Полноценное участие мирян в богослужении требует не реформ, а восстановления традиции

О проблеме осмысленного участия в богослужении говорят сегодня многие эксперты и церковные деятели, начиная с патриарха Кирилла. «Мы должны делать всё необходимое для того, чтобы служба Божия была понятна народу, чтобы люди в ней участвовали с разумением», – сказал предстоятель РПЦ, выступая на Епархиальном собрании города Москвы в конце прошлого года.

Парадокс современной церковной жизни в России в том, что самый очевидный и традиционный шаг, который можно было бы сделать на этом пути и который уже сделали многие православные церкви – служить на национальном языке – в нашей церкви до сих пор не совершён. Богослужение на русском разрешено Поместным собором 1917-1918 годов, подкреплено опытом новомучеников и исповедников, как и некоторых общин РПЦ в 1990-е годы, однако в современной приходской практике Русская церковь всё ещё редко обращается к Богу по-русски.

Христиане с апостольских времён стремились к тому, чтобы богослужение было максимально осмысленным: «Буду молиться духом, но буду молиться и умом; буду петь духом, но буду петь и умом» (1 Кор 14:15). Ориентация на внятность и смысл – исконная черта христианства с его жаждой освятить Божьим присутствием всю жизнь человека, а не только какое-то специально выделенное «сакральное» время или пространство – храм, воскресный день, время суток. Безусловно, эта духовная струя сталкивалась в истории с большим сопротивлением, как и всё новое, что принес Христос. Почитаемые в церкви просветители Кирилл и Мефодий, сделавшие Библию и христианское богослужение доступными для славян, при жизни были вынуждены противостоять так называемой «трехъязычной ереси» – учению о том, что Священное писание может существовать исключительно на трёх «сакральных» языках: еврейском, греческом и латинском. На этом фоне тем более странно выглядят современные попытки придать созданному ими языку сакральный статус.

Русская церковь всегда продолжала, в духе своих первых просветителей, заботиться о постоянном уточнении богослужебных текстов. «Попытки книжной справы предпринимались и в XV, и в первой половине XVI века; проверять и исправлять богослужебные книги предписывал и Стоглавый собор, – рассказывает старший преподаватель Свято-Филаретовского института Кирилл Мозгов. – До времени патриарха Никона такая постоянная работа по выявлению и исправлению ошибок не прерывалась».

Однако трагический раскол при патриархе Никоне, спровоцированный директивным изменением церковного обряда, настолько потряс Русскую церковь и запугал церковную власть, что с конца XVII века забота об улучшении богослужебных текстов была парализована страхом перед любыми изменениями сложившихся форм, хотя истинные причины самого раскола были скорее политическими и ситуационными. «Если бы тогда в церкви догадались, что могут быть разные обряды, что имеет значение мнение мирян, что они в этом должны разобраться, что им нужно в этом как-то помочь, то и в те века, и в наше время ситуация была бы гораздо более здоровой», – полагает ректор Свято-Филаретовского института священник Георгий Кочетков.

Интересно, что после прекращения традиционной книжной справы возникает книга «Молитвослов», включающая мирянское утреннее и вечернее правило, то есть создается компенсаторный суточный круг, параллельный храмовому богослужению, ставшему малодоступным для мирян. Как сетовал в середине XX века исповедник веры отец Георгий Ивакин-Тревогин, «из наблюдений над молящимися мы знаем, что в большинстве случаев они молятся сами по себе и почти никогда не вникают в чтение кафизм Псалтири и в целом в ход богослужения». «Постепенно этот литургический кризис приводит к тому, что благочестивое сознание ищет удовлетворения в новых паралитургических последованиях, таких как акафисты, пассии, молебны», – объясняет Кирилл Мозгов.

Фактически храмовое богослужение стало постепенно терять своё собирающее значение, превращаясь лишь в благочестивый фон для индивидуальной молитвы отдельных прихожан, которых стал притягивать в церковь не смысл, а часто страхи и суеверия. Это тревожило многих архиереев и священнослужителей, будущих новомучеников и исповедников, и они прямо говорили о необходимости замены церковнославянского богослужебного языка русским. Особенно ясно об этом свидетельствует предсоборная дискуссия начала XX века и сами решения Поместного собора 1917-1918 годов. Подобный диалог имел место и в других православных церквах, для которых традиционным языком богослужения долгое время также был церковнославянский, например, в Болгарской и Сербской, и сегодня там нет препятствий к тому, чтобы молиться Богу на национальном языке.

