Агиография русского зарубежья: Георгий Федотов и мать Мария (Скобцова)

Вглядимся в его истоки и смысл на примере житийных и агиографических трудов Г.П. Федотова и матери Марии.

Истоки и принципы агиографии русского зарубежья

РСХД – живая среда зарождения и развития агиографического творчества в культуре русского зарубежья. Забота о молодежи, пережившей революцию, войну и изгнание, стремящейся к углублению духовной жизни, «оцерковление», которое понималось не формально, а глубоко внутренне как «опытное познание изначального единосущия с другими людьми»¹ (определение Зеньковского), становится главной задачей движения.

С 1925 г. в первых номерах Вестника РСХД можно видеть, как идет работа по изучению Православия в кружках движения. Например, основной вопрос № 4 за 1926 год – «познавание Православия», которое должно быть осуществляемо как «совместное искание будущих путей»². В нем помещены указания и советы кружкам, желающим заниматься изучением различных сторон Православия, в том числе и житий святых. Еп. Вениамин вырабатывает последовательность чтения: сначала жития святых, различные сборники (патерики), затем аскетическая и богословская литература³. Предложены принципы изучения агиографии:

• «жизнь святых – это реальный путь к Богу, жизненно явленное учение Церкви»;
• «святые – живые камни истории Церкви, вехи ее земного исторического пути»;
• «каждый святой является и исторической личностью»⁴.

В том же номере указаны нежелательные тенденции переложения житий: нарочитое упрощение и стилизация при пересказе, восторженность и елейность, «которые меньше всего соответствуют подлинной глубине и проникновенности житий»⁵. Сформулирован новый подход к агиографической литературе – духовно-исторический, позволяющий увидеть реальный образ святого «в его внутреннем пути к Богу и его влиянии на окружающий мир»⁶. Вдохновителем данного подхода стал Г.П. Федотов, в своих многочисленных трудах о святых сформулировавший главные вехи новой агиографии.

В кружках движения повсеместно проходят семинары, посвященные житиям святых, о чем регулярно сообщают хроники номеров Вестника⁷.

Несколько ранее проект новых изданий житий святых был задуман одним из создателей YMCA-Press Полом Андерсоном. В начале 20-х годов состоялся его разговор с одним из будущих редакторов нового издательства профессором Б.П. Вышеславцевым. В этой беседе Андерсон спросил, какую книгу религиозного содержания подарила бы русская семья подростку на именины. Вышеславщев ответил: «”Вероятно, выбрали бы жития святых”. И добавил, что такая традиционная литература мало что могла бы дать юноше, перенесшему войну, революцию, голод и изгнание»⁸. С тех пор Полу Андерсону, по его выражению, «запала мысль» ознакомить молодежь с житийной литературой, но в современной переработке, изменив характер «елейных» сочинений на исторические биографии. Началом воплощения замысла стала книга о преп. Сергии Радонежском, за несколько месяцев написанная Б.К. Зайцевым. Успех первой книги определил дальнейшие действия: плодом житийного проекта стал целый список книг о святых, вышедших в свет в 20-е-30- годы⁹.

Судьба агиографических изданий русского зарубежья различна: некоторые из них были чрезвычайно популярны и выдержали многочисленные переиздания, другие – едва замечены.

Подходы и направления агиографов русского зарубежья

Можно обозначить несколько подходов к написанию житий агиографов русского зарубежья. Помимо различий, в них есть единство, которое заключается в том, что, по слову Г.П.Федотова, «жития святых, издаваемые YMCA-Press <...> являются памятниками русской культуры и в то же время вехами русского самосознания <...> они представляют опыты обновления агиографического канона новыми научными и литературными средствами»¹⁰.

Традиционный агиографический жанр диктует автору жития положенный строй (канон) повествования, цель которого не столько описание действительной жизни святого, сколько свидетельство о том или ином типе святости, том или ином пути ко спасению (Виктор Маркович Живов)¹¹. Классический христианский агиограф выбирает из известных ему исторических событий жизни святого лишь те, которые «содействуют восхвалению святого или дают материал для подражания <...> Остальные <...> опускаются совсем» (Софья Полякова)¹² Отсюда предельное обобщение индивидуальных черт святого.

Традиционный подход одновременно и удовлетворял и не удовлетворял писателей русской эмиграции, желающих дойти до исторической правды святых: «Современный агиограф не может быть чужд исторической критике» (Федотов)¹³.

