Церковное обновление и его подмены

Вопрос о различении церковного и его подмен особенно остро встает в кризисные периоды, когда для многих очевидна необходимость духовного обновления церкви и общества, но далеко не все готовы разбираться в тонкостях и делать выводы из истории.

Публикуемый экспертный опрос – попытка прояснить понятия церковного обновления и обновленчества, поскольку нередко путаница между ними способствует тому, что в церкви начинают задавать тон силы антицерковные, антихристианские, действующие от имени церкви. Надеемся, что представленные точки зрения специалистов позволят всем не только лучше разобраться в исторических событиях начала XX века, но и поразмышлять о том, какие духовные явления сегодня стоят за внутренним разделением в церкви, искусственным скандализированием церковно-общественной повестки дня и искажениями в церковном и общественном сознании представлений об исторических и духовных задачах церкви, а также в какой сфере лежат возможности для конструктивного преодоления кризиса церковной и общественной жизни.

На вопросы отвечают профессор протоиерей Георгий Митрофанов, заведующий кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии; священник Илья Соловьёв, директор Общества любителей церковной истории; профессор священник Георгий Кочетков, ректор СФИ; священник Александр Мазырин, заместитель заведующего Отделом новейшей истории Русской православной церкви ПСТГУ; Юлия Балакшина, доцент кафедры церковно-исторических дисциплин СФИ, автор книги «Братство ревнителей церковного обновления (группа “32-х” петербургских священников), 1903–1907»; Маргарита Шилкина, декан факультета религиоведения СФИ, преподаватель курса «Право и государственно-конфессиональные отношения».

Протоиерей Георгий Митрофанов: Процесс обновления церковной жизни проходит в церкви со времен Иисуса Христа и будет продолжаться до Страшного суда, потому что церковь живет в мире меняющемся, обновляющемся. Это не значит, что все новое лучше старого. И когда мы говорим об обновлении церкви, это что? Адекватная реакция церкви на изменения, происходящие в мире. В мире могут происходить негативные изменения. И здесь церковь, может быть, не должна меняться или должна меняться в прямо противоположном направлении. В мире могут происходить позитивные изменения. И реагировать на них церковь должна, обновляясь, меняясь в духе тех изменений, которые происходят. Невозможно говорить об этом абстрактно. Все то, что живет (а главное определение Церкви – это Тело Христово), то и обновляется, то и меняется. И поэтому здесь надо вспомнить о том, что одним из первых сторонников обновления церкви Ветхозаветной стал Иисус Христос. Причем Он был сторонник радикального обновления церкви, за что и претерпел от ревнителей традиционного, «древлего» благочестия. Надо вспомнить, что и многие святые бросали вызов устоявшимся представлениям и в догматической сфере, и в сфере аскетической, выступали в пользу обновления.

Что же касается литургической стороны церковной жизни, она менялась и не может не меняться. Просто, опять-таки, изменения в литургической жизни могут быть позитивные, могут быть негативные. Синоним ли слова «изменение» – «обновление»? Нужно всегда вести конкретный разговор. Что меняется, что обновляется, почему и с какой целью? И в целом, когда мы говорим об истории церкви, мы говорим в том числе об истории ее изменения и обновления. Ибо если бы это было не нужно церкви, не было бы двухтысячелетней истории Церкви Христовой, которой предшествует тоже насчитывающая много веков история Ветхозаветной церкви.

Если же говорить о термине «обновленчество», то в нашем церковно-историческом контексте он прежде всего обозначает эпизод церковной жизни, связанный с попыткой части духовенства в условиях радикальных изменений, происшедших в жизни страны – Российской Империи, а потом вообще Российского государства, – а, значит, и в жизни церкви, предложить такого рода церковную политику, которая бы гарантировала, как им казалось, сохранение церкви при изменившейся государственной, политической, идеологической жизни нашей страны. Так что если говорить о том, что составляет сущность обновленчества – это не сфера внутрицерковной жизни – касается ли это богослужения, богослужебного языка, канонов или догматов, – а попытка предложить в изменившихся условиях новую политику, прежде всего ориентированную на внешние обстоятельства церковной жизни, на отношения церкви и государства, стремившегося с самого начала быть государством тоталитарным, объемлющим собой все стороны бытия, в том числе и жизнь церковную, при формальном отделении церкви от государства.