Московский Поместный собор в сентябре 1918 года также принял решение о возможности совершать богослужение на русском и украинском языках (в 30-е годы Синод РПЦ принял аналогичное решение относительно белорусского языка). Но Собор был разогнан большевиками и не окончил свою работу, необходимую для введения принятых решений в жизнь.

Нынешнее положение русского языка в богослужении во многом было определено советской властью, которая последовательно и жёстко вела политику, направленную на то, чтобы не оставить в церкви думающих свободных людей. «Необходимость перехода на русский язык настолько очевидна, и уже много лет очевидна, что совершенно непонятно, почему наша высшая церковная иерархия даже и здесь проявляет своё полное пренебрежение к нуждам верующих. Что это такое – косность её или воздействие на неё сил враждебных церкви? – писал исповедник архимандрит Сергий (Савельев), отсидевший за веру пять лет в лагере. – Что бы ни было, а церкви должны переходить на русский язык, и даже явочным порядком, не дожидаясь, когда наши высшие церковные иерархи найдут в себе силы для осуществления этого».

Многие так и делали. «До 1937 года в Русской церкви совершалось богослужение на русском языке, но потом всех, кто это делал, расстреляли. Власть очень тщательно следила за тем, чтобы люди в церкви ничего не понимали. Пришёл, поставил свечку и ушёл», – рассказывает отец Георгий Кочетков.

Можно сказать, что политика советской власти достигла своей цели. Из-за того, что люди не понимают, что происходит на службах, церковь регулярно теряет творческих и мыслящих людей, которых влечёт к христианской вере, «к единению духа и смысла в церкви», уверен отец Георгий. Самый большой отток произошёл за последнюю четверть века, несмотря на то, что в конце 80-х – начале 90-х интеллигенция и думающие люди проявляли огромный интерес и доверие к церкви.

Привычка к непониманию приводит к тому, что «прихожане относятся к молитве магически, как к заклинанию или ритуалу, смысл которого в том, чтобы он был правильно исполнен», говорит протоиерей Сергий Стаценко, проректор по учебной части Ташкентской духовной семинарии: «В пределе это приводит к представлению о мстительности Всевышнего: не прочитал – будет плохо, молния ударит; прочитал – может быть, будет хорошо, авось сегодня не тронет».

В литургическом отношении советский период отбросил Русскую церковь примерно на сто лет назад. Опыт богослужения и молитвы, с которым она подошла к Поместному собору, часто не воспринимается ею как свой. Хотя первые переводы на русский стали появляться ещё в XVIII веке, сегодня вопрос об использовании русского языка в богослужении табуирован. Показательно, что его публичное обсуждение, инициированное в 2011 году Межсоборным присутствием, зашло в тупик и было закрыто.

«Несмотря на это, сама церковная жизнь ставит этот вопрос, – напоминает первый проректор Свято-Филаретовского института Дмитрий Гасак, – и в разных местах так или иначе совершается усилие по раскрытию смысла богослужения: делаются переводы, комментарии, специальные издания, и в этой работе участвуют и епископы, и священнослужители, и миряне. Здесь уместно вспомнить старый канонический принцип: если какое-то явление в церкви существует более тридцати лет, то оно становится традицией просто в силу того, что этот опыт есть».

«Сами книжные справы говорят о том, что церковь всегда стремилась понимать то, о чём говорит её богослужение, – отмечает протоиерей Александр Лаврин. – Главное наследие кирилло-мефодиевской традиции в том, что при помощи слова стало возможно познавать Бога. Как это оживило язык тогда, так и сегодня церковнорусский язык может послужить развитию русского, духовно оплодотворить его. Яркий пример – библейские переводы Сергея Сергеевича Аверинцева».

По словам епископа Губкинского и Грайворонского Софрония, в современном церковном народе живо стремление понимать богослужение, и «это для людей гораздо важнее, чем внешние вещи, через какое плечо передавать свечку». «Когда мы в Губкине только начали совершать литургию апостола Иакова, это вызывало недоумения, – рассказывает владыка Софроний. – Но в этом году, когда я совершал эту литургию в воскресенье после Рождества Христова, собралось около двухсот причастников. Люди ждут это богослужение, оно особое: там всё ясно, люди понимают, о чём они молятся Богу. Это богатое литургическое наследие церкви священнослужители и помогающие им миряне должны донести до всех верующих».

