение уделялось этому научению христианской вере, молитве и жизни, даже тогда, когда к концу IV века период первого оглашения перестал реально существовать. Тем не менее епископы церкви и тогда очень строго придерживались древнего апостольского правила – никого не крестить без подготовки. И ответственность катехизатора и поручителя, которые были рядом с оглашаемыми во II–III веках, была ответственностью научения, испытания и свидетельства. Вот та главная ответственность, которую церковь несла за оглашаемых на первом этапе их оглашения.

Собственно говоря, эти три главные вещи – научение, испытание и свидетельство – и сегодня остаются главными в ответственности церкви. Что касается II и III веков, то, как уже было сказано, это было свидетельство через собеседование с оглашаемыми, проходящими этот этап. Что было научением? Научением были регулярные огласительные встречи в течение трех лет, которые вели катехизаторы. Что было свидетельством о Церкви? Церковь всегда считала оглашаемых христианами, членами церкви. И это значит, что она брала на себя ответственность за право этих людей получить такое научение и войти в Церковь. Поэтому они, я думаю, и назывались членами церкви, это очень важно. И в этом качестве оглашаемые имели возможность, пусть не в полной мере, постепенно познакомиться с законом веры, молитвы и жизни Церкви, в которую они входили, начиная со времени своего оглашения – как слушающих в церкви. Не забудем, что II–III века – время мучеников, и это было серьезное свидетельство о жизни христиан, об их верности Церкви, верности до смерти.

Мне кажется, еще очень важно рассказать о том, кто такой катехизатор. Ведь от того, как он служит, зависит, состоится ли вообще катехизация. Нам известны имена знаменитых учителей-катехизаторов, но мы мало знаем о рядовых учителях, занимавшихся оглашением. В то же время служение учителя-катехизатора было одним из главных в древней Церкви. Апостол Павел упоминает об этом служении как об одном из важнейших. Отец Николай Афанасьев в своей книге «Церковь Духа Святого» писал: «Церковь… любила своих дидаскалов. Учительство было особым служением, но учительская харизма чаще, чем какая-либо другая, соединялась с другими служениями»². Действительно, известно, что катехизатором мог быть епископ, пресвитер, дьякон и мирянин. Специального особого чина поставления не существовало. Это было харизматическое служение, так же как и служение пророка, и христианская община могла свидетельствовать о том, что человек обладает такой харизмой и может от лица общины нести служение катехизатора.

Об учителях апостольского времени мы знаем, что они были наставлены апостолами или их учениками. По мнению дьякона Павла Гаврилюка, катехизаторами могли быть и женщины – ничто в традиции не препятствует этому³. «У святого Иустина-философа, – пишет дьякон Павел, – мы находим свидетельство о том, что проповедью христианства и катехизаторской подготовкой занимались не только миссионеры, но и каждый христианин был заинтересован в приведении своих ближних к вере. Не только клирики, но даже необразованные христиане проводили по своей инициативе огласительную работу». «У нас христианское учение можно услышать и научиться ему от людей, — это цитата уже из Иустина, – которые даже не умеют писать, необразованных и безвкусных в речи, хотя мудрых и верующих в мыслях». Ну, необразованных и безвкусных в речи – это, понятно, с точки зрения античного образования. Отношение к катехизаторам, к учителям было всегда очень уважительным и даже любовным. В послании Варнавы мы читаем такие слова: «Люби как зеницу ока того, кто изъясняет тебе слово Господне»⁴. Автор «Учения двенадцати апостолов» призывает относиться к епископам и дьяконам с таким же почтением, как к учителям и пророкам. Во II веке были известны катехизаторы из мирян, которые пользовались в некоторых церквах даже большим уважением, чем епископы. Например, Иустин⁵.

Дьякон Павел Гаврилюк приводит интересную цитату из апокрифического послания Климента к апостолу Иакову: «Пусть катехизаторы оглашают, будучи сначала сами наставлены, ибо работа их связана с душами человеческими. Учитель слова должен быть подготовлен ко всяким мнениям обучаемых. Катехизаторы, следовательно, должны быть хорошо обученными, безупречными, многоопытными и непоколебимыми»⁶. И именно катехизатор решал, готов ли человек к крещению. Сам крещаемый такого решения принять не мог. Из «Апостольского предания» св. Ипполита Римского мы знаем, что «руководители катехизаторских групп должны были не только преподавать вероучительные и нравственные истины, но и заканчивать каждое занятие молитвой с возложением рук на голову каждого кандидата. Интересно, что это делали не только клирики, но и миряне, занимавшиеся катехизацией»⁷. То есть роль, значение, авторитет и ответственность катехизатора в церкви были очень высоки.

