Какую Россию увёз во Францию Бунин

Среди тысяч русских, упокоившихся на знаменитом парижском кладбище Сент-Женевьев де Буа, писатель Иван Алексеевич Бунин – один из «миллиона лучших русских душ, свидетельствующих, что далеко не вся Россия приемлет власть, низость и злодеяния её захватчиков, <…> душ, облачённых в глубочайший траур, душ, коим было дано видеть гибель и срам одного из самых могущественных земных царств и знать, что это царство есть плоть и кровь их, дано было оставить домы и гробы отчие, часто поруганные, оплакать горчайшими слезами тысячи и тысячи безвинно убиенных и замученных, лишиться всякого человеческого благополучия, испытать врага столь подлого и свирепого, что нет имени его подлости и свирепству».

Об этих душах писал он, что это делегаты, действовавшие от имени своего «Божеского образа и подобия» и от имени «России другой, подъярёмной, страждущей, но всё же до конца не покорённой». О том, какую Россию увёз с собой великий русский писатель, рассказывает доцент Свято-Филаретовского института кандидат филологических наук Яна Пантуева.

– Я бы сказала, что Россия Бунина – это Россия русских аристократов, людей, которые служат чему-то высшему и большему, чем они сами, людей высокого патриотизма. Сегодня, если ты читаешь роман о любви, то не считываешь этот план про любовь к родине, не видишь его за какой-то любовной историей. Не так у Бунина. И дело тут не в том, что везде одни аллегории:  просто это было время, из которого Бунин вырос, в котором он жил всю свою жизнь. Это было время, когда судьба России для русских не была ни абстракцией, ни вопросом только политическим – это был вопрос их жизни и смерти. Наверное, сейчас нам это сложно понять. Хотя мы не равнодушны к судьбе своей родины, но чтобы два мальчика шестнадцати лет до хрипоты спорили о ней всю ночь – всё-таки это не про наше время.

Русские аристократы – люди с неутилитарными ценностями, хотя это вовсе не значит, что они были не приспособлены к жизни. Я думаю, что управлять имением вряд ли кто-то из нас смог бы так легко. Они тоже это делали с большим или меньшим успехом, но всё-таки делали. При этом они знали, что жизнь – великая тайна, что за бытом есть что-то ещё. Они могли быть материалистами, атеистами, но не думали, что все проблемы разрешит наука. Они знали и тёмную сторону народной жизни и различных кругов русского общества. И вот если это всё соединить, то, наверное, получится – хотя бы отчасти – та Россия, в которой Бунин жил и которую увёз с собой.

– А есть какое-то его произведение, которое более всего об этом говорит?

– Я не буду, наверное, очень оригинальной, сказав, что мне хочется перечитывать время от времени его «Антоновские яблоки», потому что там эта русская жизнь не просто описана в деталях: читатель буквально втягивается в этот мир, где есть звуки, запахи, а что-то видится в мельчайших подробностях и чувствуется как бы даже наощупь. Для меня знаменитый бунинский стиль долгое время был такой загадкой – когда смотришь, восхищаешься, дышишь этим, ну а сказать нечего. И как раз в «Антоновских яблоках» я как-то наткнулась на фразу: «Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег». И я поняла, что для меня это про бунинский стиль, в котором тоже не замечаешь никакой сделанности, приёмов.

О России и «Лёгкое дыхание». Оно о том же, о чём «Бесприданница» Островского и «Доктор Живаго» Пастернака. О чистоте и красоте, которые очень уязвимы. Эта красота сама врывается в опаснейшие ситуации и не выдерживает их. То есть это тот случай, когда обыватель скажет: «Сама, дура, виновата». Но в читателе застревает вопрос: откуда эта красота вообще и для чего? Это всё очень русские произведения и русские вопросы. Паустовский, когда к нему попал этот рассказ, всю ночь его перечитывал. Хотя сюжет там как у любого из романов, но не в сюжете счастье. «Лёгкое дыхание» – это поэзия. Я думаю, что в то время, когда Бунин жил, это был важнейший вопрос для его думающих современников.

– Но Бунин не только в лёгкое дыхание погружался. Он мог погрузиться и в тяжёлое уныние, как в «Деревне», например. 