Многих священнослужителей, желающих сегодня служить по-русски или иными способами приближать молитву к пониманию верующих, останавливает страх перед фундаменталистски настроенными прихожанами и архиереями; другие опасаются провокационных действий со стороны «псевдоревнителей», плохо знающих церковную традицию.

«Часто приходится слышать дискуссии не по существу, а просто за или против русского языка в богослужении, – сетует Дмитрий Гасак. – Это не конструктивно. Надо думать о том, как дать людям возможность молиться на том языке, на котором они говорят, приблизить молитву к жизни».

Несмотря на богатую традицию богослужебных переводов и пояснений, фактически единственный документ, на который можно опираться в этом вопросе – материалы Поместного собора. Именно это и следует делать, уверен отец Сергий Стаценко: «Важно, чтобы священноначалие единодушно признало решение Поместного собора, согласно которому община может сама определять язык богослужения и по благословению архиерея служить на нём». Такое разнообразие позволило бы избежать и опасности раскола, считает отец Сергий.

«Есть приходы, где заговорить о русском языке сегодня просто невозможно, – соглашается с ним отец Георгий Кочетков. – Нужно смотреть, какие священники, какие прихожане, какие у них потребности, на что они готовы, а на что нет. Такой более пастырский, мягкий, личностный подход мне лично ближе. Церковь никогда не должна ничего жёстко менять, даже когда речь идёт лишь о перемене формы».

Вместе с тем для многих труднодоступна сама идея о том, что в одной епархии или городе могут быть приходы с разным богослужебным языком. «Люди слишком привыкли к обрядоверию и однообразию, к какому-то очень устаревшему варианту устроения церковной жизни, когда у всех всё должно быть одинаково, что совершенно не традиционно для православной церкви», – добавляет отец Георгий.

Как показывает практика, есть и много необоснованных страхов и стереотипов, и зачастую внятность богослужения не только не грозит новыми разделениями в церкви, но и в некотором смысле служит преодолению существующих. «Когда в первой половине 90-х я служил по-русски во Владимирском соборе Сретенского монастыря, к нам ходило много старообрядцев, – вспоминает отец Георгий. – И к моему удивлению, они совершенно не смущались русским языком. Я их спрашивал: “Почему вы ко мне ходите? Сколько прекрасных приходов в Москве!” – “Потому что вы читаете молитвы не во время пения хора”».

Всё более распространённой в церкви становится практика совершения так называемых миссионерских богослужений, когда священник прямо по ходу службы поясняет смысл каждой её части. Протоиерей Максим Кокарев, руководитель магистратуры Самарской духовной семинарии, регулярно проводит миссионерские литургии в разных храмах епархии. «Я объездил много приходов для совершения таких богослужений. Но необходимы и внебогослужебные объяснения так называемых тайных молитв и особенно анафоры. Даже если человек их слышит, то сразу на слух они не будут понятны. Взять, например, анафору святителя Василия Великого – это же настоящее богословие. Во время литургии всего не расскажешь, и после люди сами ловят меня с расспросами: “Батюшка, а теперь поподробнее”».

«Если в храме зазвучит понятная молитва, то и священнослужителю нужно быть настроенным на общение, на разговор с людьми, которым откроется какой-то новый смысл, – подчёркивает отец Сергий Стаценко, – и уровень его личной образованности должен неуклонно повышаться».

Ещё один путь, по которому идут сегодня многие – параллельный перевод при сохранении церковнославянского языка. «Я видел на многих приходах и практикую сам чтение Апостола и Евангелия сначала на церковнославянском, затем на русском языке с проповедью сразу после Писания», – говорит отец Сергий.

Нечто подобное сделали в Кузбасской духовной семинарии. «В течение уже нескольких лет на воскресных богослужениях мы транслируем параллельный русский текст на большом экране при помощи проектора, – рассказывает проректор семинарии священник Андрей Мояренко. – Поначалу я переживал, что реакция неоднозначная: не все смотрели на экран. Но недавно, когда лампа отработала своё и мы её заменили на более яркую, многие из тех, кто раньше игнорировал перевод, сразу отреагировали: “Спасибо! Наконец-то мы стали всё видеть!”»