Анализируя новые агиографические труды, Г.П. Федотов выделяет и другие подходы: богословский (Ильин), художественно-психологический (Зайцев), исторический (Клепинин)¹⁴, легендарный¹⁵.

Итак, основным материалом для изучения и агиотворчества были признаны жития русских святых. Общий стиль всех агиографических трудов выразил Б.К. Зайцев: «писания русских людей о святыне и вере – после революции», и это новое агиографическое творчество, по мнению Б.К. Зайцева, есть «не вчерашний, а завтрашний день»¹⁶.

Агиография Г.П. Федотова

Первые агиографические исследования Г.П. Федотова, «агиографа по призванию»¹⁷ (именование Н.А. Струве), были посвящены западным святым, исследуя которые ученый делает первые шаги в обосновании и выражении духовно-исторического подхода, определяет главные опасности агиографа.

Так, в статье «Мартин Турский, подвижник аскезы» (1928) ученый-медиевист ставит проблему «границ фантазии агиографа» и «воссоздания духовного облика святого»¹⁸. Это задача не столько историческая, сколько духовная: «до сего дня мы не имеем истории святости»¹⁹, – сетует исследователь.

В трудах самого Г.П. Федотова мы видим гармоничное единство двух подходов: духовного («усмотреть «внутреннюю жизнь» святого, святость как явление духовной жизни и, главное, найти «откровение нашего собственного духовного пути»²⁰) и исторического (разглядеть реальную историческую личность). Задача новой агиографии (исследования и переложения древних, а также творения новых житий), как и богословия, – «в высвобождении чистой основы священного предания из-под наросшего в истории наряду с религиозной прибылью исторического шлака»²¹.

Самая большая опасность – стилизация, которой не чужды были как авторы средневековья, так нового времени. Г.П. Федотов, например, обличает в ней Сульпиция Севера, автора жития св.Мартина: неудавшаяся попытка стилизовать святого под египетского аскета путем изобилия риторических форм, приводит агиографа к внутренним противоречиям и раздвоению образа.

Другая крайность в изложении житий – безграничность фантазии и интерпретации. «Для всякой интерпретации есть границы, за которыми начинается долг критика»²², – утверждает Г.П. Федотов. Опасность несет в себе как недостаток литературных средств, так и их избыток, что приводит к «искажениям жизни литературной формой»²³.

Исследуя русские жития, Г.П.Федотов находит и мастерски демонстрирует образцы агиографического творчества. Например, он делает вывод, что в русских житиях «можно <…> найти дух исторического реализма», т.к. они «чужды ложной героизации», «стремятся соблюсти трезвость и чувство меры», а легенда занимает в них меньше места, нежели в византийских и латинских средневековых памятниках²⁴.

Г.П. Федотов отмечает, что «жития святых следуют сложившимся, скорее литургическим, чем историческим образцам»²⁵. Это наблюдение возвращает к истокам житийного жанра – агиографической проповеди как литургического действия. Изначально в традиции церкви житие – устная проповедь, суть которой состоит в возвещении воли Божьей через жизнь святого. Поэтому в агиографическом жанре, как в иконописи, всегда действовал закон «подчинения частного общему»²⁶, что не означало обезличенности. «Личное в житии, – пишет Федотов, – как и на иконе дано в тонких чертах, в оттенках: это искусство нюансов. Вот почему от исследователя требуется здесь гораздо больше острого внимания, критической осторожности <…> Тогда лишь за типом <…> встанет неповторяемый облик»²⁷.

Федотов подобно реставратору иконы, исследуя и описывая по-новому жития, снимает слой за слоем, чтобы «воссоздать облик святого», ему удается разглядеть «границы фантазии» прежнего агиографа и действительность не только историческую, но и действительность духа, поставить проблемы духовной жизни, что он считает «смыслом и идеей самой агиографии»²⁸.

Образ русской святости в агиографии Федотова

Рассмотрим ключевые черты русской святости в книге «Святые Древней Руси»²⁹, выявленные критическим методом историка и мыслителя. Федотов пытается «внести в русскую агиографию новое освящение», разглядеть «проблемы духовной жизни» народа. Господствующий тип русской святости он определяет непривычным термином – «церковный евангелизм», т.е. близость к евангельскому образу Христа, кенотическому, а не героическому мученичеству, характерно проявленному в подвиге Бориса и Глеба. Суть его – в братской любви, лишающей «всякой суровости аскетическое отвержение мира», в силе жертвы, очевидной в своей слабости. Подобный образ святости Христа детально обрисовал С.С. Аверинцев в «Поэтике ранневизантийской литературы», соотнеся образ античного героя с униженным «рабом Ягве», где жалось и плач – ключевые качества³⁰.