– Конечно! Тёмную сторону русской жизни он знал и от неё не отворачивался, не устраивал никакой ностальгической декорации вокруг России. Взять дневник Бунина с 1918-го по 1920 год «Окаянные дни» – его очень храбрый взгляд на происходящее.

– А не злобный? 

– Ну, Бунин не был добрячком, у него совершенно не было цели всем понравиться и так высказаться, чтобы никого не задеть. Он мог и Блока назвать дураком. Он пишет достаточно резко и жёлчно. В то время, когда многие умнейшие люди России обнимались со слезами, поздравляли друг друга с наступившей «свободой», ему удалось увидеть, что произошло на самом деле. Но он был и человеком благодарным – Богу, людям, жизни. 

– Я с удивлением узнал, что свою Нобелевскую премию он раздавал нуждающимся.

– Нобелевскую премию многие считают невозможным тратить на свои нужды. То, что получил от дара Божьего, тратить на себя – это дурной тон, неприлично. Меня это не удивляет. Да и русская аристократия – не бюргер, который Нобелевскую премию положит в кубышку. Он лучше будет голодать, чем иметь дело с кубышкой.

Для нашего времени я бы, наверное, выбрала «Окаянные дни» – как свидетельство и как пророчество. Вот он пишет: «“Еще не настало время разбираться в русской революции беспристрастно, объективно…” Это слышишь теперь поминутно. Беспристрастно! Но настоящей беспристрастности всё равно никогда не будет. А главное: наша “пристрастность” будет ведь очень и очень дорога для будущего историка. Разве важна “страсть” только “революционного народа”? А мы-то что ж, не люди, что ли?». Это голос свидетеля, который ещё нужно расслышать.

Но и в его рассказах о русской красоте, в тех же «Антоновских яблоках», можно увидеть ностальгию по дореволюционной России, а можно услышать слово о тайне русской жизни, о том, к чему мы были призваны. Не думаю, что на всех углах зазвучит: «требуется раскрыть тайну русской жизни», но что это нужно нам на глубине – я уверена.

Когда еду в метро, я смотрю на людей с бумажными книжками: мне всегда интересно, что они читают. Например, было время, когда все ехали с Коэльо. Сейчас всё чаще вижу русскую классику, и совсем не обязательно это школьники, которые по дороге на урок что-то дочитывают. Мне кажется, у нас в стране сейчас идёт такой поиск патриотизма, любви к нашей родине. Иногда, правда, это выглядит немного пугающе – когда какие-то компании после салюта поют на всю ивановскую «Расцветали яблони и груши». Люди нуждаются в том, чтобы любить свою землю. Но поскольку они много чего о ней не знают или знать боятся, чего-то горького знать не хотят, потому что неизвестно, как с этим знанием дальше обойтись, то и полюбить всерьёз и до конца не могут.

Мы вышли, наверное, на какой-то новый виток отношений со своей родиной. Нам не очень понятно, какой традиции можно следовать: какие-то не подходят нам, каким-то традициям не подходим мы. И с аристократизмом не всё так просто. Я думаю, что большинство из нас даже генетически не из тех людей, которым подавали на заре коня к крыльцу. Скорее, наши предки подавали коней, а потом их соблазнили, объяснив, что это оскорбительно, и они очень обиделись.

У Бунина есть такая зарисовка «Бернар» – одно из последних его произведений. Бернар – матрос, который работал у Мопассана на яхте. Это был не слуга и не наёмный работник, а очень верный друг, компаньон, человек, который волновался обо всём, что происходит вокруг, и был страшным чистюлей: стирал даже капельки воды на медных поручнях этой яхты. И в связи с этим Бернаром, а скорее с самим собой, Бунин размышляет о призвании, о том, что в этом непостижимом для нас мире непременно всё должно иметь какой-то смысл, узнать Божье намеренье о себе, и что это требует усердия. Бернар перед смертью говорит: «Я был хорошим моряком». И Бунин как бы спрашивает себя: смог бы я так сказать о себе? Эта бунинская тщательность: и знание своего призвания, и умение жить в эту сторону, не отступая, – кажется, не наш конёк. А вот оказывается, что Бунин об этом.

Источник: Медиапроект «Стол»