Один из аргументов против пояснений по ходу службы и восстановления проповеди на своём исконном месте (сразу после чтения Писания) – что это может нарушить целостность литургии. «Но о какой целостности может идти речь, когда литургия вообще не воспринимается! – возражает отец Сергий Стаценко. – В некоторых древних уставах предписывается до семи раз за богослужение говорить проповедь. Неужели наши предки были глупее или менее духовны, чем мы?»

По опыту священнослужителей, использование микрофонов в алтаре, распечатка богослужебных переводов, чтение Писания на русском языке с проповедью на своём месте качественно меняют богослужение. Многие свидетельствуют и о важности восстановления общенародного пения в храме. «Хор может скорбеть о том, что его вытесняют любители, но это очень помогает участию и собиранию людей», – говорит отец Андрей Мояренко.

«Мы должны честно признать, что есть проблемы и в самом нашем богослужении, помимо перевода, – напоминает отец Максим Кокарев. – Сложно объяснить другим то, что ты себе объяснить не можешь, почему “так сложилось”. В частности, на Соборе говорили и о том, что вечерня должна быть вечером, а утреня утром, и что на этих богослужениях редко звучит Священное писание, которое должно быть их центром. Я убежден, что и это нужно исправлять».

По мнению отца Георгия Кочеткова, многие литургические вопросы могут разрешиться сами собой, если церковь обретёт большую духовную свободу, сможет лучше овладеть собственной традицией: «Церковь всегда пересматривала своё наследие, определяла в нём главное, а остальное могла убрать в архив. Очень важно было бы и сейчас выделить, что главное, что нужно церкви, и тогда многие литургические вопросы оказались бы сняты».

«Приходя с оглашаемыми в храм, я как катехизатор ставлю перед собой задачу пробудить в них любовь к богослужению, – говорит Дмитрий Гасак. – Невозможно скрывать от взрослых образованных людей очевидные проблемы. Но критиковать всегда легко. Поэтому я говорю оглашаемым, что не могу предложить им другого пути вхождения в богослужебную традицию кроме как регулярно ходить в храм. Первый раз не поймут, второй не поймут – на десятый в чём-то начнут разбираться. При этом первое время приходится привлекать их внимание к тексту богослужения, чтобы они соотносили с ним то, что происходит, и это довольно мучительный процесс: “Это не читается, а вот это читается, а это читается тихо…” – “Я не могу это всё воспринимать!! Что они поют, где они поют?!” Так может продолжаться месяцами, но потом люди просто начинают слышать».

Одна из трудностей, с которыми приходится сталкиваться на приходах, – инерция восприятия: а как молиться на русском языке? «Чаще всего корень этой проблемы в отсутствии опыта общения с Богом», – поясняет отец Сергий Стаценко. По его опыту, более откровенно в этом признаются мужчины, чем женщины: «Говорят: не умеем, не привыкли, да и зачем Бога беспокоить своими глупостями, когда у Него и так забот много?» По мнению отца Сергия, чтобы оживить молитву, необходимо помочь людям обрести общую жизнь помимо богослужебной, а обращаясь к Богу – просто чаще благодарить.

В самой традиции есть всё, чтобы помочь людям обрести полноту церковной жизни, и важно лишь обращаться к этой традиции и благоговейно, и свободно, вернуть её церкви, считает епископ Губкинский и Грайворонский Софроний. «Люди начинают понимать, что они приходят не просто ставить свечечки и заказывать молебны, а участвовать в литургической жизни, центр которой – Христос. Так и образуется церковная община, к чему мы все призваны, – говорит владыка Софроний, анализируя собственный опыт. – Многое зависит от священника. Он, конечно, может жить, как жили и спасались до него, но если он захочет и постарается изменить жизнь церковной общины, то она изменится, и в лучшую сторону».

Учитывая, что сегодня для многих церковная жизнь редуцирована до богослужения и храма (тоже один из горьких плодов советской политики), именно искажения и разрывы в литургической традиции оказываются наиболее болезненными. И может быть, для большинства людей преодоление этих разрывов – одна из немногих возможностей открыть подлинную церковь, обрести евангельские основания жизни.