Подходы к пониманию экклезиологических взглядов митр. Иоанна (Зизиуласа)

При этом до сих пор нет ни одного большого русскоязычного исследования богословия Зизиуласа, а из зарубежных имеются лишь исследования отдельных направлений его богословской мысли (и лишь единицы из них переведены на русский).

Вторым обстоятельством, осложняющим исследования в этой области, является то, что сфера богословских интересов Зизиуласа довольно широка. В качестве его оригинальных идей, которые на слуху, в первую очередь можно назвать «богословие общения» и «евхаристическую экклезиологию». При более глубоком знакомстве с его трудами возникает впечатление, что одной из важных интенций его творчества является попытка создать нечто вроде новой богословской системы. Из известных нам больших православных систематиков — ближайших предшественников Зизиуласа, имевших схожую интенцию, можно назвать, пожалуй, разве только прот. Сергия Булгакова. Ниже я еще вернусь к этому сопоставлению.

Еще одной важной чертой богословия Зизиуласа, которая обнаруживается в процессе анализа и, на наш взгляд, существенна для любой попытки изложения его богословских взглядов, является то, что его богословие питается как бы из двух главных источников. Первый — экзистенциальная философия XX века (прежде всего Хайдеггер). Зизиулас (как и второй известный представитель современной греческой православной мысли, Х. Яннарас) используют прежде всего сам язык экзистенциализма в качестве нового языка, на котором делается попытка изложить христианскую керигму для современного образованного человека. Этот замысел можно уподобить попытке свв. отцов в свое время изложить христианское учение языком современной им эллинской философии. Заимствования Зизиуласа из экзистенциальной философии — большая самостоятельная тема, требующая отдельного скрупулезного исследования.

В качестве второго источника богословия Зизиуласа можно уверенно назвать русское (зарубежное) богословие XX века. Это объясняется и тем, что сам Зизиулас называет в качестве своего учителя прот. Георгия Флоровского, и тем, что его основные богословские интересы лежат в плоскости проблем, которые разрабатывали его ближайшие предшественники или современники — протопр. Николай Афанасьев, В. Н. Лосский, уже упомянутый прот. Георгий Флоровский, в меньшей степени — протопр. Александр Шмеман и прот. Иоанн Мейендорф. А по аналогичному стремлению к выработке богословской системы сюда еще можно добавить и прот. Сергия Булгакова (прямое или косвенно влияние которого испытали все перечисленные русские богословы).

Фокус моего диссертационного исследования сосредоточен как раз на прояснении этих связей экклезиологии Зизиуласа с взглядами его русских коллег.

Теперь после этого краткого вступления перейду непосредственно к изложению тех методологических проблем, которые хотел представить в данном сообщении.

Одним из эффективных исследовательских методов изложения взглядов какого-либо мыслителя является сопоставление (англ. juxtaposition) его с другим мыслителем близкой проблематики. В частности, качественным примером подобного исследования является одна из работ по нашей теме, вышедшая более 20 лет назад, но до сих пор не потерявшая своей актуальности¹. В ней исследуется как раз экклезиологическая сторона богословия Зизиуласа (его «евхаристическая экклезиология») в сопоставлении с экклезиологией одного из крупнейших представителей католического богословия XX века Анри де Любака. (В контексте сегодняшних Сретенских чтений, посвященных памяти протопр. Виталия Борового, не могу не упомянуть некоторые детали, живописующие его портрет: на конференции СФИ 1993 г., посвященной протопр. Николаю Афанасьеву, о. Виталий в своем докладе уже отметил эту книгу, хотя она тогда еще только вышла, — т. е. он сразу успел ознакомиться с ней и оценить.)

Применительно к исследованию связей богословия Зизиуласа с упомянутой русской богословской мыслью напрашивается следующий методологический ход — не просто парное, но множественное сопоставление. Этот ход может быть предварительно обоснован тем, что некие базовые, генеральные линии богословия Зизиуласа довольно четко прослеживаются у этих русских богословов. В частности, можно с уверенностью утверждать, что пристальное внимание к богословию личности Зизиулас наследует у Лосского; акцент на эсхатологию — у Флоровского; тему «евхаристического богословия» — у Афанасьева.

Но пикантность ситуации в том, что речь вряд ли может идти о некоем простом заимствовании. Если про влияние Лосского и Флоровского в случае Зизиуласа и можно говорить как о некоем ученичестве, то случай с Афанасьевым несколько сложнее. К теме евхаристии и связанного с этим церковного устройства Зизиулас обратился еще в своей первой большой работе (диссертации, защищенной в Афинском университете в 1965 г.) «Евхаристия, епископ, церковь: единство церкви в божественной евхаристии и епископе в первые три века христианства». В ней он уже полемизирует по некоторым пунктам с Афанасьевым (и, кстати, Шмеманом)², однако его более глубокое знакомство с взглядами Афанасьева произошло скорее всего позднее. Тем не менее уже в этой работе четко прослеживается его позиция по норме церковного устройства (формирование которой он уверенно возводит к послеапостольскому времени), которая в дальнейшем в целом не претерпевает серьезных изменений и корректив.