Интересно, как жили оглашаемые-слушающие в течение этих трех лет. Не очень многое мы знаем, тем не менее из собеседований известно, что они присутствовали на регулярных огласительных встречах, которые проводили катехизаторы, где, кстати, могли присутствовать и верные. И в текстах есть свидетельства о том, что хорошо верным быть на встречах с оглашаемыми для утверждения в вере, о чем они могли услышать из уст учителя. И хорошо начинать день молитвой, молитва была неотъемлемой частью огласительной встречи.

На последнем собеседовании, перед переводом на второй этап, поручителей спрашивали о том, как человек прожил эти три года, в частности, как он участвовал в делах общины, почитал ли он вдов, посещал ли нищих, делал ли какие-либо другие добрые дела, т. е. на протяжении этого времени христианская община предоставляла возможность для возрастания в соответствии с тем наставлением, которое человек получал. И это, конечно, тоже было очень важным. У нас есть свидетельство об оглашаемых-слушающих первого этапа в середине и к концу IV века: эти слушающие могли неопределенное количество лет оставаться оглашаемыми, потому что в оглашаемые тогда записывали уже с детства, и человек мог откладывать свое крещение даже до смертного одра. Поэтому оглашаемые первого этапа являли собой толпу людей, которые мало отличались от просто любопытствующих, посетителей храмов. Когда в IV веке церковь оставила свое попечение над слушающими, они стали нередко пренебрегать своей обязанностью читать Писание и ходить на богослужение, слушать Писание и проповедь, они это делали не всегда ответственно, многие пропускали богослужения. В результате качество этого этапа оглашения очень сильно упало.

Можно сделать вывод: когда у христианской общины было высокое качество общинности, тогда она могла, имела силы, возможности и методы для поддержки первого этапа оглашения. Как только христианская община стала приходом с очень размытыми границами, в котором не было ответственности, она не смогла сопровождать жизнь оглашаемых на первом этапе, как она это делала прежде. И это очень важно, тем более сейчас, когда оглашение представляет собой несколько встреч, один или два месяца, т. е. не может быть и речи об организации процесса первого этапа оглашения. Что, конечно, очень жаль. Потому что именно сегодня, когда приходят оглашаться люди из традиции неверия, из нецерковной среды, когда у них ничего нет за спиной, они, что называется, как чистый лист, период первоначального выбора человеком нового пути, укрепления в вере представляется совершенно необходимым.

Но тогда встает вопрос: какова та церковная община, которая может обеспечить этот процесс? Приход, как мы видим в традиции, как мы слышали на сегодняшней встрече, этого не может. И в общем понятно, почему. Если мы посмотрим на то, как можно организовать оглашение, например, в приходе или где-то еще, не в общине, не в братстве, то первое, с чем мы сталкиваемся, это с тем, что за процессом оглашения и выдвижением катехизатора никто не стоит. Нет живой церковной среды, которая так, как община, была бы напрямую заинтересована в том, чтобы люди, которых приводят поручители, действительно оглашались, дошли до конца, и, в конце концов, вошли в состав этой общины. Понятно, когда оглашение проводит община, она предлагает человеку потом войти в Церковь через конкретное собрание, конкретное сообщество людей, с которым он общается на протяжении долгого времени и в котором может узнавать жизнь Церкви, к которой он приобщается. В случае оглашения на приходе, когда такого вхождения в конкретную общину нет, непонятно, что предложить оглашаемым, заканчивающим катехизацию.

Что касается катехизатора, то здесь очень важно понимать, что он не может проводить оглашение от себя, не может замещать собой всю Церковь, гарантировать церковность процесса и правильность своего наставления в вере, полноту, последовательность, связанность наставления с опытом жизни, который всегда есть у человека, когда он живет в реальной церкви, и которого нет у преподавателя, привыкшего учить, но не имеющего опыта живой церковной жизни.

В связи с этим мне хотелось бы привести замечательные слова прот. Николая Афанасьева из той же книги «Церковь Духа Святого»: «Ни апостолы, ни пророки, ни учители не составляют сами по себе или все вместе, или каждый в отдельности, Церковь. И те, и другие, и третьи только члены Церкви, а не вся Церковь, и потому не могут существовать без остальных членов, так как иначе они не могли бы выполнять тех функций, для которых они поставлены Богом»⁸. Это очень важно, можно вложить много сил в организацию процесса, но он не станет оглашением, потому что не будет напрямую церковным делом.

