Время братства

Последние сто лет на нашей земле жестоко уничтожались все сложившиеся традиции и соединённые многовековой историей группы людей, но более всех от большевистской власти пострадала Православная церковь. В массовых репрессиях погибли тысячи христиан, были разрушены храмы, разорены архивы, поруганы святыни, уничтожалась духовная память народа. Восстановлению этой памяти и была посвящена конференция «Православные братства в истории России», прошедшая в Екатеринбургской епархии по благословению митрополита Екатеринбургского и Верхотурского Кирилла 7-9 февраля. 

Церковные братства – традиция древняя, непрерывная, но малоизвестная. Чем больше церковь обживалась в этом мире, тем меньше её жизнь напоминала братство и общину первых учеников Христа. Вместе с тем, XX век был ознаменован наступлением совершенно новой эпохи – не христианской и даже антихристианской, с гонениями и требованием принесения жертв «богам иным». Этим он походит на первохристианские времена, возможно, более, чем все другие периоды церковной истории. Никогда в жизни Русской церкви братства не были так одновременно востребованы и уничтожаемы, как в советское время. 

«Сама церковь не всегда осознавала переходы между константиновским, доконстантиновским и постконстантиновским периодами своей истории, поскольку это требовало от неё большого напряжения, творческого самопознания и даже пророческого откровения о себе, – говорит ректор Свято-Филаретовского института священник Георгий Кочетков. – Но сейчас мы всё яснее видим, что без различения этих эпох христианам невозможно понять, как им жить, на что опираться, как строить отношения внутри церкви, с миром, государством». 

Появление монашества с его аскетическим идеалом, вселенские соборы, каноническое право, сформулированное на новом языке догматическое учение, система литургических таинств, новая поместно-административная иерархическая структура – все эти признаки константиновской эпохи, в IV веке поразившие мир своей творческой новизной, сегодня трещат по швам. «Эти характеристики вновь стали принципиально меняться, когда константиновский период пошёл к концу, начиная с нехристианской Французской революции на Западе и антихристианской Октябрьской революции в России, – говорит отец Георгий. – Духовно чуткие, прежде всего русские люди остро это почувствовали, назвав новую эпоху постконстантиновской». 

Исчерпан потенциал церковно-государственного союза – таково одно из отчетливых знамений постконстантиновского времени. Церковь не имеет прежнего влияния на государство, все более превращаясь для него лишь в один из политических инструментов.

На исходе константиновской эпохи в Русской церкви открылась интуиция о наступающем новом времени, когда в конце XIX – начале XX века стали возникать общины и братства, внутри которых постепенно обретались совершенно иные по отношению к прежним столетиям основания жизни. В Крестовоздвиженском братстве в Черниговской области, мечёвских общинах в Москве, целой плеяде братств в Петрограде, Череповце, Новгороде, Киеве и по всей стране стали проступать новые черты русского православия. Но на общецерковном уровне братское движение было поддержано только после 1918 года, когда советское государство взяло курс на полное уничтожение христианства. Патриарх Тихон, анафематствуя гонителей, призвал всех архипастырей и пастырей «немедленно устроять духовные союзы», построенные на доверии, взаимопомощи и заботе о церкви. 

Став опорой церковной жизни, братства тут же оказались и главной мишенью советских гонений, должно было умолкнуть всякое свидетельство о них. Одно упоминание слов «братство», «община» каралось по статье о создании контрреволюционной организации. Сегодня даже потомки основателей братств и тех, кто в них воспитывались, часто ничего не знают о своих духовных корнях.

«Церковь откликнулась на призыв святителя Тихона, но уже было поздно, – считает отец Георгий. – Большевики яростно боролись с братствами и уничтожили их, и сейчас мы видим, что церковь забыла о том, что она сама должна быть братством».

Вместе с тем, словом «братство» порой обозначают явления разной духовной природы. Чтобы опознать это явление по существу, необходимо не только собрать свидетельства потомков и очевидцев – нужна определенная экклезиологическая «оптика», понимание того, что такое братство как церковное собрание и евангельская жизнь, – короче говоря, чтобы этот опыт увидеть в истории, нужно его иметь внутри себя. 