Еще один — снова методологический — нюанс заключается в следующем. До недавнего времени считалось, что различные программы русского богословия XX века сменяли друг друга, позиционируя себя просто как жестких оппонентов предшествующим программам. Так, например, не вызывало никаких сомнений, что «неопатристический синтез» (Флоровский, Лосский и др.) декларировал совершенный разрыв с «софинианской» установкой (Булгаков и др.). О схожей непримиримости к той же «софиологии» (уже в области экклезиологии и литургического богословия) заявляли, в частности, Афанасьев и Шмеман. Однако в последнее время представления о подобной «радикальности» отчасти стали пересматриваться. Здесь нужно упомянуть глубокое и тонкое исследование богословия Лосского в книге Роуэна Уильямса (Уильямс Р. Богословие В. Н. Лосского: изложение и критика. Киев : Дух и литера, 2009)³, а также целую конференцию по этой проблематике, проведенную ПСТГУ (по ее результатам был выпущен сборник). Продолжая эту аналогию, можно предположить, что и экклезиологические взгляды Зизиуласа (по крайней мере, в рамках «евхаристической экклезиологии») вступают с позицией того же Афанасьева в более нюансированные отношения, нежели простая оппозиция.

Последний методологический аспект, которого я хотел бы коснуться, может, на мой взгляд, относиться не только к богословской проблематике, но и к попытке интерпретации-представления взглядов любого мыслителя. В только что вышедшей книге Г. Б. Гутнера, в которой собраны его лекции по истории античной философии, в качестве такого методологического приема, на котором сквозным образом строится все изложение, используется авторский акцент на анализе и понимании — не того, «что» мыслил тот или иной философ, а «как» он это мыслил (эта идея возводится им к В. С. Библеру)⁴. В сфере богословия подобный подход более чем уместен. Все упоминавшиеся нами богословы считали и считают себя также и практикующими христианами, верующими людьми. В этой связи для более адекватного поминания их богословских взглядов важно исходить из упомянутой установки: принципиальнее понять не что они (взгляды) собой представляют (хотя в случае с Зизиуласом и ответ на вопрос «что» все еще актуален, как было сказано выше), а как (т. е. почему? из каких внутренних интенций самого богослова?) возникают, формируются, развиваются. В частности, по данному критерию можно попытаться сопоставить Зизиуласа с Булгаковым (и это сопоставление имеет вероятность оказаться продуктивным): хотя проследить у них очевидно схожие или близкие мыслительные ходы может быть и не удается, но почти не вызывает сомнений, что их установка на «систематизм» в богословии схожим образом движима некоей внутренней интенцией (конкретный характер и особенности которой могут быть, разумеется, довольно различными у того и другого).

Итак, в конце еще раз кратко перечислю те методологические ходы, которые видятся перспективными для исследования и последующего изложения экклезиологии Зизиуласа:

• множественное сопоставление (рассматриваемого автора не с одним, а с группой др. богословов);
• взгляд на различные сменяющие друг друга богословские программы не как жестко оппонирующие, но взаимодействующие;
• преимущественная установка в исследовании взглядов выбранного автора не на «что», а на «как» (выявление и исследование его основных богословских интенций). 
  
  ____________
  
  

1 McPartlan P. The Eucharist Makes the Church: Henri De Lubac and John Zizioulas in Dialogue. Edinburgh : T&T Clark, 1993.

² Об этом говорится в англ. пер. этой работы — который, впрочем, мог подвергнуться авторской редакции и поэтому отражать значительно более поздние его взгляды: Zizioulas John D. Eucharist, bishop, church: the unity of the church in the Divine Eucharist and the bishop during the first three centuries / Transl. by Elizabeth Theokritoff. Brookline, MA : Holy Cross Orthodox Press, 2001. P. 17.

³ В этой же книге автор указывает, что ему были недоступны рус. изд. Афанасьева, т. е. важнейшие работы, необходимые для более точного понимания его экклезиологии, — «Церковь Духа Святого», «Церковные соборы и их происхождение» и др. (Op. cit. P. 36).

⁴ См., напр., следующее заявление из аннотации к этому сборнику: «…[авторы] согласны в том, что распространенное представление, в соответствии с которым именно неопатристика является единственно верным выражением православного предания, в то время как софиология может представлять исключительно исторический интерес как пример неудачного синтеза, нуждается в проверке, а возможно, и в пересмотре» (Софиология и неопатристический синтез: богословские итоги философского развития : сб. науч. статей / К. М. Антонов, Н. А. Ваганова. М. : ПСТГУ, 2013. С. 2).

⁵ См.: Гутнер Г. Б. Философия : Античные мыслители : Учебник для студентов теологического, религиоведческого и других гуманитарных направлений и специальностей высших учебных заведений. М. : Свято-Филаретовский православно-христианский институт : Академический проект, 2016. С. 336.