Традиция оглашения, которую Церковь предлагает реализовать через общину, представляется очень важным опытом. Почему? Потому что в общине есть качества, позволяющие вести оглашение как процесс экзистенциальный, не просто как преподавание, как курсы, как какое-то обучение, а как научение, наставление человека. Прежде всего в общине есть личное общение людей друг с другом, которое дает ей то качество, то измерение жизни, в котором возможно и общение в духе, и возрастание в любви, и укрепление в вере. А как мы говорили в начале, действительно очень важно, чтобы кроме ответственности за путь оглашаемого и наставления, Церковь могла давать образ и пример церковной жизни. Потому что всякий оглашаемый, слушающий, просто человек, приходящий на открытую, т. е. миссионерскую встречу, начинает видеть Церковь и к этой тайне приобщаться — очень постепенно, ограниченно, но приобщаться.

Из традиции мы знаем, что кроме огласительных встреч, на которых специально создавалась атмосфера научения и общения с оглашаемыми, предлагалось также и участие в церковной молитве – часто отдельно от молитвы верных, т. е. здесь были свои ограничения. Я уж не говорю о том, что оглашаемые не могли участвовать в литургии верных, не могли причащаться, т. е. не могли быть в полноте церковного и духовного общения, которое есть в Церкви. Оглашаемым нельзя было давать приветствие целования, например, после молитвы, потому что они были еще нераскаявшиеся, не очищенные, не просвещенные действием Духа. Тем не менее, несмотря на серьезные ограничения, оглашаемые могли присутствовать даже на агапе, но тоже на каких-то особых условиях. Им предлагался не агапический, а какой-то особый хлеб, наверное, эта процедура была выделена из общего пространства. Но понемногу они могли прикасаться ко всему, очень ограниченно, но могли. И перед ними раскрывалась жизнь Церкви.

Очень важно для оглашаемых личное общение, которое есть в общине и которого нет в приходе, потому что это возрастание в любви и надежде напрямую связано с личным общением человека с человеком. В общине в принципе, например, возможно назидание друг друга. Вот о. Николай Афанасьев пишет: «В той или иной мере учительская харизма принадлежала всем или почти всем членам Церкви, так как каждый должен поучать другого: “посему увещевайте друг друга и назидайте один другого” (1 Фес 5:11)»⁹. Учительство Церкви не может быть функциональной вещью. Это некоторая харизма, некоторый дар, который есть у всей Церкви и который может себя проявлять, когда речь идет об оглашении в общении с верными. В общине возможна ответственность каждого за всех, в том числе и за своих неполных членов. И эта ответственность может себя проявлять в оглашении.

На опыте нашего Преображенского братства мы знаем, что братство реально отвечает за процесс оглашения вообще, и в частности за оглашение слушающих. Братство собирает группу оглашаемых, свидетельствует о том, кто может быть катехизатором, и получает благословение на это служение от священника, от духовного попечителя. Братство из своей среды выделяет людей, участвующих в этом процессе — помощников, например, которые в процессе оглашения осуществляют очень важную функцию, они способствуют общению катехизатора с оглашаемыми и связи катехизатора с оглашаемыми и друг с другом в том числе.

Об оглашаемых Церковь всегда молилась, со временем это вылилось в ектенью об оглашаемых, которая есть и в литургии, и в других чинах. Братство тоже может молиться за своих оглашаемых, и эта молитва не будет абстрактной, потому что братство их знает по именам и в лицо. От поручителей оно может знать о каких-то проблемах и молиться более конкретно, особенно в сложных случаях, которые могут появиться в процессе оглашения. У нас есть опыт: когда это необходимо, братство может, например, в соответствии с монашеской традицией, брать еще один постный день – понедельник, – чтобы помолиться в тех случаях, когда человеку очень тяжело, когда он, допустим, на грани неправильного разрешения ситуации или в ситуации греха. Это конкретная, реальная ответственность за оглашение. Иногда братству нужно молиться и за катехизатора, ему помогать как своему члену, бывают жизненные ситуации, когда нужно помогать дома или в семье, или как-то еще. И если братство не берет на себя эту ответственность, то катехизатору бывает очень трудно проводить оглашение.

