«Не надо работать богословом»

— Александр Михайлович, каким вы видите идеального абитуриента богословского факультета? Должны ли быть какие-то особые требования, какой-то ценз для приёма на обучение по богословским программам бакалавриата и магистратуры, кроме соответствующего базового образования?

— Я скажу не об идеальном абитуриенте, а о потенциальном. Идеальное — это что-то языческое… Некая «идея абитуриента». Трудно себе представить, как у нас идеальные абитуриенты сидят за партами стройными рядами… В Книге Иова говорится, что «Господь даже в ангелах Своих усматривает недостатки» (Иов 4:18). Поэтому думаю, что наш потенциальный абитуриент — любой человек, который хочет не «стать богословом» (богословами призваны быть единицы), а получить богословское образование. В процессе подготовки к вступительным испытаниям у такого человека обязательно появится понимание — туда он идёт или не туда. А если он не слишком внимателен, разберётся в этом в процессе обучения. Но ставить заранее ценз, что такому-то учиться здесь нельзя, я бы не стал. Пожалуй, только если человек агрессивно неверующий. Зачем такому человеку богословское образование? Если он стоит на позиции неверия — это его право, но богословию ему учиться не нужно.

Так что к нам может поступать любой человек, которого слова «богословие», «теология» волнуют, который чувствует, что он здесь сумеет что-то важное приобрести. Это может быть человек любого возраста. У нас учились люди и за шестьдесят лет. Помню одну студентку, которая сказала: «Знаете, до семидесяти было учиться легко, потом стало труднее». Бакалаврскую она защитила в семьдесят два года. Другая наша студентка, доктор физико-математических наук, в сорок лет защитила диссертацию, а когда ей было около семидесяти — защитила бакалаврскую в СФИ. И с точки зрения её духовного пути это было очень естественно.

Понятно, что если человеку сильно за семьдесят или у него серьёзные проблемы со здоровьем, он может с кем-то из преподавателей посоветоваться и выстроить индивидуальную схему своего духовного образования. Нечто подобное было в нашем Свято-Филаретовском институте в первые годы его существования. Он создавался как высшее учебное заведение нового типа, не похожее ни на богословские курсы, ни на семинарию, ни на академию. Целью обучения в нем было — чтобы человек не формально приобретал знания, умения и навыки, а последовательно шёл вглубь, познавал свою веру и вникал в церковную традицию.

В конце 80-х – начале 90-х, когда у нас ещё не было государственной и церковной аккредитации, не было даже своих помещений, обучение строилось так: никто не читал лекций, а студентам предлагалась литература, которую они затем обсуждали на семинаре с единственным тогда преподавателем — отцом Георгием. По каждому предмету была одна главная книга, которую нужно было прочитать и законспектировать. Но требовалось не просто пересказать её содержание, а выделить в прочитанном основные акценты, главную мысль. Остальная же литература была дополнительной. И эта система оказалась очень плодотворной. Из неё затем вырос наш институт с лекциями, семинарами, практическими занятиями, методичками, экзаменами. Но подход, который лежал тогда в основании обучения, по-прежнему актуален, потому что главное для христианина — углублять свою веру, полнее входить в церковную сокровищницу. Это можно делать разными способами.

Конечно, значение имеет и базовое образование, и жизненный опыт. Это касается и богословского образования в духовных школах. Мне, честно говоря, не кажется нормальным, когда мальчик со школьной скамьи идет в семинарию. Ему сначала нужно было бы получить светское образование, где-то серьёзно поработать — столкнуться с жизнью, укрепить при этом свою веру. Неслучайно в двадцать два года — примерно в таком возрасте заканчивают семинарию те, кто поступает в неё после школы — по канонам нельзя рукополагаться. Человек должен быть хоть в какой-то степени зрелым, чтобы стать священником. А зрелость во многом определяется не только количеством лет, но и наличием образования. Тогда ему и в семинарии будет учиться легче.

Я каждый год опрашиваю студентов, изучающих у меня церковное искусство, об их базовом образовании. Обычно у нас в институте учится более девяноста процентов студентов с высшим образованием. А в прошлом году на 1 курсе оказалось шестьдесят процентов студентов с двумя высшими образованиями. Меня это очень порадовало.