Суть этой политики сводилась в конечном итоге к одному принципу. Гарантия существования церкви может быть только в ее союзе с государством, причем с любым государством, на любых условиях, которые это государство предложит или навяжет. При этом среди обновленцев мы находим людей очень различных не только в смысле искренности своих намерений, но и в смысле своих интересов. Даже если мы возьмем, скажем, трех лидеров обновленчества, возглавлявших три ведущие обновленческие организации, то увидим очень разных личностей, разных деятелей. Например, Антонин Грановский, запрещенный в священнослужении епископ. Это был не только большой церковный эрудит, ученый эрудит, это был фанатик идеи литургических реформ в церкви. Он абсолютизировал значение тех литургических форм, которые существовали в церкви, и абсолютизировал значение тех литургических форм, которые он предлагал привнести в церковную богослужебную жизнь. Для него формы литургической жизни в значительной степени определяли суть церковной жизни. И в этом смысле, как ни странно, он в своем таком обновленческом раже, раже изменения богослужебной церковной жизни даже в чем-то напоминал старообрядцев в своей наивной вере в то, что форма гарантирует содержание. При этом это был человек левых взглядов, что позволяло ему легче находить общий язык с коммунистическими вождями, но человек принципиальный, идейный и преданный идее литургической реформы.

Был другой идейно мотивированный руководитель обновленчества – протоиерей Александр Введенский. Его не так уж интересовала литургическая жизнь церкви. Более того, в отличие от Антонина Грановского (об этом, впрочем, вам лучше поговорить с отцом Ильей Соловьевым, он большой знаток жизни и деятельности протоиерея Александра Введенского), у него даже был совершенно не развит вкус к литургической жизни. Отсюда его облачение, отсюда его многочисленные панагии. Но, повторяю, его интересовала не эта сторона церковной жизни. Его интересовала, скорее, вера, учение. Он был убежден, что наряду с догматикой, касавшейся вопросов триадологии, христологии, которые он был готов, кстати сказать, переиначивать в церкви, очень важно выработать социальное учение, созвучное идеям коммунизма, попытаться обосновать христианством коммунистическую идеологию. То, что любят говорить сегодня православные сталинисты, впервые говорил Введенский – что коммунисты, будучи атеистами, реализуют христианские идеалы в жизни общества. Для него была очень важна проблема, как казалось ему, преодоления противоречий между современной наукой и церковной жизнью, церковным мировоззрением. Это был человек идейно мотивированный в своем роде, хотя, как и все обновленцы, пошедший потом путем компромиссов.

Ну и, наконец, лидер ведущей обновленческой организации «Живая церковь» бывший священник Владимир Красницкий – традиционалист в богослужении, крайне правый монархист, черносотенец, так сказать, до революции. Он наиболее активно пошел на сотрудничество с ГПУ, прекрасно поняв, что не государство вообще, не краснобай Наркомпросвещения Луначарский, а именно начальник шестого отделения секретно-оперативного отдела ГПУ Евгений Александрович Тучков будет новым обер-прокурором, куратором церкви. Он пошел по пути циничного сотрудничества с богоборческим режимом, не задумываясь особенно о том, какой должна быть церковь при коммунизме. В плане богослужения его вполне устраивал церковнославянский язык. И надо сказать, что в подавляющем большинстве обновленческих храмов служба велась по такому же усеченному как, впрочем, и во всех православных храмах, уставу (ведь мы все понимаем, что у нас нигде полноценной уставной службы нет). У него было то же самое, тот же самый церковнославянский язык. Но главное – это безграничный сервилизм, готовность выполнять любые поручения богоборческого государства по превращению церкви просто в идеологический пропагандистский инструмент коммунистического режима. Да, у него было отторжение от епископата, он не воспринимал идею монашества. И его идеалом была слитая с коммунистическим государством неразрывно, весьма даже слиянно и неразлучно, и неизменно, если перефразировать известный догмат, церковь, в которой не было бы епископской иерархии, не было бы монашества, но была бы мощная управленческая структура исключительно из пресвитеров. Тут и второбрачное духовенство, и так далее. Вот его канонические моменты такого прикладного характера волновали.