Я уж не говорю о поручителях, которых слушающие знают лучше всех, и в первую очередь смотрят на то, как они живут. Если поручители, например, пропускают вечерню, как убедить оглашаемых, чтобы они ходили на богослужение? Если поручители плохо молятся или не приходят на литургию, образуется прямая связь между этим примером и тем выбором, который совершают оглашаемые. Братство отвечает также и за огласительную проповедь для своих оглашаемых. Проповедовать может катехизатор, помощник, в каком-то случае, может быть, кто-то старший в братстве, которого катехизатор об этом попросит.

Многое еще можно было бы сказать, а многие могут добавить. Но вот еще, что важно. Братство может помогать оглашаемым вырабатывать молитвенный навык, и это очень серьезная вещь. Мы практикуем небольшие мирянские, специально для оглашаемых, вечерни и утрени и, как видим, если говорить о синаксарных богослужениях, то это чуть ли не единственная возможность вообще научить человека молиться на вечерне и утрене, потому что все прекрасно знают, что являют собой сейчас на приходе эти службы. 15 минут – вечерня закончена, чтения нет, проповеди нет, молитв нет – ничего нет. Сто третий псалом… Как любит говорить о. Иоанн: «Святый Боже, Святый Крепкий, от лукавого, аминь». Возможность введения оглашаемых в молитву Церкви у братства есть, потому что они входят в молитвенный круг тех людей, которых они себе уже представляют, у них есть уже какие-то человеческие связи с этими людьми, с поручителями, которые очень болеют за них и стараются им всегда помогать на их пути оглашения. Много есть такого, что на домашней, мирянской молитве – не только проповедь, хотя она в первую очередь – позволяет людям научиться молиться соборно. Мы хорошо знаем, что личной молитве людей очень трудно научить, так как это за гранью их опыта. Но и опыт соборной молитвы тоже очень труден, поскольку мешает и индивидуализированность людей, и недоверие их вообще к любому собранию, к любой форме какой-то общности, и неумение почувствовать единство в проявлении себя в молитве с другими людьми, – тут есть много разных сложностей.

Общаясь с общиной, с братством, с общинниками, оглашаемый может видеть пример послушания. Это тоже важно, потому что, как выясняется, люди, имеющие церковный, приходской опыт, очень плохо слушаются, поскольку приход не дает ни примеров послушания, ни необходимости послушания. Пример подчинения дает, а послушания – нет. Поэтому очень сложно людей приучить к послушанию старшему на оглашении, но без него никакого оглашения просто не будет. И пример отношений в общине, старших и младших может играть очень большую роль, так же, как взаимоотношения, например, катехизатора и помощников; если они действительно сотрудничают и могут общаться как старший с младшим и помогать друг другу каждый в своей роли, это тоже является для человека большим примером.

Община может помочь человеку прикоснуться к тому образу Церкви, в котором человек захочет жить, для которого вообще ему стоит оглашаться, потому что для того, чтобы жить на приходе, можно не оглашаться. И в чем, собственно, состоит самое главное, что является притягательным, и что Церковь всегда должна как-то засвидетельствовать – это общение, служение и возрастание в любви и вере, которые в общине реально человек может увидеть.

Александр Копировский: Действительно, тема животрепещущая. Много-много раз свидетельствовали самые разные люди, что если мы остаемся в границах ныне существующего приходского опыта только с тем наличным на сегодняшний день богослужением и с тем же отношением к приходящим в храм – сколько ни говори про миссионерскую приветливость, все ограничивается дежурной улыбкой в лучшем случае. А можно не улыбаться, но предоставить человеку что-то более серьезное, например, возможность воспринимать богослужение, возможность не только смотреть прямо в алтарь, но и ощущать, кто вокруг тебя находится. Когда мы ходили с о. Георгием в Богоявленский Патриарший собор, в Елоховский, больше двадцати лет подряд, мы знали, что там есть люди, которые по двадцать и по тридцать лет ходят и стоят на одном и том же месте, и вокруг них стоят люди, которых они видят двадцать-тридцать лет перед собой, и никто не знает друг друга. И о. Виталий Боровой однажды взорвал все это благополучие…

Священник Георгий Кочетков: Надо уточнить, что это была середина семидесятых годов.

Александр Копировский: Да. Он вдруг повернулся и сказал в конце службы: «Вот вы сегодня все причастились святых Христовых Тайн. Я вас поздравляю, все замечательно. Но хочу сказать, что те из вас, кто не причастился друг другу, он не причастился и Христу». Повернулся и ушел. И народ впервые задумался о том, что, наверное, они не всё знают, наверное, еще надо чего-то узнать. Есть ограниченность приходского опыта, причем принципиальная, об этом стоит думать.