Человек, поступающий учиться на богословский факультет, должен иметь веру, опыт приобретения знаний, опыт жизни. Я защитил диссертацию по педагогике искусства и хорошо знаю, что педагогика по буквальному значению слова — «детоводительство». А вопросами обучения взрослых занимается дисциплина, которая называется андрагогика, там другие подходы. Слово «андрагогика» образовано от греческого слова с корнем ἀνδρός, что значит «взрослый человек, мужчина». И здесь речь уже идет не столько о «водительстве», сколько об общении. Взрослые в отличие от детей, как правило, серьёзно мотивированы. Да, память у взрослого человека работает хуже, чем у юноши или девушки, зато она избирательна — взрослому уже есть что с чем сравнить. Если знание не «загружено» в голову в виде отдельных кусочков, а осваивается как целостная живая система, то человек, обретая духовный опыт, обновляется. Это очень благодатный процесс.

— Всякий ли верующий человек должен получать богословское образование?

— Да. Я много об этом думал и уверен, что да. Закончился константиновский период истории церкви, когда человек возрастал в верующем обществе, когда сама христианская культура во многом образовывала и питала его. Сейчас человек, как правило, воспитывается и живет в среде неверующих людей. Поэтому если он становится христианином, обретает веру, в нем просыпается жажда её познания, познания мира, который открылся ему теперь как творение Божие. И всему этому требуется всерьёз учиться. Диссертации надо защищать не всем, а вот получить в той или иной форме богословское образование — всем. У нас в институте, например, есть Богословский колледж. Это не только подготовка к высшему духовному образованию, но и само по себе целостное образование, только более краткое и простое.

— Даёт ли богословское образование какие-то возможности, чтобы послужить Богу и Церкви?

— Более того: без богословского образования всерьёз послужить Богу и Церкви сейчас не получится.

— Священномученик Сергий Мечёв говорил своим духовным чадам, что не то сейчас время, чтобы искать духовников: «переключайтесь друг на друга, назидайтесь друг от друга, укрепляйтесь друг другом, утешайте друг друга. Друг друга тяготы носите, и так исполните закон Христов (Гал 6:2)». Помогает ли богословское образование обретению таких, фактически пастырских, качеств? И если да, касается ли это сестёр, которых на богословском факультете СФИ тоже учится немало?

— Я бы, может быть, не употреблял здесь слово «пастырство». Отец Сергий говорил это в 30-е годы XX века. С тех пор ситуация изменилась радикально. Уже не надо буквально друг в друге искать духовников. Сейчас нет старцев, какие были раньше, но духовные руководители, наставники есть. В какой-то степени наставником может быть и твой ближний, если он духовно старше тебя, опытнее, если он служит Богу и Церкви, если он ведёт жизнь, которая при всех наших грехах, или, как любил говорить протопресвитер Виталий Боровой, «при всех наших окаянствах», — целостная, нераздвоенная жизнь по вере. Такая жизнь всегда вдохновляет других людей. А чтобы и твоя жизнь могла что-то дать ближнему, укрепить его духовную жизнь — богословское образование очень нужно.

Что касается сестёр: у нас уже давно родился афоризм: «лучшие братья — это сёстры»... Они подают прекрасный пример братьям. И это в некотором смысле вызов. Всё-таки мужчины после страшного XX века как-то ослабели, им надо возрождаться. Чему тоже способствует богословское образование.

— А что ещё может дать богословское образование с практической точки зрения?

— Нечто распространяемое на все сферы жизни человека, целостный на неё взгляд. Как известно, университеты изначально включали в себя богословские факультеты, и такой факультет был не одним из прочих, а первым. Если ты верующий человек, то будь ты физик, химик, ботаник, искусствовед, тебе не обойтись без богословского осмысления своих знаний. «Православная физика» — это, конечно, шутка. «Православное искусствоведение» — боюсь, тоже. Но в любом случае: светское секуляризированное искусство всё равно стоит «на плечах» искусства, рождённого верой — как минимум в то, что есть нечто выше человека. Абсолютное большинство памятников мировой культуры связаны с верой, и очень многие — с христианской.

