Миряне, паства, верные
Богословские основания или жизненный опыт — что первично для понимания темы «служение мирян», которую в этом году Священный синод определил как одну из приоритетных для разработки Межсоборным присутствием? Какая возможна трактовка понятия «служение»? Какой современный и исторический опыт служения верных в Церкви заслуживает внимания и может быть принят в качестве образца или примера?
Эти и другие вопросы обсудили участники круглого стола «Служение мирян в Церкви: экклезиологические основания и современный опыт православной церкви» на кафедре богословия Свято-Филаретовского института.
Тема служения мирян, разработанная в XX веке в рамках евхаристической экклезиологии протопресвитером Николаем Афанасьевым, остаётся плохо осмысленной с точки зрения практики, отметил в своём установочном сообщении первый проректор СФИ Дмитрий Гасак. Проблемным остаётся и вопрос о сути и содержании служения Церкви, и о том, какие виды служения кроме иерархического в ней возможны.
Само понятие «миряне» также оставляет много вопросов. О ком идёт речь? По мнению Дмитрия Гасака, сейчас, спустя 36 лет после празднования тысячелетия крещения Руси, есть возможность более нюансированного различения той части Церкви, которая называется этим словом. Он напомнил, что понятие «миряне» стало употребляться в отношении тех членов Церкви, которые живут в миру и в основном мирскими заботами, но постепенно оно стало применяться просто к тем христианам, которые не имеют священного сана.
Вместе с тем, вспоминая дерзновенные высказывания мирянина Алексея Степановича Хомякова в защиту Церкви, Дмитрий Гасак отметил: «Пафос его заключался в том, что ни один верный сын Церкви не может допустить распространения клеветы на неё. То есть он выступил не просто как тот, кто не имеет сана, а как человек, чье положение и ответственность за Церковь больше, чем просто исполнение каких-то ритуальных обязанностей».
Проблемным остаётся и само понимание Церкви. «Может существовать в отношении служения в Церкви “пастырский” подход: хорошо бы все прихожане были где-то заняты, помогали, трудились — и при таком подходе любую деятельность можно назвать служением. Или мы имеем в виду тот уровень, на котором рассуждал апостол Павел, говоря о служении пророчества, апостольства, проповеди, управления и так далее? Это связано с тем, как мы мыслим понятие “Церковь”», — отметил Дмитрий Гасак.
Ещё один важный вопрос — от чего можно отталкиваться, что первично для понимания темы «служение мирян»: богословско-экклезиологические основания или жизненный опыт.
«Усилия православных мыслителей XX века — помимо отца Николая Афанасьева можно вспомнить и отца Александра Шмемана, и отца Сергия Булгакова, и митрополита Иоанна (Зизиуласа), и других — не привели к тому, чтобы все миряне и впрямь стали служащими людьми и чтобы этот опыт был осмыслен на уровне высказанных богословских идей, — заметил Дмитрий Гасак. — Поэтому представляется, что идти от практики — тоже плодотворный подход».
В частности он отметил, что было бы важно собрать уже накопленный в XX веке опыт служения мирян. «Говоря о русской традиции, надо иметь в виду и жизнь Русского зарубежья, русских изгнанников, и исповедничество Церкви внутри России в советское и постсоветское время», — уточнил он.
И прежний, и современный опыт показывает, что более качественно и целостно может служить человек подготовленный, имеющий соответствующее богословское образование и погружённый в церковную традицию. Однако сфера образования тоже демонстрирует, как мало осмыслено служение мирян: нет ясного понимания того, каким служениям надо учить и как это делать. «На сегодняшний день в России более трёх десятков духовных школ, некоторые не только готовят священнослужителей, но и дают образование мирянам, но кого кроме священнослужителей и певчих выпускает большинство школ, не понятно, — говорит Дмитрий Сергеевич. — Не может же церковное служение ограничиваться только этим. Важно было бы увидеть, какое служение миряне могут нести вне храма».
Возможную типологию служений предложил протопресвитер Николай Афанасьев, различив сферы участия в богослужении, управлении и учительстве. Но достаточна ли эта типология? По мнению Дмитрия Гасака, если мы пойдём в рассуждении о служении мирян в Церкви дальше, то рано или поздно это приведёт нас к вопросу о различии служения иерархического и неиерархического и к вопросу о содержании не только мирянского, но и дьяконского, пресвитерского и епископского служений. Подобная проблематика уже рассматривалась в спорах о священнослужении в начале XX века, когда в круге протоиерея Сергия Булгакова и архимандрита Киприана (Керна) был в частности поставлен вопрос о том, является ли оно преимущество жреческим или пастырским. «Отец Николай Афанасьев, наверное, склоняется к тому, что оно жреческое. Момент пастырский, собирания Церкви мало отражён в его трудах. Это проблема старая, и она остается неразрешённой», — говорит Дмитрий Гасак.
Говоря о мирянах, нельзя забывать, что среди них есть не только мужчины, но и женщины. Все ли служения доступны им одинаково? И здесь мы должны свои экклезиологические рассуждения связывать с антропологическими, добавил Дмитрий Сергеевич.