То есть люди были очень разные. Можно назвать и других, уже не столь известных лидеров обновленчества. Но что их всех, в конце концов, объединило? Объединило то, что они попытались превратить свою, вот эту самую обновленческую церковь, которую продолжали называть Православной российской церковью, в административно-пропагандистский инструмент большевистской политики. Собственно, они сделали то, что в 1927 году попытается сделать митрополит Сергий (Страгородский). И надо сказать, что после тех перемен, которые произошли в 1927 году, митрополит Сергий не случайно был называем неообновленцем¹ своими оппонентами. Ничего формально не изменив в богослужении, в церковной догматике (с канонами тут несколько сложнее, де факто он каноны по существу игнорировал), он предложил еще один вариант обновленчества, который со временем превратил церковь, что показали события 1943 года, в послушный административно-пропагандистский аппарат большевистского режима, которому Сталин доверял даже больше, чем многим другим ведомствам государственной системы.

Поэтому, резюмируя, можно сказать, что обновление церкви вообще и обновленчество, каким оно заявило о себе в XX веке, – это разные вещи. Тем более что, это очень показательно, один из наиболее радикальных сторонников церковного обновления – обновления устава, языка, богослужения как такового – священноисповедник митрополит Агафангел Преображенский в момент ареста патриарха Тихона стал именно тем Местоблюстителем, который бросил вызов обновленцам, призвав все епархии управляться самостоятельно, игнорируя обновленческий церковный центр. Показательно, что одним из последовательнейших и первых врагов обновленчества оказался человек, который был сторонником широких богослужебных реформ и вообще считался церковным либералом.

Священник Илья Соловьев: Движение церковного обновления, организационно оформившееся в начале ХХ столетия, имело своей целью восстановление канонического строя церковной жизни. Причем под каноническим строем прежде всего понимался соборный строй, то есть такое устроение Церкви, при котором в церковной жизни, в делах церковного управления могли бы принимать активное и деятельное участие не только представители клира и епископата, но и миряне. Еще одной целью активных мирян и клириков, принимавших участие в движении, была борьба за дарование Православной Церкви в России свободы от государственного подчинения. Церковное обновление являлось движением, шедшим в церковном русле, его представители никак не противопоставляли себя Церкви или какой-либо ее части (например, епископату).

Под термином «обновленчество» следует понимать организованный советской властью в 1922 году так называемый «обновленческий» раскол. Пропагандируя идеи церковного обновления, лидеры этого раскола в своем большинстве не являлись идейными сторонниками движения за церковное обновление, а некоторые из них (Красницкий, Адамов и др.) до революции принадлежали к прямо противоположенному сторонникам церковного обновления лагерю.

Если характерной чертой движения за церковное обновление до революции было стремление к освобождению Церкви от слишком тесных «объятий государства», то руководство обновленческого раскола, напротив, фактически стремилось восстановить симфонию с властью, несмотря на то, что власть была явно антихристианской и никакого сотрудничества с Церковью не желала.

Священник Георгий Кочетков: Приходится прежде всего констатировать печальный факт, что многие люди, начиная с самых первых лет 90-х годов прошлого века, может быть недостаточно зная историю церкви, всегда путали эти два понятия. Всякое изменение в церкви спешили назвать обновленчеством, что, конечно, нелепо. Потому что «обновленчество» – это вполне определенный церковно-исторический термин, который говорит нам о том, что было движение, спровоцированное ГПУ в начале 1920-х годов, буквально созданное этими карательными органами, гонителями церкви для того чтобы расколоть церковь, чтобы воспользоваться жаждой людей к обновлению в целях антицерковных. Обновленцы были люди, которые хотели жить, так сказать, облегченно и быть признанными во всех отношениях властью – пусть даже атеистической, безбожной, антицерковной, – но за счет других людей. Они были готовы по требованию власти предавать своих сослужителей: священников, архиереев, мирян – для того, чтобы самим жить спокойно и вольготно.

И вот это есть обновленчество. В конце концов, и то, что называется термином, который сложился позже, – «сергианство» – это тоже было неообновленчеством. В конце 1920-х годов он и прозвучал впервые.

А обновление – это совсем другое понятие. Если взять знаменитый кружок ревнителей духовного, церковного обновления, который возник в самые первые годы XX века в Российской Православной Церкви, кружок «32-х» петербуржских священников, то они были ревнителями обновления, но совсем не предтечами обновленчества. А когда возникли реальные обновленцы, то деятели этого кружка (и потом братства) ревнителей церковного обновления боролись с обновленцами и сами от них, конечно, страдали.