Дмитрий Гасак: В вопросе об ответственности важно еще то, что община, в каком бы виде она ни была, большая или маленькая, может не только молитвенно и духовно, но и материально отвечать за катехизацию и за миссию. Это принципиально важный момент. Это не означает, что перед общиной можно поставить любую задачу – организовать миссионерский пароход, самолет, большую миссионерскую экспедицию – нет. Эта ответственность, в частности, и материальная, дает возможность миссионерствовать и отвечать за катехизацию в ту меру, в какую народ церковный реально готов это делать. Если, условно говоря, у вас есть три рубля – вы снимете комнату за три рубля и пригласите туда трех человек. Часто бывает, что община не имеет своего катехизатора и ей приходится приглашать его из другого города. А кто за это будет платить? Думаю, что епархиальный отдел по катехизации вряд ли за это заплатит. Поэтому важно, чтобы реальное оглашение осуществлялось реальными силами самой общины. Это первое.

А второе – вопрос. Опыт древней церкви, конечно, очень важный, но он очень далекий и во многом туманный для нас. Может ли нам чем-то помочь опыт новомучеников? Ведь в советское время при всех гонениях люди все же приходили в церковь. Кто за это отвечал? Есть ли этот опыт, и чем он мог бы нам помочь? Сегодня шла речь о том, что он не воспринят в целом, как опыт новомучеников и исповедников, но в этом вопросе он мог бы нам помочь?

Светлана Чукавина: Да, конечно. Я собиралась привести в пример о. Алексия Мечева, который жил в реальности приходской и одновременно общинной. И его опыт очень интересен тем, что он людей, проявлявших особую заинтересованность и стремление к большей церковности жизни, выделял в особые группы, в которых эта традиция веры и наставления передавалась от старшего и потом развивалась в общении друг с другом. Вообще этот опыт многообразен, мы сейчас знаем имена из истории XX века.

Наталья Адаменко: У меня небольшая реплика. Мне кажется, то, что тут прозвучало, очень важно. Действительно, без ответственности общины за оглашаемых, начиная с самого первого этапа, вряд ли что-то хорошее получится. Но здесь еще важно подчеркнуть, что не всякая община может брать ответственность за оглашение в прямом смысле, потому что не всякая общность людей является общиной и не всякая община церковна. И очень важно, чтобы отвечала за катехизацию та община, которая имеет церковное сознание, т. е. кафолическое сознание, которая не оглашает для себя. Мы знаем по нашему опыту – это, мне кажется, важно подчеркнуть, – что из тех людей, которые проходят катехизацию, организованную и проведенную малыми братствами, не все входят в эти братства. Большая часть становится обычными прихожанами и живет в приходах. Я не хочу оценивать этот факт, но мне кажется, и это очень важно, что здесь нет железной определенности: ты огласился, значит, обязательно должен потом идти только к нам и больше никуда. Я знаю, что между приходами иногда бывает такая вражда, когда говорят: туда не ходите, сюда не ходите, только к нам ходите. Мне кажется, это важно подчеркнуть.

Александр Копировский: Да, конечно, как и наоборот. Я помню, нам предлагал о. Андрей Кураев: вы должны сделать из себя что-то вроде шлюза, чтобы оглашаемые через вас прошли, и никого не осталось, извольте всех передать в приходы (которые почему-то сами этого сделать не могут).

Протоиерей Василий Чобану: Здесь было замечено, если я правильно понял, сестра сказала, что получается некий конфликт и противоречие между приходом и общиной. Известно, что церковь произросла из синагоги, синагога отпала, церковь пошла дальше. Но здесь не тот случай, потому что община может произрастать из церкви и вернуться в церковь, или же потянуть за собой приход. Наверное, здесь разрешение конфликта, я ваше мнение спрашиваю: можно ли рассмотреть общину как ядро прихода? Ядро самых сознательных всегда в любом приходе есть, мироносицы сегодняшнего дня, которые себя отдают целиком и полностью, и материально, и душевно, сознательные, любящие друг друга, нищие духом, чистые сердцем и т. д. – такие есть в любом приходе. И на них держится молитва, потому что мы, священники, чувствуем, если нет молитвы за спиной, все пусто и мы слабы. А если там есть молитва, это чувствуется физически. Поэтому община может быть ядром прихода. Можно так рассматривать? И отсюда уже гармония получится, чтобы никакого противоречия не было.