Возможные экклезиологические подходы к поиску ответов на эти вопросы представила в своём сообщении магистрант богословского факультета СФИ Анна Лепёхина, опираясь на разработку темы своего исследования. Она показала, что развитие темы служения как действия, инициированного благодатными дарами Духа, выводит данную проблематику за рамки евхаристической экклезиологии. В отличие от экклезиологии протопресвитера Николая Афанасьева, где центром служения Церкви мыслится Евхаристия, в общинно-братской экклезиологии священника Георгия Кочеткова таким центром и основой единства Церкви и всех её членов предстаёт дар Духа. При таком подходе служение верных раскрывается в изначально евангельском служении свидетельства, научения, собирания Церкви как новозаветного народа Божьего, а институциональные формы единства имеют подчиненное положение. Евхаристическое служение при таком подходе предстаёт одним из проявлений Церкви, в некотором смысле производным по принципу «Христос в собрании, значит он и на престоле».
При всех различиях и евхаристическая, и общинно-братская экклезиологии сосредоточены на вопросе о норме служения как полноты жизни в Церкви. И вопрос служения верных упирается в вопрос о том, что есть Церковь, о чём мы говорим, когда говорим о служении в Церкви.
Сопоставление евхаристической и общинно-братской экклезиологий позволяет поставить новые вопросы в проблематике служения верных, подчеркнула Анна Лепёхина. Один из них — необходимость отличать мистериальное пространство от мистического, где полнота жизни Церкви не может быть ограничена таинствами и восходит к «тайне брата» и апостолату верных. Стоит различать общинно-неиерархическое и поместно-иерархическое собрание, что ставит вопросы и о служении иерархии, и о служении старшинства в том числе за пределами евхаристического собрания. Важно учитывать синергийный, богочеловеческий характер поставления на служение и разнообразие форм такого поставления, как и возможные несовпадения мистического действия Божьего и мистериального действия церкви.
«В древней церкви мирян не было, — напомнила старший преподаватель СФИ, проректор по развитию Марина Наумова. — Были верные и оглашаемые. Но в константиновский период церковной истории, когда практика оглашения постепенно сходит на нет, появляется это слово — и уже никуда не уходит. И даже если мы теперь скажем: давайте не употреблять слово “миряне”, а всех не клириков называть верными, мы проблему наличия мирян — то есть житейских — не решим. Есть “житейские”, которые живут не просто в миру, а заботами мира и в ответственность за служение Церкви и личное служение не входят».
Сложность и запутанность церковного представления о том, кто такие миряне, ярко иллюстрирует литургический пример, приведённый старшим преподавателем СФИ Зоей Дашевской: «Многослойность литургического чина, сохраняющего в себе разные пласты предания, даёт возможность произвести настоящее “археологическое” исследование. Литургия сохраняет одновременно и ектению об оглашаемых, и молитву о просвещаемых, свидетельствующие о более древних пластах традиции, но современная практика причащения как будто не замечает этих пластов. Мне не попадалось исследований, которые ставили бы практику причащения всех взрослых как детей в прямую зависимость от перехода к детскому и даже исключительно младенческому крещению. Мы видим, что святитель Кирилл Иерусалимский (или, по мнению других исследователей, Иоанн Иерусалимский) в своих “Таинствоводственных поучениях” относительно Евхаристии свидетельствует о практике раздельного причащения, когда верным Тело Христово преподается в руки, а Святая Кровь — прямо из чаши. Сегодня так причащаются только служители у престола. Это говорит о том, что церковное сознание фактически только их почитает за верных, а всех остальных видит как детей, которым такого рода причащение доверить нельзя».
«Говоря о служении верных, не стоит забывать о даре свободы, о котором сказано: “Где Дух Господень, там свобода” (2 Кор 3:17), — отметил кандидат богословия священник Георгий Кочетков, основатель и первый ректор Свято-Филаретовского института. — Церковь на протяжении всей своей истории знает примеры, когда верные были верными, и не просто стадом. Вообще понятия стада и пастырства надо уточнить или даже пересмотреть, потому что в них слишком много ветхозаветного. Это хорошая метафора, когда Христос говорит “Я пастырь добрый”, но это часто понимают слишком буквально. Получается, что стадо бессловесно и только пастырь может его пасти, иногда жезлом железным. Такое пастырство — не очень новозаветное».
«Христианин — в первую очередь свободный человек, всегда, во всех обстоятельствах жизни, какой бы дар Духа у него ни был, — добавил он. — Если он христианин, то первое его свойство, качество и служение связано с даром Христовой Свободы, Христовой Любви и Христовой Истины, и ещё Христовой Веры. Таких людей было много в XX веке в России, при всех их разномыслиях, при том, что они были очень разные и не у всех было достаточно духовных и душевных сил для сопротивления гонениям, лжи, непомерной жестокости. И тем не менее в глазах настоящего верного эта искра свободы всегда есть».
«Как только человек в Церкви почувствует себя свободным, отвечающим за свою веру, а значит и за Церковь, и за ближних, так и начнётся его служение как верного. И только тогда оно будет настоящим. Свобода — это главный признак подлинности служения», — заключил отец Георгий.