Обновление требуется во всем, во всех формах церковной жизни, потому что Церковь – это живой организм, это Тело Христово, это не что-то мертвое, застывшее, формальное, обрядоверное, законническое и фарисейское. А коли действует Дух Святой, Дух Христовой Любви в Церкви, то её жизнь всегда многообразна, она всегда меняется и, согласно велениям этого Духа, ей надо отвечать на все вопросы и, значит, что-то менять внешне, сохраняя «единство духа в союзе мира» (Еф 4:3), сохраняя главное в церковной жизни – единство любви, веры и надежды. Поэтому обновление связано с переменами, в том числе и в богослужении, в богослужебной практике, в законе молитвы, но также и в законе жизни, и в законе веры. Не в смысле замены одного чем-то другим, а в смысле углубления, лучшего и большего раскрытия того, что прежде уже было открыто Церкви Христовой. И это, конечно, есть обновление Духом Святым. Этого обновления каждый из нас ждет, ибо каждый из нас помнит слова апостола Павла о том, что всем нужно обновляться духом (Еф 4:23) постоянно.

Обновленчество же противно обновлению, оно может только внешне прикрываться обновлением. И не случайно реальные обновленцы внутренне всегда совершенно бездвижны, они на самом деле суть фарисеи. Они не заинтересованы ни в каком обновлении. Не случайно реальные обновленцы выступали и против русского языка в богослужении, против чего бы то ни было живого в церкви. Единственно, что они допустили у себя из того, чего не было, скажем, до революции 1917 года, – это женатый епископат. Вот это все, больше ничего. Все остальное было механически повторяемо.

Священник Александр Мазырин: Обновленчество – понятие более конкретное и специфическое, как правило, увязываемое  с имевшим место в 1920-1940 годы обновленческим расколом в Русской церкви. Этот раскол как явление общероссийского масштаба был инспирирован партийно-советскими органами (главным вдохновителем его был Л. Д. Троцкий). Для его организации были задействованы имевшиеся в церкви «революционеры» («сменовеховские попы» – по терминологии Троцкого), которые были готовы к сотрудничеству с новой властью. Суть обновленчества – своего рода «церковный большевизм», стремление встроиться в советскую реальность и в таком ключе реформировать Церковь, не забывая при этом и свои личные корыстные интересы. Модернизация богослужения, в том числе и его перевод на русский язык, вполне вписывалась в «церковно-большевистскую» программу, хотя на практике это направление не получило у обновленцев особого развития, поскольку основное их внимание было сосредоточено не на литургических вопросах, а на политических (а также финансовых и матримониальных). Вообще, большинство обновленцев оказалось в расколе не по реформационно-идейным мотивам, а из-за своего «шкурничества», как это определил священномученик митрополит Вениамин Петроградский. Главным направлением деятельности раскольников была «борьба с церковной контрреволюцией», то есть постоянное доносительство, а изменение богослужения волновало лишь одиночек-энтузиастов, которые в итоге могли оказываться чуждыми обновленческой массе (пример – отец Василий Адаменко).

Юлия Балакшина: Церковное обновление – это, с одной стороны, неотъемлемое качество жизни Церкви и церкви. Церковь как Богочеловеческий организм непрестанно обновляется Духом Святым, а церковь, живущая в истории, неизбежно сталкивается с новыми вызовами современности, на которые призвана отвечать. Но термином «церковное обновление» принято называть и вполне конкретное движение в среде православного духовенства, возникшее после 1905 года и активно развивавшееся до 1908 года. К этому движению традиционно относят кружок «32-х» петербургских священников, позднее переименованный в «Союз церковного обновления» и «Братство ревнителей церковного обновления». Обновленчеством чаще называют альянс церкви с советской властью, который возник в результате обновленческого раскола 1920-х годов. Иными словами, это специальный «проект» новой власти, направленных на разрушение «тихоновской церкви».

В вопросе об отношении к государственной власти эти явления противоположны: дореволюционные ревнители церковного обновления стремились освободить церковь от диктата государства, так как только «свободно самоуправляющаяся Церковь может поддерживать в совокупности чад своих полную, сыновне чистую веру в себя…»; обновленчество – следствие союза его руководителей с идеологическими аппаратчиками советского государства.

Вопрос о богослужении мне не кажется здесь центральным. О том, что православное богослужение требует обновления, много говорили в начале XX века, далеко не только в рамках названных движений.

