Богословский эксперимент
Вопрос о том, как человеческая мысль осваивает мир, стал предметом очередного разговора богословов и физиков, который состоялся в Свято-Филаретовском институте 22 сентября.
Диалог между «физиками и клириками», как шутя окрестили себя его участники, начался еще весной. Первый круглый стол состоялся в марте, второй в мае. Обе встречи были посвящены Вселенной, ее происхождению, возрасту, размерам, физике и месту, которое отведено в ней человеку. И если сведения, которыми располагает современная наука, что-то и позволяют сказать по поводу последнего вопроса, то они единственно свидетельствуют, что место это весьма скромное.
В то же время что-то в человеке не желает мириться с таким положением дел. Почему-то Николай Бердяев усматривал «великий знак унижения человека… в том, что человек свет получает от солнца и что жизнь его вращается вокруг солнца».
Видимо, захваченные этим парадоксом сознания, участники диалога решили переместить фокус обсуждения на человека. Темой сентябрьского круглого стола стало знание и познание: научное (феноменальное), умопостигаемое (ноуменальное) и духовное (экзистенциальное).
Одна из точек напряжения в диалоге ученых и богословов – вопрос о проверяемости знания. Важнейшее требование к научному познанию – опровержимость его результатов, принципиальная возможность «столкнуть» их с реальностью таким образом, чтобы стало очевидным, насколько они отражают или не отражают действительность. Богословское знание, как кажется, грешит «застрахованностью» от таких столкновений. «Это вызывает какое-то недоверие и неприязнь со стороны ученых, – заметил заведующий кафедрой философии, гуманитарных и естественнонаучных дисциплин СФИ доктор философских наук Григорий Гутнер. – Самое обидное, что подобное представление не отражает существа христианской веры и самой теологии как некоего предприятия духа. И ответственность христиан в диалоге с учеными в том, чтобы раскрывать какие-то внутренние установки богословия, показывать, где в нем осуществляется сопротивление реальности, и если оно опирается на опыт, то что это за опыт».
«Все знание о Боге, которое есть у верующих людей, экзистенциально. Что мы подразумеваем под этим знанием?» – спрашивает академик РАН Алексей Старобинский. «Что такое экзистенциальное познание? Существуют ли в нем нормы и правила?» – вторит ему старший научный сотрудник Физического института им. П.Н. Лебедева РАН кандидат физико-математических наук Сергей Апенко. По мнению ученых, вопрос о воспроизводимости и о критериях истинности – уязвимое место теологии.
В области духовного, экзистенциального познания существует и возможность проверки, и воспроизводимость, уверяет ректор СФИ священник Георгий Кочетков. Так, например, самые разные люди, начинающие свой путь к Богу через научение вере, катехизацию, задают, как правило, очень похожие, практически повторяющиеся вопросы.
Более того, экзистенциальное познание, то, что в христианской традиции называется откровением, вообще невозможно без опыта. В нем всегда содержится не объективный факт, а некий призыв к действию, требование проверки. Именно с такого рода «экспериментом» связан запечатленный в Библии опыт Авраама, Моисея и даже Христа. Именно на такой «эксперимент» пошли апостолы, когда оставили все, чтобы стать Его учениками. Но создание условий, необходимых для проведения «экзистенциального эксперимента», невозможно гарантировать: это всегда решение конкретного человека.
Но насколько вообще обосновано привычное противопоставление научного и религиозного познания? Религиозный опыт, как и научная мысль, не есть нечто однородное. «Существует темная, языческая религиозность, вообще не связанная с познанием, точнее, не желающая ничего познавать, – сказал Давид Гзгзян, кандидат филологических наук, заведующий кафедрой богословских дисциплин и литургики СФИ. – Такая религиозность дистанцируется от неведомого и, как правило, произвольно канонизирует некий миф, с которым все должны жить». Но экзистенциальная истина неисчерпаема и не дается в завершенном виде на соборах, не хранится в Священном писании, у священноначалия или под тиарой папы.
Весьма неоднородно и научное сообщество, в котором всегда были свои «лысенко» и «фоменко». «В науке, в том числе в физике, тоже есть фундаменталисты и экстремисты», – подтвердил кандидат физико-математических наук Борис Алиев, доцент Московского государственного университета дизайна и технологии, председатель ревизионной комиссии Российской Гравитационной Ассоциации. Он также напомнил, что наряду с требованиями рациональности, в науке существует критерий математической красоты.
– Но бывают же красивые теории, которые неверны, – возражает Сергей Апенко.
– Но верных некрасивых не бывает, – добавляет Григорий Гутнер. Теорию Птолемея в свое время отвергли именно потому, что «Бог не мог сделать так сложно», напомнил он.
Существует множество философских работ, показывающих, что познавательная, в том числе научная деятельность имеет экзистенциальное основание, связанное с жизненным интересом человека, сказал Григорий Борисович. И хотя можно различить научную работу, повседневную жизнь, взгляды и духовный опыт ученого, невозможно полностью изолировать их друг от друга.
Отвечая на вопрос о критериях истинности духовного познания, священник Георгий Кочетков сказал, что «в самом человеке есть что-то, что делает этот опыт внутренне убедительным, либо наоборот входит с ним в диссонанс». И само это познание, и его проверка возможна только через воплощение того внутреннего императива, который открывается человеку. И если здесь возможно говорить критериях истинности, то они лежат в личностной сфере и связаны с общением, с возрастанием в жизни человека опыта любви и свободы. Отец Георгий вспомнил евангельские слова Христа: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин 8:32).
Чтобы подробнее обсудить вопрос о критериях истинности в богословии и науке, участники разговора решили снова встретиться в декабре.
