Как академик Сергей Аверинцев стал церковным проповедником
Сергей Аверинцев
В память о нашем брате и учителе, многолетнем попечителе и сотруднике публикуем воспоминания основателя Свято-Филаретовского института священника Георгия Кочеткова, записанные для цикла «Проповедники» на телеканале «Россия-Культура», и других близко знавших его людей.
В 1969 году Аверинцев начал читать лекции на историческом факультете МГУ. Казалось бы, тема чисто академическая, византийская эстетика, и ни чиновники, разрешавшие эти лекции, ни сам лектор не могли представить, какой это вызовет резонанс. Аудитория была набита битком, ему чудом удавалось протиснуться к кафедре; и с кафедры начинало звучать немыслимое по тем временам введение в богословие, в мир христианской культуры. Он читал и комментировал свои переводы трактатов Дионисия Ареопагита, гимнов Иоанна Дамаскина и других святых мистиков, раскрывал смысл храмового зодчества и литургической поэзии. По воспоминаниям одной из слушательниц, ученицы Аверинцева Ольги Седаковой, его ранний успех «напоминал сюжет Андерсена — странный, чужой, преследуемый своими одноклассниками мальчик становится любимцем общества, гордостью, властителем дум, нашим Сережей! Сей внешний успех потребовал от него преодоления своей почти парализующей застенчивости, принятия ответственности публичного лица, ритора и педагога».
«Его византийская эстетика была настоящей проповедью. В переполненной аудитории он, всегда называвший себя трусом, абсолютно бесстрашно и прекрасно говорил о Боге, вере, Евангелии, показывая, что такое настоящая наука, утверждая, что сегодня человек может верить в Бога, как верили в Него великие мыслители прошлого сотни лет тому назад», — вспоминал отец Георгий Чистяков.
Эти лекции в МГУ быстро прикрыли, но он не перестал их читать в закрытых и полузакрытых НИИ, собирая не меньше физиков и лириков, чем выступавшие в тех же залах Высоцкий и Жванецкий. «Были прекрасные духовные руководители для очень сплочённого, но неизбежно замкнутого круга верных, — писал Аверинцев. — Но миссионерство, проповедь: помилуйте, о чём вы говорите? Вы что, не понимаете, что этого не может быть, просто потому, что этого быть не может!?»
Но оказалось, что невозможное невозможно. Аверинцева поддержал протоиерей Александр Мень, с которым они стали друзьями. А другим духовным ориентиром был для Аверинцева митрополит Сурожский Антоний. Аверинцев вспоминал, как однажды добирался до храма, где должен был служить владыка, по не очень известным ему районам, и спросив, скоро ли такая-то остановка, получил ответ хором от всего троллейбуса: «Сергей Сергеевич, мы же все туда».
В 1973 году они с женой крестились. «Для него это было завершением, а не началом пути, на который он встал уже давно», — вспоминает Наталья Петровна. Каждое воскресенье ученый с женой были в храме, в Брюсовом переулке, где служил владыка Питирим. В конце 80-х он уже сам служил алтарником и проповедовал — прямо в церкви, с амвона, — прихожанам.
«Когда мы с братством открывали храм, Сергей Сергеевич приезжал на наши службы, сначала в Электроуглях под Москвой, потом в Москве, — вспоминает священник Георгий Кочетков. — Он приезжал не только молиться, причаститься, исповедоваться, но и пообщаться, поговорить. И уже в самом начале 90-х во Владимирском соборе бывшего Сретенского монастыря я попросил его сказать проповедь, чего он до этого никогда, конечно, не делал. Очень быстро Сергей Сергеевич почувствовал какие-то тончайшие нюансы, как войти в традицию открытого живого слова для слушающих образованных людей, и с тех пор стал регулярно произносить проповедь. И его проповеди были замечательные. Однажды даже показали по телевидению, как он говорит проповедь, и люди, не очень разобравшись, увидев Сергея Сергеевича в стихаре, решили, что он стал священником — и разнесся слух, что академик Аверинцев — священник, говорит проповедь, такого быть не может! Мы потом даже издали книгу, людям до сих пор интересно читать эти духовные слова Сергея Сергеевича по самому разному поводу: он никогда не ограничивался какими-то элементарными сведениями или толкованиями текста Священного писания, он всегда шел в глубь».