Маргарита Шилкина: Христиане призваны служить Богу в обновлении духа (Рим 7:6), апостол Павел утверждает, что познать волю Божью можно только преобразуясь обновлением ума (Рим 12:2). Обновление жизни церкви – это наш ответ на действие Божье в этом мире, наша готовность что-то менять, развивать, открывать или от чего-то отказываться в нашей жизни, если это начинает противоречить воле Божьей и нашей вере. Обновление происходит прежде всего Духом и в духе, и уже потом воплощается в конкретных формах жизни.

Обновленчество – это ложный двойник обновления, это попытка использовать реальную жажду обновления жизни не только в нецерковных, но в антицерковных целях. Это омертвение духа. Исторически впервые это выразилось в 1920-е годы в проекте Льва Троцкого, поддержанном Политбюро ЦК большевиков и реализованном руками ГПУ – проекте раскола православной церкви, призванном разложить ее изнутри и уничтожить затем обе части. Но именно потому, что была использована знакомая церкви терминология, удачная риторика, вначале удалось обмануть многих архиереев и священников, которые надеялись на осуществление в обновленческой церкви целей предсоборного движения за обновление церкви. Увидев, что от них требуют прежде всего сервилизма перед безбожной властью, служения тайной полиции, многие вернулись в Православную российскую церковь.

Существо обновленческой церкви проявилось именно в нежелании и неготовности осуществлять назревшие реформы. А. Г. Кравецкий, который занимался изучением вопроса о литургических формах обновленцев, писал: «Считается, что обновленцы были сторонниками перевода богослужения на русский язык и радикальных литургических реформ. Однако знакомство с официальными документами обновленцев показывает, что это миф»². В 1930-х годах Александр Введенский выступал против перевода богослужения на русский язык, говоря: «не надо нам этой адамовщины», имея в виду протоиерея Феофана Адаменко, пытавшегося служить по-русски. Обновленческий суд в 1932 году издал постановление, что такой перевод возможен каждый раз только с особого синодального разрешения. В Москве была община, которую возглавлял обновленческий протопресвитер Н. Г. Попов. Он пытался совершать богослужение на русском языке, но обновленческое руководство Московской епархии в лице митрополита Серафима Руженцова запрещало, не давало им храма, где можно было бы служить. Такая же история была в городе Николаеве, где община храма в порту пыталась начать богослужение на русском языке, но им было строжайше запрещено украинским обновленческим Синодом. Аналогичный пример с высоким иконостасом. Убрал высокий иконостас только епископ Антонин Грановский, как и вынес престол в центр храма только он один. На иконостасы никто из обновленцев не покушался.

Протоиерей Георгий Митрофанов: Конечно, обновление – это типологическая вещь. Это неизбежный элемент любой церковной жизни, творческой, развивающейся, а иначе невозможно представить церковь на земле. Что касается обновленчества как политики, которая подчиняет церковь государству, нужно сказать, что обновленцы здесь не были оригинальны. Собственно, одной из многовековых проблем православной церкви вообще и Православной российской церкви в частности была проблема сервилизма. Так уж сложилась историческая судьба православной церкви, что государство не давало ей возможности, а потом уже и сама церковная иерархия не очень стремилась эту возможность реализовать, независимо от государства осуществлять свою деятельность. Попытки эту независимость как-то обозначить часто были чреваты большими осложнениями. История митрополита Филиппа и царя Ивана Грозного, глубокий конфликт когда-то близких друзей патриарха Никона и царя Алексея Михайловича, произошедший, кстати сказать, на фоне вроде бы вполне допустимой реформы обновления церковного богослужения (я имею в виду исправление богослужебных книг), которую проводил Никон.

Более того, в истории православной церкви, в частности в России, да и не только в России, бывали периоды, когда сервилизм распространялся даже не на государство, которое, вмешиваясь в дела церкви, нарушая каноны, все-таки позиционировалось как государство христианское и ставило перед собой задачу не уничтожения церкви, а ее развития, сохранения, защиты. Бывали периоды, когда церковная иерархия шла на компромиссы либо с государями иноверными – монгольскими ханами, либо даже с безбожниками, каковыми были большевики. Вот этот сервилизм, этот элемент обновленчества в политике церкви, к сожалению, насчитывает много веков своей истории. Он проявлялся очень по-разному. Вот эта готовность разными путями избегать конфликтов с государственной властью, подчас неспособность даже предложить обществу иную, нежели государственная, программу социального, культурного развития – это одна из вековых проблем Русской православной церкви, которая во многом и породила потом другую проблему, проблему обновленчества как такой дурной, разрушающей церковь политики.