Александр Копировский: Спасибо, отец Василий, до гармонии нам еще далеко.

Протоиерей Василий Чобану: Естественно. Но ядро этого прихода может стать поручителями для оглашенных из общины. Как-то так, если я правильно понял.

Светлана Чукавина: Я об этом тоже хотела сказать. Мы все знаем, что община больше того, чем является приход. И когда у нас был храм, и батюшка служил в Москве, то как раз община открывала храм, т. е. община за многое отвечала, в том числе и за храм. Я еще подумала после того, что было здесь сказано, что делать людям, у которых нет общины?

Протоиерей Василий Чобану: Приход тире община. Нельзя так?

Священник Георгий Кочетков: Как отец Всеволод Шпиллер говорил, у нас в приходе есть хорошая община. Он не отождествлял приход и общину, но считал, что община как раз является ядром прихода.

Протоиерей Василий Чобану: А потому что все равно после катехизатора они идут к батюшке, без этого никуда.

Светлана Чукавина: Ну, да, конечно, такой вариант тоже может быть, в приходе может быть община. Но отношения могут быть разными, они могут сложиться совсем негармонично. Хотя, в общем, есть надежда, что в конце концов какая-то гармония будет обретена, это зависит и от общины, и от прихода, и от священника – от всех.

Протоиерей Василий Чобану: Вот есть молекула, а есть ядро, ядро размножается молекулами, и организм разрастается.

Александр Копировский: К сожалению, это все, как в известном народном стихотворении:

…Гладко было на бумаге,

да забыли про овраги,

а по ним ходить.

И у нас говорят эту очень красивую формулу, что приход и есть община, или приход в перспективе должен стать общиной. Но этого не получается. А когда говорят, что в приходе должно быть ядро общинное, то умалчивают, что дальше начинаются те самые овраги. Потому что все то, что вокруг этого ядра, мгновенно старается это ядро нивелировать, рассосать, просто как бы стереть. Что еще у вас за община такая? Нет, вы должны быть как все.

Понимаете, мы не на уровне теории с этим сталкивались, а в течение многих лет слышали это. Нам такое говорили люди, занимающие в церкви очень высокое положение: почему вы все время держитесь вместе? Разойдитесь по другим приходам, разойдитесь, все разойдитесь…

Протоиерей Василий Чобану: Может быть, это было связано с русским языком, со спецификой, так сказать, ваших общин?

Александр Копировский: Дело не в том. Вызывало вопрос именно нахождение вместе, то, что отличает общину, когда люди не расходятся, не расстаются после богослужения. Когда у них есть своя жизнь, которую, видимо, кому-то очень хотелось контролировать, регулировать, не имея ответственности за это, просто на уровне командования.

Протоиерей Василий Чобану: Просто боязнь вашего впадения в беспоповщину…

Александр Копировский: Конечно, конечно. Это ими так и называлось.

Людмила Комиссарова: Я катехизатор еще не очень опытный. У меня вопрос по поводу того, куда звать, куда приглашать наших оглашаемых. Правда, это не относится к слушающим, хотя люди, которые приходят и видят общину и братство, конечно, спрашивают уже с первого этапа, что это такое и нужно ли обязательно им туда вступать. И у нас была всегда такая установка, что мы приводим к Богу и в церковь, а не приводим к себе. И это – правда, она и сейчас такова же. Но дело в том, что приходская жизнь и жизнь общинно-братская отличаются принципиально. Здесь уже много об этом говорилось, и я не буду повторяться. Оглашаемому, который научен в общине и в братстве, довольно трудно находиться в приходе. Ему трудно находиться в общине и братстве, потому что это большое напряжение жизни, но ему трудно находиться и в приходе. Я не знаю, сколько человек уходит в приход после оглашения. Я думаю, в Москве, во всяком случае, если люди уходят, то не в приход, они уходят из церкви совсем. И поэтому сейчас я, например, без всяких благословений, на свой страх и риск, стала говорить нашим оглашаемым, что есть разные пути жизни в церкви. Но общинно-братский путь, который изначально в церкви всегда был, все-таки наиболее близок к тому, что и должно быть в христианстве, т. е. к евангельскому пути. Поэтому, если человек хочет жить как христианин, то вряд ли ему удастся осуществить это в полноте в приходской парадигме.