Я не говорю, что все физики должны иметь богословское образование, но как-то смотреть в эту сторону серьёзным учёным стоит. Нас очень обогатил десятилетний опыт работы семинара «Богословие и физика», который проходил в СФИ с 2013 по 2023 год (мы его в шутку называли «Физики и клирики»). Каждые три месяца крупные учёные, доктора и кандидаты наук, в частности, академик Алексей Старобинский — один из отцов современной космологии, приходили к нам в институт, и мы пили чай, общались, разговаривали. Вначале, на первых встречах, акцент был на достижениях современной науки: физики рассказывали нам, как возникла наша Вселенная, что по этому поводу думают современные учёные. Но довольно быстро они — и прежде всего сам Алексей Александрович — стали задавать нам вопросы о том, что богословы думают о соотношении добра и зла, о природе творчества, о свободе, об отношениях между Богом и человеком. Им оказалось это интересно и важно.

— Вы упомянули о своем опыте преподавания церковного искусства. Какое место этот предмет занимает среди других богословских дисциплин? Можно ли быть богословом, не зная церковного искусства?

— Нет, не зная церковного искусства, быть богословом нельзя. Конечно, богословие — это вершина, а церковное искусство — это нечто от неё производное. Но когда человек его игнорирует, то он становится иконоборцем, а иконоборчество было церковью отвергнуто ещё в VIII веке на Седьмом Вселенском соборе. 

Впрочем, проблема, конечно, гораздо глубже. Николай Бердяев говорил о трагедии творчества, называл культуру «великой неудачей», поскольку в ней обнаруживается «невозможность достигнуть творческого преображения бытия», вместо новой жизни часто являются «продукты культуры». Искусство прекрасно, в нём могут быть богословские откровения. Но всё-таки искусство, как и вообще культура — это «срединное царство». В отношении к ним важно не терять трезвенности.

Задача искусства высока и скромна одновременно. У Алексея Константиновича Толстого есть такое стихотворение:

Нет, в каждом шорохе растенья
И в каждом трепете листа
Иное слышится значенье,
Видна иная красота.
Я в них иному гласу внемлю,
И, жизнью смертною дыша,
Гляжу с любовию на землю,
Но выше просится душа.

Вот задача искусства, тем более церковного — направить душу выше. Поэтому богослова без любви к церковному искусству, без хорошего его понимания — не только знания, но именно понимания — не получится.

— А какие дисциплины вы бы назвали приоритетными?

— Как у нас в таких случаях шутят: на букву «ф» — «фсе»… Но если серьёзно — это, конечно, весь корпус текстов Нового завета. К сожалению, наш церковный народ практически не знает Писания, не слышит его на понятном языке. Замечательно, что хотя бы в некоторых храмах Писание стали читать по-русски и лицом к народу. Но это лишь самое начало, а глубину здесь можно постичь лишь при серьёзном его изучении.

— Какую роль в изучении богословия играет философия?

Философия — это всё-таки некоторый аналог богословия, они очень близки. Иногда это фактически то же самое. Только философ, как правило, стоит немножко в стороне, над проблемой, он всегда задаёт вопросы. Поэтому философия не должна подменять богословия. Философ, бывает, слишком замыкается в своей философии — идола ведь можно сотворить не только из золота, но и из высоких идей. И это хуже, чем телец.

— В каких дисциплинах человек может найти ответы на актуальные вопросы церковной жизни?

— Если речь о вопросах, касающихся самой христианской веры, то в нормальном случае первые вопросы человек должен разрешить ещё во время воцерковления. В богословском же институте вопросы, скорее, должны задаваться студенту, а не студентом. И вопросы эти от курса к курсу делаются сложнее, особенно в магистратуре, где человек знакомится со спорным и сложным. Например, он с удивлением узнаёт, что и отцы церкви не во всём совпадали друг с другом, и что некоторые их мнения даже сейчас вызывают споры.

Мать Мария (Скобцова) писала в 1936 году, что рано или поздно в России официальные гонения на церковь прекратятся, и в неё придут люди, воспитанные при советской власти. Вначале они будут, открыв рот, внимать всему, что им говорят, но потом скажут: «Как это — и так правильно, и так правильно? Нет уж, скажите, как единственно правильно». Такое мышление вряд ли можно назвать духовным и христианским. На подобные вызовы нужно давать богословский ответ, то есть не апеллировать к тому или иному периоду церковной истории с его «правильными» ответами, а обращаться прямо ко Христу, идти на глубину.