Я считаю, что в истории Русской церкви было три периода максимальной свободы от опеки государства. Это первые десятилетия монгольского завоевания, не продлившийся и года период управления страной Временным правительством в 1917 году и период президентства Бориса Николаевича Ельцина в 1990-е годы. В остальные периоды государство так или иначе активно или более сдержанно пытается держать под контролем церковную жизнь. Ну, к сожалению, часто и церковные иерархи выстраивали отношения с государственными чиновниками, считая эту задачу приоритетной по сравнению с выстраиванием отношений со своим духовенством и пасомыми. Это, к сожалению, имеет место и, видимо, будет иметь место далее. Тут все зависит еще, конечно, от государства, какую политику оно будет проводить.

Священник Илья Соловьев: «Обновленцами», то есть своего рода последователями идей раскола в наши дни можно назвать тех, кто вновь хочет установить неравный конкордат церкви с государством, не боясь при этом уронить церковный авторитет и даже подчинить церковь чуждым для нее мирским началам. Очевидно, что такого рода «обновленцы» жили и в прежние исторические эпохи, хотя называть их этим термином будет совсем не корректно. В наши дни мы видим «обновленцев» и на Украине в лице так называемого «Киевского патриархата». Раскол этот, возникший, как и советское обновленчество, под влиянием прямого вмешательства государственной власти, можно считать родственным расколу обновленческому.

Священник Георгий Кочетков: Конечно же, сколько существует Христова Церковь, столько и существует и эта коллизия между обновлением в духе, обновлением церкви и обновленчеством, как бы оно ни называлось. Потому что, повторяю, это разновидность фарисейства. И всякое обрядоверие, всякая зацикленность только на форме, на букве закона всегда была сродни обновленчеству. И всегда такое фарисейство, такое бездвижничество, такое обновленчество противостояло духовному обновлению. И в наше время мы видим то же самое. И сейчас есть люди, которые держатся только за букву закона и готовы из христианства вместо живой жизни и благодати сделать торжество законнической буквы, которая, как говорит апостол Павел, умерщвляет, убивает, поскольку дух животворит (2 Кор 3:6).

И сейчас в церкви есть люди, которые готовы любое изменение тут же связать с обновленчеством. Любое, даже самое оправданное церковной традицией, церковными канонами изменение люди готовы отвергать и навешивать ярлыки на других людей только потому, что сами никакого отношения к Христовой Вере, к Христову Духу не имеют, даже если носят рясы.

Священник Александр Мазырин: Повторюсь, что на мой взгляд, обновленчество – это весьма специфическое явление, обусловленное реалиями послеоктябрьской России, состоянием Русской Церкви и политикой богоборческой власти в отношении нее в тот конкретный момент. Какие-либо исторические параллели требуют предельной осторожности. Понятие же «обновление» не является столь конкретным, смысл в него может вкладываться самый разный. Можно сказать, что Церковь постоянно обновляется Духом Святым. Мы же молимся каждый день: «Господи, Иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час апостолом Твоим низпославый, Того, Благий, не отыми от нас, но обнови нас, молящих Ти ся».

Юлия Балакшина: Да, наверно, это явления типологические. Всегда были люди, искренне ратовавшие о церковном просвещении, о возвращении к подлинной традиции, об избавлении церковного организма от сомнительных исторических напластований. Можно вспомнить, например, «Кружок ревнителей благочестия», существовавший при царе Алексее Михайловиче, или круг преподавателей Свято-Сергиевского богословского института в Париже. Но были и те, кто обменивал свободу и независимость церкви на посулы той или иной государственной власти, предпочитал путь Великого Инквизитора. Не рискну называть имена наших современников, но очевидно, что тенденция такая существует. Возрождение «симфонии» в светском государстве с 2-3% практикующих православных вряд ли возможно. Следовательно, альянс церкви и власти имеет не духовную, а политическую, экономическую, идеологическую основу. А значит призрак «обновленчества» активно бродит по России.