Нередко признаки устроения жизни на братских началах можно различить и в тех сообществах, которые не именовали себя братствами и не были сугубо церковными. Таким, например, было воинское содружество остатков Белой армии, оказавшихся после эвакуации из Крыма на турецком полуострове Галлиполи, сохранившее доныне в лучших своих потомках любовь к православию, русской земле и культуре. Памяти галлиполийцев был посвящён исторический вечер на конференции. «Я благодарна устроителям за то, что они увидели в галлиполийцах именно братство – то, что внешнему исследовательскому взору не открывается», – говорит участница вечера Ирина Педаш, внучка галлиполийца штабс-капитана Петра Андреевича Педаша. 

Специальная тема конференции – церковные братства в период Гражданской войны, трагический период в истории России, ознаменованный не столько политическим, сколько духовным противоборством. Доклад «Антихристианский смысл большевизма и христианское значение Белого движения» представил историк Кирилл Александров. «Нельзя идти на поводу у расхожей фразы, что в гражданском конфликте всегда виноваты обе стороны», – убежден он. Красные были инициаторами этой войны, они несли на своих знаменах уничтожение русского народа и Русской церкви, в чём и преуспели. Невозможно понять духовный смысл Гражданской войны без учета антихристианского характера победившей партии.

«Главный результат власти большевиков – чудовищные демографические потери ленинско-сталинского периода. Но ещё более страшное следствие – духовное растление целой страны, когда на протяжении трёх поколений людей принуждали к систематической лжи», – считает Кирилл Александров. 

С Крестовоздвиженским трудовым братством Николая Неплюева во время коллективизации лицемерно боролись как с «коллективным кулаком», рассказала исследователь Наталия Игнатович: «У братства отобрали практически всё: продукты, скот, птицу, утварь и даже личные вещи – кольца, обувь, расчески. По одному из общежитий коммуны стреляли из пулеметов. Сестра из братства позднее вспоминала: “Мы смотрели, как залётные отряды резали и смолили наших свиней там, где у нас был цветник и песочница для детей. Нам же в голодные годы войны доставалось только по крошечному кусочку сала”».

«Большевики только собираются устраивать равенство и братство, а церковь уже сделала это», – писала в первые годы советской власти одна из сестер Симеоновского братства отца Николая Буткина в городе Шадринске. Братчики трудились на огороде, а выращенные овощи развозили беднякам и семьям, которые опекали симеоновцы. 

«Послереволюционные братства принципиально отличаются от дореволюционных, теперь это стихийное собрание людей, небезразличных к судьбе Церкви, готовых ее защищать, – говорит проректор по науке Санкт-Петербургской духовной академии протоиерей Константин Костромин. – Это были движения, пробуждавшие активность мирян».

После 1917 года в центре братской традиции оказались не «функциональные» – миссионерские, трезвеннические, благотворительные, просветительские союзы, но именно церковные, стремящиеся к служению Богу и созданию евхаристических или даже евангельских общин, где цель – не доброе дело, даже не молитва, но общая жизнь во Христе. Изменились не просто формы церковной жизни – открылись новые отношения людей с Богом и друг с другом. 

Новая эпоха особым образом поставила и вопрос о старшинстве: какое собрание должен собирать пастырь? «Положение пастыря больше не может оставаться внешним, правовым, иерархическим, как не может быть иерархическим положение главы семьи, – говорит первый проректор СФИ Дмитрий Гасак. – Пастырь всегда вместе с пасомыми, он один из них, а не над ними». Сам дух и смысл новозаветных отношений предполагает, что в них нет места конкуренции, «ненавистной розни мира сего», превозношению и господству. «Мы все должны стать родителями друг другу, все сейчас пастыри», – говорил исповедник веры архимандрит Сергий (Савельев). 

Опыт братств может многим казаться очень локальным, мало способным принести добрые перемены в церковную жизнь. Но это тоже одно из знамений времени, возвращающее нас к евангельскому откровению о Церкви как о «малой закваске», способной заквасить всё тесто. По мнению почётного профессора Фессалоникийского университета Петроса Василиадиса, сегодня именно общины и братства являются творческим началом, через которое церковь может полнее всего осуществлять свою миссию в мире. 

«Я вижу, что православная церковь отчаянно нуждается на всех уровнях в обновлении жизни, соборной молитвы и проповеди Христа, – говорит профессор Василиадис. – И лучше всего с этим справляются наши братства и сестричества через всестороннее и последовательное раскрытие в литургии слова Писания, его смыслов и акцентов, принципиальных для жизни современной церкви».