Протоиерей Василий Чобану: Братья, есть утешительные слова, если позволите. Отец Серафим Роуз сказал так, если церковь комфортабельна и уютна, то она становится фальшивой. Что и происходит в приходах. Но есть утешительные слова. Братья и сестры, не печальтесь, придут гонения, но останется община.

Владимир Якунцев: Наша дискуссия сейчас мне напомнила подготовительный семинар, который был у нас перед прошлогодней конференцией. Тогда собрались многие из здесь сидящих, и батюшки некоторые приехали, и мы стали думать о катехизации, а потом готовить конференцию. В основном тоже разговор свелся к этому моменту: всем стало вдруг понятно, что без общины нет катехизации, а без катехизации – общины. И тогда мы пришли к выводу, что помимо всего прочего, надо действительно определять, что такое приход и община, потому что мы можем очень разным смыслом эти слова наполнять. Как в первый день Ю.С. Белановский спросил, будучи уверен, что ни у кого нет сейчас общин: а у кого здесь есть община? И поднялось вдруг много рук священников. После чего он разумно заметил, что нужно определять, что такое община, так как его утверждение, что общин сейчас нет, верно, если исходить из его определения. Как же определить, что такое община? Во всяком случае, мы пришли к такому выводу тогда на семинаре, что если нет общины, то необходимо хотя бы некоторое общинное сознание, т. е. нужен поиск. И если смотреть по сути, то дело даже не в ядре, ядро ведь тоже может быть разное в приходе. А дело в том, что община и приход – это не просто разные формы организации, это разный духовный настрой. Община – это настрой на то, чтобы служить, чтобы приносить плод для Бога, и на общение. А приход – это такое пространство, куда приходят в основном потреблять или решать свои проблемы, духовные, какие-то другие проблемы.

Протоиерей Василий Чобану: Созвучно с доходом еще приход.

Владимир Якунцев: И в этом вся проблема: приход в общину просто так не перерождается, если это происходит, то это не эволюция, а революция. И поэтому если ядром прихода будет община, то она – такова уж трагичность нашей ситуации – неминуемо будет находиться в духовном конфликте с той прослойкой, которая в приходе существует, как правило, для того, чтобы решать свои проблемы, а не чтобы волю Божью искать, не чтобы призвание свое исполнять христианское или…

Александр Копировский: Обо всей церкви думать…

Протоиерей Василий Чобану: Если позволите, давайте смоделируем проверку, где община и где приход. Идет литургия. Много народу в церкви. Торжественный день большой. Заходит группа с закрытыми лицами, с автоматами на взводе и кричит: кто за Христа – на расстрел. И загоняют патроны в патронник… Понемножку ушли дьяконы, с клироса хор разошелся тихонько, его уже нет, и из церкви все ушли, осталось двадцать человек или десять. Эти сняли маскировочные костюмы и сказали: батюшка, служите дальше, вот это община. Так можно проверять.

Александр Копировский: Сильно, конечно. Спасибо.

Протоиерей Василий Чобану: Главное, что батюшка остался.

Людмила Комиссарова. Я думаю, что у нас батюшка останется.

Владимир Якунцев: Отец Василий нам предложил сейчас экспресс-метод одновременно миссии, катехизации и канонизации.

Священник Георгий Кочетков: Как и можно было ожидать, последние выступления привели к вопросу о приходе и общине. На самом деле эти вопросы очень нюансированные, очень сложные, и противоречия среди высказывавшихся здесь не случайны, так как люди исходят из своего опыта. А опыт этот разный. Он бывает иногда очень трагическим, не надо этого сбрасывать со счетов. Здесь не нужно прекраснодушия, что, мол, приход – это нормально, все хорошо, и вообще главная парадигма церковной жизни – это приход. Ничего подобного. Приход даже не каноническая категория, вообще говоря. Община, правда, тоже. Ни в каких канонах нет ни понятия прихода, ни понятия общины. Потому некоторые не очень образованные современные люди часто говорят: приход – это основа церковной жизни. А это просто свидетельство невежества человека, который никогда не открывал канонов.

Это не так, и всегда было не так, и в будущем так не будет. Не нужно здесь обольщаться: мы не можем и не должны думать, что приход можно взять и отменить, или перечеркнуть, или поставить перед ним только знак минус. Приход здесь и сейчас остается основной формой организации нашей церкви в современных условиях в нашей стране. Так же как и наша иерархия… Ее можно критиковать бесконечно и очень даже по делу, но попробуйте сказать: давайте отменим иерархию. Даже если доказать, что это будет справедливо, то все равно это будет совершеннейшее безумие, потому что при всех недостатках иерархии, мы легко можем себе представить, что будет, если эту иерархию сейчас из нашей церкви удалить. Это будет полный развал, полный хаос, второе будет на порядок хуже первого. То же самое с приходами.