Маргарита Шилкина: Обновление может быть свойственно Русской православной и любой другой церкви в те периоды, когда в ней появляются люди, открытые к действию Святого Духа, любящие церковь и верящие в ее возрождение. Можно назвать обновлением эпоху XIV–XV веков, начало которой положил преподобный Сергий Радонежский. XX век – явление в этом отношении сложное. Он дал образцы подлинного обновления жизни. Это и предсоборное движение за обновление жизни Русской православной церкви, включающее в себя отзывы епархиальных архиереев, в которых были названы практически все наболевшие вопросы, требовавшие соборного разрешения. Это Поместный собор 1917-1918 годов, давший ответы на многие из них. И наконец, это опыт новомучеников и исповедников российских, которые в условиях невиданных гонений не просто сохранили верность Христу, но всерьез обновили формы литургической жизни церкви, возродили общины и братства, нередко потаенные, освободили церковь от векового служения государству.

Что касается обновленчества, это многослойное историческое явление. Сегодня, когда многие документы стали нам доступны, очень важно различать с одной стороны людей, которые хоть и нецерковными средствами, но пытались решать именно церковные проблемы, пытались защитить церковь, а с другой стороны партийный антицерковный проект большевиков по уничтожению церкви, который имел свои духовные, идеологические, политические и технологические проявления. И обращение к нему в политических и идеологических целях возможно на всех этапах церковно-государственных отношений.

Важнейшими чертами обновленчества были, во-первых, сотрудничество части иерархии и духовенства не просто с государственной властью, а с тайной полицией, которая в большей мере подчинялась партии большевиков, чем даже советскому государству. Митрополит Петр (Полянский), местоблюститель патриаршего престола, был арестован ОГПУ, когда он стал искать пути обратиться к председателю Совнаркома А. И. Рыкову с вопросом о легализации церкви. Во-вторых, это сервилизм, готовность в обмен на сохранение и легальность церковной структуры выполнить любые требования ОГПУ, вовлечение церкви в политику, предательство своих же собратьев священнослужителей. Немаловажным средством для этого были дискредитация и устранение любой ценой соборно избранного патриарха Тихона.

В итоге надолго, вплоть до сегодняшнего дня, было дискредитировано внутри церкви всякое обновление, возрождение Русской православной церкви, в первую очередь решения Поместного собора РПЦ 1917-1918 годов, который впервые в истории православия принял соборное определение, что «Православная Церковь в России в учении веры и нравственности, богослужении, внутренней церковной дисциплине и сношениях с другими автокефальными Церквами независима от государственной власти»³. Церковь была напугана расколом. А в обществе была полностью подорвана вера в то, что в церкви обновление возможно, хотя именно Русская православная церковь начала XX века до переворота 1917 года была источником движения к подлинной внутренней свободе в противовес восстаниям, революциям, террору как методам политической борьбы.

Все это было бы только экскурсом в историю, если бы не современные попытки втянуть церковь в политику, вступив в союз с наиболее просоветской и просталинской частью политической элиты (деятельность Изборского клуба и мотоклуба «Ночные волки»; медиакампании РНЛ и Андрея Кураева против патриарха Кирилла; выставки по истории России в Манеже, подготовленные епископом Тихоном, и его же фильм «Гибель империи. Византийский урок»; клеветническая антисектанская пропаганда А. Дворкина, которому в ряде епархий собирают огромные аудитории). При этом эти деятели стараются приклеить ярлык «неообновленцев» тем, кто ему реально противостоит.

Протоиерей Георгий Митрофанов: Если рассматривать обновленчество именно как готовность какой-то части иерархии идти на союз с любым государством на любых условиях, то, соответственно, нужно отказаться от этой политики. Тем более что для этого есть как каноническое обоснование – например, каноны не позволяют считать епископом епископа, рукоположенного по указанию властей, – так и конституционно-правовое: у нас церковь отделена от государства. И надо настаивать, чтобы этот принцип проводился в жизнь. А попытка задействовать административный ресурс для решения своих внутрицерковных проблем – это всегда опасно, это всегда чревато осложнениями, связанными с подчинением церкви государству. Эта проблема остается в полной мере не решенной.

А что касается прекращения попыток обновления, изменения нашей богослужебной жизни и богослужебного языка, то, я надеюсь, это временная тенденция, обусловленная охранительной реакцией на тот погром церкви, который был учинен в XX веке, «давайте уж лучше сохранять то, что не разрушили, и так много потеряли». Я думаю, что со временем эта тенденция должна в церковной жизни отойти на второй план, памятуя слова очень достойного православного мирянина Петра Аркадиевича Столыпина, который, объясняя свой консерватизм, говорил: «Я консерватор, но консервировать надо живое, а не мертвое». Вот исходя из этого и надо способствовать процессам обновления, изменения церковной жизни. В конечном итоге, ни один человек не скажет, что в церкви все прекрасно. А раз есть недостатки, значит, необходимо искать пути их преодоления.