Главное для богословской школы — это настроить, сориентировать человека на служение, а не на профессиональную работу. Потому что и священником можно профессионально «работать». И богословом тоже. Но когда человек занимается богословием, теологией в связи со своим внутренним запросом, тогда он может очень много доброго сделать, даже если он не семи пядей во лбу и если у него культурная база не очень высокая. На моей памяти были студенты, которые звёзд с неба отнюдь не хватали. Но в процессе учёбы как будто какая-то шелуха с их глаз спадала. Они и сами об этом свидетельствовали, говорили: я приобрёл что-то серьёзное, окреп мой духовный позвоночный столб.

Тогда становится возможным настоящее служение. Не по принципу: «займусь-ка я теперь вот этим или вот этим». Служение — когда ты улавливаешь, куда тебя Господь ведёт, куда церковь тебя приглашает.

— В магистратуре богословского факультета студенты изучают проблемные вопросы богословия и учатся их решать. Можете привести примеры таких вопросов?

— Проблему ставит уже само наше время, которое ни на что из предыдущего не похоже. Вместе с тем, и в самом богословии, и в богословском наследии церкви есть спорные и сложные вещи.

Я преподаю в магистратуре христианскую эстетику. Понятно, что по объёму это не университетский курс, он значительно меньше, всего 16 часов. Но это и не краткий курс мировой эстетики. Думаю, что ни краткой истории искусств, ни краткого общего богословия, ни краткой догматики в принципе не может существовать — это противоречия в терминах. Нужен другой подход.

В нашем курсе эстетики мы разбираем исключительно спорные вопросы. Например, есть известная фраза А.П. Чехова: «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли». Кажется, что эти слова звучат как лозунг. Но стоит открыть «Дядю Ваню» и посмотреть, кто эту фразу произносит, в каком контексте и зачем, чтобы понять — у неё совсем другой смысл. Там скорее звучит вопль: «Как было бы хорошо, чтобы было так!». И тогда встаёт вопрос — а все-таки, если это может быть, то как?

Есть замечательный пример у Виктора Васильевича Бычкова, моего учителя эстетики, который в своей книге озаглавил раздел о древнем церковном искусстве — «Эстетика аскетизма». Неужели в аскетизме может быть эстетика? Оказывается, да, потому что буквальное «умерщвление плоти» — это языческий аскетизм. Христианская же аскетика возникает тогда, когда человек, освобождаясь от лишнего, преображается, когда простые вещи начинают сиять неземной красотой. Это простота, через которую прорывается духовная глубина. Я, несколько подражая Виктору Васильевичу, написал статью «Аскетика эстетизма». Она о матери Марии (Скобцовой), там на примере её мыслей и стихов показано, как эстетизм может быть не отвергнут, а преображен.

Еще можно вспомнить часто цитируемое выражение древнеримского поэта-сатирика Ювенала «в здоровом теле — здоровый дух». Но дословно Ювенал писал совсем о другом: «Молись о том, чтобы дух был здравым в теле здоровом!». Как видите, всё наоборот. Ювенал, хотя он и язычник, говорит здесь абсолютную правду. И мы стараемся прийти к размышлению о том, что такое по-настоящему здоровое тело, и как может проявлять себя здоровый дух в теле совсем не здоровом. От этого сознание расширяется.

— Как бы вы, будучи студентом СФИ, ответили своим родственникам, друзьям, которые спрашивают: зачем ты учишься на богословском факультете? Зачем тебе это нужно?

— Сказал бы, что я был голоден, а теперь питаюсь и не разочаровываюсь. Приходите и попробуйте!

— Вы упоминали, что в СФИ нередко учатся студенты с одним или двумя высшими образованиями и, как правило, это люди взрослые, с семьёй, с разными обременениями. В такой ситуации получение богословского образования даётся часто большой кровью. Где человеку на это черпать силы и как эту глыбу в своей жизни сдвигать?

— В Евангелии сказано: веруешь — сдвинешь и не такую глыбу (ср. Мф 17:20). Кроме того, посмотри чуть-чуть назад — до тебя эту глыбу уже сдвигали люди, среди них были совсем простые и, может быть, менее одарённые. Но они сдвинули, а ты чем хуже? Важны вера, доверие Богу, последовательность действий, настойчивость и терпение. Тогда что надо будет, то и сделаешь, Господь поможет — так или иначе, сразу или частями. Смотри на уже прошедших этим путём: вдохновляющее зрелище!

— Спасибо большое.