Как замечательно было бы, если бы общины могли, как в раннем монашестве или в ранней церкви, восторжествовать по всей церкви, а приходы в любом необходимом количестве существовали бы только как миссионерские форпосты с открытыми для всех дверями… Это действительно лучше, но это не про нас. Потому что сейчас это невозможно, что определяется не просто человеческой волей. По грехам нашим мы имеем то, что имеем. Кто-то когда-то говорил, что каждый народ имеет то правительство, которое заслужил. Можно по аналогии сказать, что мы имеем то церковное устройство, которое мы заслужили. Да, можно и нужно стремиться к лучшему. Никто никогда не отменял, слава Тебе, Господи, и не отменит никогда Священное писание, которое четко ставит точки над всеми «i» и в этом вопросе тоже. Но мы не можем становиться протестантами или сектантами, катакомбниками и т. д., потому что устроить под себя очень теплую, очень хорошую, находящуюся в постоянном общении и служении общину очень легко. Она может даже вести миссию и катехизацию, все, что угодно (мы знаем и такие секты), но все равно это будет секта. Просто очень важно, чтобы церковь лучше поняла, что отличает ее от секты.

Помните, когда наши церковные фундаменталисты в девяностые годы критиковали всех, говоря, что вот это секта, и это секта, какие они там ужасные, как зомбируют сознание, покушаются на всего человека, трансформируют то, другое, третье? Я сидел, как всегда, в народе, и наш православный церковный народ, положа руку на сердце, говорил: а мы-то, православные, чем тогда от них отличаемся? Мы же от этой секты ничем не отличаемся, мы только большая секта. И весь православный народ прекрасно все понимал, что все эти сектоборцы ничего не стоят.

Очень важно здесь не потерять чувство реальности. В церкви нужны разговоры, дискуссии, споры, публикации, исследования – что угодно, пожалуйста. В конце концов – хотя я ужасно не люблю этот термин, – эксперименты. Пусть, если кто-то хочет что-то сделать, если он хочет при этом оставаться в церкви и не хочет, так сказать, превращаться в секту и куда-то уходить, он мог бы что-то по-своему делать до определенных пределов (блюсти которые должна прежде всего иерархия). Мы видели такие тенденции в Греции, да и в других церквах по всему миру. Это есть, конечно, и в нашей церкви, только у нас это то ли есть, то ли нет, никто ничего толком не знает. Потому что в нашей церкви как-то очень странно принято все хорошее делать тайно, а все нехорошее… Лучше бы наоборот, но пока есть то, что есть.

Эта наша дискуссия показала еще раз, что есть очень важные экклезиологические вопросы. Мы слишком плохо знаем свою собственную традицию, свою собственную православную веру, свою собственную православную реальность, не говоря уже об опыте новомучеников и исповедников, который явил в этой области необыкновенно много. Но этот опыт не собран, не осознан, более того, он купирован. Было много ревнителей такого рода, которые сознательно искажали и редуцировали опыт новомучеников и исповедников, например, публикуя материалы в девяностых и в двухтысячных годах и сознательно вырезая оттуда по своему вкусу целые куски, что легко доказать на имеющихся материалах. Это сознательное искажение церковного предания, и это нехорошо, эти вещи надо, по меньшей мере, восстанавливать. Поскольку наша конференция посвящена другому, мы не можем, к сожалению, подробнее остановиться на этой важнейшей теме. Хотя мы отчасти об этом говорили на нашей конференции и в прошлом году, и на других конференциях тоже, и какие-то материалы публикуются.

Слава Богу, сейчас уже можно говорить об этом в церкви более-менее открыто, уже не будут клеймить невесть чем, какими-то мифическими неообновленцами, про это слово уже, слава Богу, наконец-то стали забывать. Тем не менее это не значит, что уже открылись уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть, чтобы можно было разным людям с разным опытом разговаривать церковно, ища волю Божью, ища истину, а не утверждая себя и свою идеологическую установку или теплую позицию. Поэтому давайте, может быть, остановимся на этом, имея в виду, что здесь много открытых вопросов, действительно открытых. И мы будем продолжать свидетельствовать об этом опыте, исследовать его и искать вместе тот путь Господень, узкий и тесный, но ведущий в Жизнь вечную.