Священник Илья Соловьев: «Обновленцам» противостояли прежде всего миряне. Причин неприятия этого раскола со стороны мирян было несколько. Главные из них были две: неприятие «красной церкви», каковой считались обновленцы благодаря покровительству им со стороны советской власти, а также консервативная настроенность многих верующих людей, не желавших никаких существенных изменений в церковной жизни в условиях и без того нестабильной революционной действительности. Однако главным могильщиком советского обновленчества стала сама советская власть в лице И. В. Сталина, который начиная с 1943 года (после фактического признания «тихоновской» церкви и решения возобновить институт патриаршества в Русской церкви), принял решение упразднить движение как таковое. Если бы такового государственного вмешательства в церковные дела не было бы, можно вполне предполагать, что обновленчество просуществовало бы еще некоторое время и даже могло бы сохраниться до наших дней.

Противопоставить рецидивам «обновленческого» мышления можно ясное церковное сознание и, в частности, те идеи, которые были проповеданы участниками движения за церковное обновление до революционных потрясений 1917 года.

Священник Георгий Кочетков: Ну, конечно же, в XX веке обновленчеству противостояла прежде всего верность Богу, верность любви к Богу и ближнему, верность Евангелию, верность церковной Традиции – Традиции с большой буквы, Традиции как концентрации опыта веры, опыта церкви в истории. Обновленчество никогда не было верным традиции, никогда не было верным любви. А обновление наоборот. И сейчас то же самое. Если мы встречаемся с обновленцами, с теми, кто служит больше не Царству Божьему, а царству кесаря, служат не Богу, а кесарю, то видим, что они тоже готовы предавать, они тоже готовы, как и прежде в XX веке, обвинять верных Богу людей во всякого рода надуманных отклонениях от православия, готовы обвинять в ересях, в желании готовить какой-то раскол в церкви. Всегда так было и так есть до сих пор.

И если такие люди появляются в церкви – а они, конечно, известны нашей церкви, мы хорошо знаем людей, носителей духа обновленчества (это, можно открыто сказать, и дьякон Андрей Кураев, и Александр Дворкин, и епископ Тихон), так вот, если они появляются, надо прямо свидетельствовать о том, что обновленческий дух в церкви не пройдет, какая бы «крыша» у них ни была, какими бы возможностями они ни располагали во внешней власти, или материальными средствами, или возможностями в СМИ. И поэтому надо прямо говорить, что Церковь Христову не одолеют врата ада, потому что вся власть на небе и земле дана Господу нашему Иисусу Христу. И сейчас только истинная вера, истинная надежда, истинная любовь, истинное стремление к единству, к общению и служению, общению во Христе, служению Богу и Церкви – только это может противостоять внешне грозной силе наступающего обновленчества.

Священник Александр Мазырин: Обновленчеству Церковь противопоставила мученичество и исповедничество. Именно подвиг новомучеников и исповедников сохранил Русскую церковь в условиях гонений со стороны богоборческой власти. Если Русская церковь вновь окажется гонимой и в ее рядах найдутся те, кто будет готов содействовать гонителям, то подлинно церковным ответом, как и в XX веке, станет мученичество и исповедничество, стояние в Истине за Христа.

Юлия Балакшина: Думаю, народ Божий, собранный, просвещенный, искренно верующий во Христа, а не в национально-православную идею.

Маргарита Шилкина: И в начале ХХ века, и сейчас обновленчеству можно противостоять только церковно. Не административно, не политически. Это возрождение в церкви просвещения, во-первых, как полноценной миссии и катехизации, направленной не против кого бы то ни было, а на человека, на его встречу со Христом и полное воцерковление его жизни, и во-вторых, как духовного образования, имеющего целью ввести человека в полноту Предания Церкви, научающего служить Богу и Церкви. И это возрождение соборности церкви, в том числе местной соборности, это возвращение Православной церкви ее изначальной веры в царственное и священническое достоинство Народа Божьего, это исполнение завета святого патриарха Тихона о создании «духовных союзов».