Китайское путешествие
Речь идет о «китайском путешествии» в МГУ на конференцию «Ломоносов», секцию «История, теория и практика перевода».
В этот раз мне действительно повезло и с секцией, и с ведущими. Обстановка отрадная, факультет «Высшая школа перевода» произвел чрезвычайно светлое впечатление. Действительно, 80% докладчиков на всех шести подсекциях общей переводческой секции составляли китайцы. Во время учебы в румынском городе Сибиу, где тоже много китайских студентов, у меня сложилось впечатление, что только их и можно было увидеть в стенах филологического факультета Университета имени Лучиана Благи в течение семестра. Остальные, судя по всему, объявлялись только на сессии.
Преподавательский состав и организаторы секции, в отличие от моего печального прошлогоднего опыта на секции «Социальная философия», порадовали тем, что по-английски принято называть full commitment. Иными словами, все было продумано и выполнено на совесть. Ведущие, докладчики и слушатели вкладывались в работу «не в службу, а в дружбу». С особой благодарностью за чуткое отношение ко всем выступавшим хотела бы назвать имена ведущих нашей подсекции – профессора Юрия Андреевича Вьюнова и доцента кафедры теории и методологии перевода Юлии Николаевны Кольцовой.
И раз уж зашла речь о прецедентных текстах вроде упомянутого фразеологизма про службу и дружбу, расскажу чуть подробнее о занятных открытиях в области культурной антропологии и концептологии, вопросы которых рассматривались на нашей подсекции.
Нетрудно догадаться, что благодаря местному азиатскому колориту основное внимание было уделено китайской лингвокультуре в сопоставлении с русской. В особенности меня покорили некоторые китайские поговорки. Ли Имин рассказывал о концептах «счастье» и «несчастье». Было занятно узнать, что в китайской картине мира счастье обретается только ценой больших усилий и лишений. В буквальном переводе процитированные пословицы звучали так: «Пирожки не падают с неба», а «на дороге к счастью всегда пробки» (в справедливости последнего я сполна убедилась на обратном пути, а вот насчет первого можно поспорить). Не могу не процитировать окончание доклада Ли Имина: «Если ты голоден, а у другого в руках шаурма, он покажется тебе счастливее, чем ты. Если ты замерз, а на другом пуховик, он покажется тебе счастливее, чем ты. Если человек все время хочет для себя чего-то большего, чем у другого, он никогда не будет счастлив. Счастлив тот, кто доволен всем».
Могу предположить, что шаурма и пуховик в данном контексте – сугубо московские реалии, с которыми, вернее с отсутствием которых, сталкиваются китайские студенты. Неудивительно, что любой приезжий, особенно если он студент, также вынужден решать проблему с обувью. Как гласит еще одна китайская мудрость, «покупатель винит обувь, продавец винит ноги». Этот пример привел Цай Яоцун, рассказывавший о китайских концептах предпринимательства и бизнеса. Опять-таки хочется вернуться к мысли о том, что счастлив тот, кто доволен всем, и соответственно, тот, кто довольствуется тем, что имеет, обретает счастье, даже если у него нет шаурмы и пирожков с неба, пуховика и удобной обуви, а на дорогах пробки.
Другие студентки Е Цяоцзе и Сунь Мэнцзюнь представляли китайские концепты «красота» и «любовь». Китайское представление о красоте, отраженное в пословицах, больше склонно ее связывать ее с мудростью и скромностью человека, убеленного сединами, чем с весенним цветением юности. А в отношении любви китайская мудрость гласит так: «Когда любишь человека, любишь и ворон, которые садятся на крышу его дома».
Стоит отдельно отметить доклад арабской аспирантки Джасим Васан о глюттоническом (гастрономическом) дискурсе в арабоязычном мире. Неологизм «глюттонический дискурс» подразумевает совокупность текстов на тему о еде и всем, что с ней связано (в том числе кулинарные книги, меню, а также тексты обо всем, что созидает пространство трапезы). Сама постановка проблемы, предполагающая рассмотрение сакральных аспектов глюттонического дискурса (проще говоря, предписания в Коране, к примеру, о посте), наводит на интересные размышления, если приложить это к христианскому отношению к трапезе как символу общения. Правда, мне поневоле все время вспоминается английское gluttony – чревоугодие. Чтобы не перегружать специфической терминологией, приведу только один забавный пример из ее выступления. Как известно, в Тулу со своим самоваром не ездят. У этой поговорки есть арабский аналог, который, по словам Джасим Васан, буквально переводится на русский примерно так: «Не ездят финики в Басру» (откуда родом докладчица).
Азию на нашей секции представляли не только китайские докладчики, но и одна очаровательная барышня из Японии Ивахаси Мотоко с выступлением на очень сложную тему об отражении пространства в русской и японской языковых картинах мирах. Что-то перевернулось и в моей картине мира, когда я попыталась себе представить ход мышления носителя японского языка. Так, например, указание на местонахождение какого-либо предмета, скажем, над столом, будет переводиться примерно такой грамматической конструкцией: «стол, принадлежащий верху, имеет что-то». Были еще какие-то примеры с нулевой мерностью (точкой) в сопоставлении с одномерностью (линией) и трехмерностью, но это уже лингвистика где-то на стыке с квантовой физикой.
По правде говоря, когда я услышала в одном из выступлений такие термины, как кинесика и такесика, то – совестно признаться в своем невежестве – первая ассоциация, которая у меня возникла на слух, была также связана с Японией. Однако кинесика, как вы понимаете, слово чисто греческое и означает совокупность жестов, мимики, взглядов – всего того, что принято называть средствами невербальной коммуникации (или по-научному кинемами). Такесика, соответственно, изучает особенности языка прикосновений в невербальном общении, например, рукопожатий. Профессиональный переводчик обязан учитывать и все национальные особенности невербальной коммуникации, иначе неизбежен коммуникативный провал. Впечатлило.
Не менее серьезным коммуникативным провалом может грозить незнание особенностей статусного обращения в той или иной лингвокультуре. Этой проблеме был посвящен доклад студентки Ма Яньхун. Оказывается, в китайской культуре нет такого понятия, как отчество, но вместе с тем есть чрезвычайно сложная система всяких вспомогательных слов для различения по старшинству. Напомнило пример с японским языком, где, если я не ошибаюсь, существует до тридцати вариантов местоимения «ты/вы» в зависимости от статуса адресата и речевой ситуации. Еще вспоминается трогательный пример с редким, но все же существующим в румынском языке примером особо ласкового обращения на ты (наряду с более нейтральными tu, mata, dumneata etc.) – matalutza, что можно перевести на русский примерно как «тышечка».
По соседству с нами проходила подсекция «Художественный перевод». Как нетрудно было догадаться по составу участников, там активно обсуждались проблемы перевода произведений Пушкина, Тургенева, Чехова, Горького на китайский язык. На этом, пожалуй, пора поставить многоточие…