«У каждого есть свой Кант»
Доцент СФИ кандидат филологических наук Екатерина Полякова представила концепцию Йозефа Симона (1930–2016), изложенную им в книге «Кант. Чужой разум и язык философии» (2003), и сопоставила её с интерпретацией Григория Гутнера (1960–2018), подробно описанной в его докторской диссертации «Риск и ответственность субъекта коммуникативного действия» (2008).
«Я с удовольствием ставлю эти два имени в один ряд, потому что воссоздать диалог таких крупных мыслителей — большое дело, тем более когда речь идёт о таком авторе, как Кант. Можно сказать, что они оба отвечают на простой наивный вопрос: “Почему собственно Кант великий философ?” — и своей интерпретацией дают нам это понять заново, увидеть, что он делает какой-то очень важный новый шаг в истории мысли. Напомню, что по большому счёту главный вопрос, который его интересует — “Что есть человек?”, и по всей вероятности, он до сих пор не исчерпан. Потому, наверное, Кант нам и интересен».
Как показала Екатерина Полякова, реконструируя возможный диалог двух мыслителей современности, с обоими из которых ей довелось общаться, открывает новые аспекты в понимании философии Канта. Пересекаясь и дополняя друг друга, обе концепции по-новому открывают воззрения немецкого философа и позволяют увидеть живую связь идей и интуиций Канта с современной философской мыслью.
«Симон все время подчёркивает, что по Канту человек — двуликий Янус, у него две природы, чувственная и разумная, и эта двойственность не снимается никогда. Проблема в том, говорит Симон, что человек не знает, где граница между ними: что в нём обусловлено разумной, а что — чувственной природой. Сам вопрос об этой границе есть предмет сообщения, предмет коммуникации моего и чужого разума. Это же касается и религии», — отметила Екатерина Полякова.
«Философия Канта по Симону — это не теория познания и уж точно не поклонение разуму, не нормативная этика и не ниспровержение религии — она есть призыв к коммуникации, к тому, чтобы слышать Другого, а для этого нужно отказаться от необоснованных притязаний, перестать заниматься мечтательством, перестать выдавать желаемое за действительное», — подчеркнула исследователь.
«Григорий Борисович в своей интерпретации философии Канта делает ход, который приближает его мысль к мысли Симона: реально существует, говорит он, только высказывание, только суждение. “Однако путь, намеченный Кантом, — пишет Григорий Гутнер, — выводит трансцедентальный анализ в сферу языка (хотя сам Кант ничего о языке не говорит)”», — продолжает Екатерина Полякова.
«Оказывается, говорит Григорий Гутнер, мыслить и познавать — не одно и то же: мы можем мыслить трансцендентное, но не можем его познавать, более того — оно, само непознаваемое, есть условие осмысленности всякого знания — без него мы были бы обречены видеть всего лишь наши конструкции», — добавила она.
Доцент СФИ кандидат философских наук Виктория Файбышенко, рассматривая воззрения немецкого мыслителя через призму политической теологии, подчеркнула, что особенность мысли Канта заключается в том, что его можно называть «философом разрыва», «философом открытой границы».
«Чрезвычайная важность и актуальность Канта для нас открывается именно в том, что Кант — один из немногих философов, который не пытается заполнить существующую и видимую им пропасть, не пытается заполнить разрыв. Что такое открытая граница? Это граница, которая допускает движение. Собственно всякое движение и происходит у него только на границе. Парадокс в том, что это движение не может привести к переходу границы, к снятию некоторого принципиального различия, но эта пограничность преодолевается и становится чем-то иным, “иное” и возникает именно на этой открытой границе», — заключила Виктория Файбышенко.