Обращаясь к ранним аскетам русской церкви, Федотов заостряет внимание на том, что аскетический идеал на Руси «очеловечивается», т.е. теряет суровые и строгие сверхчеловеческие черты. Он отмечает, что русский агиографический канон пресекает «соблазн аскетического отвержения культуры» через «книголюбие» и «любовь к духовному просвещению» подвижников.

Социальное служение миру Федотов выделяет как характерную особенность русской святости и усматривает ее в хозяйственной жизни монастырей, в юродивых и святых женах и, особенно, в образах Феодосия Печерского и Сергия Радонежского, гармонически связавшего в себе несоединимое – мистику и политику.

Федотов выделяет важный аспект человекообщения и любви к человеку как «главизне добродетелей», которую русские северные подвижники (Кирилл, Ферапонт) «излучали при всяком соприкосновении с людьми», несмотря на мистическое самоуглубление.

Способность говорить правду неправедным властителям по Федотову тоже характерная черта русских святых, в первую очередь святителей.

Борьбу «нестяжателей» с «осифлянами» Федотов выражает в энергичном ряде антитез, завершающимся выводом: «начала духовной свободы и мистической жизни противостоят социальной организации и уставному благочестию». Тем самым агиограф предстает перед читателем не объективным живописателем, но имеющим ясно выраженную позицию.

Итог истории древнерусской святости по Федотову – видение ее новых путей: путь старчества как «особый институт преемственности духовных даров и служения миру», иночество в миру, «священническая святость, питаемая мистическим опытом Евхаристии и духовничества». Свою книгу Федотов завершает предчувствием «небывалого цветения» новой святости в мучениках, исповедниках и духовных подвижниках в миру.

Агиография матери Марии

В житийном творчестве и в самой фигуре преподобномученицы матери Марии мы имеем возможность наблюдать развитие истории русской святости, ее «новое цветение».

В корпус агиографических текстов м. Марии входят: неизданный рассказ «Иоанникий» (1925), сборник «Жатва духа» (два выпуска, изданные в 1927 г., и еще девять житий, изданных в 90-е гг.). Известно житие «Авраамий и Мария»³¹, ныне утраченное.

Рассмотрим особенности подхода главного агиографического труда – сборника «Жатва духа».

Во-первых, название сборника свидетельствует о поэтическо-символическом подходе.

Второй особенностью является отбор житий не по месяцеслову или какому-либо иному формальному признаку, а по смыслу. Жития специально отобраны и соединены между собой. Сборник построен в определенной тематической последовательности, циклами (выпусками), композиционная структура его строго выверена.

В-третьих, едва ли не половина очерков является не переложением готовых древних житий, а по сути, заново написанными историями, составленными по мотивам речений старцев «Древнего патерика», повествующего «о борьбе, об искушениях и о падениях святых»³². При написании житий м. Мария часто не придерживается традиционной канонической структуры жанра.

В-четвертых, из древнего наследия отбираются византийские жития, в отличие от большинства современных агиографов зарубежья, обращенных к теме русской святости.

В-пятых, совсем не используется историко-критический метод (Г. Федотов: «Е. Скобцова не хочет писать историю»³³), в тексте нет ни единой ссылки, указание на время и место жизни святого не играют существенной роли и чаще всего опускаются.

Не смотря на различие подходов, мы можем с уверенностью сказать, что в духовном смысле м. Мария действует подобно Федотову. Она тоже вчитывается в древние тексты, прозревая в них подлинный духовный лик святого, снимая поздние не соответствующие церковному преданию слои смысла. Однако м.Мария не только ищет «откровения … собственного духовного пути»³⁴, но сама через житийную форму выражает данное ей от Бога откровение.

Образ святости, основанной на богословии кеносиса, созвучен агиологическим приоритетам Федотова, выразившим главную идею «Жатвы духа» матери Марии: «Все ее жития написаны на тему любви к человеку, – любви беспредельной, парадоксальной, доходящей иной раз до особого юродства – юродства любви»³⁵. Одна из целей автора – показать истинный лик христианства, христианского аскетизма, нового типа «монашества в миру», которое мать Мария предчувствовала и к которому стремилась. Ее жития действительно становятся «жизненно явленным учением Церкви»³⁶, выражают экклезиологические взгляды автора и пророческую весть.

Характерная черта святых матери Марии – творчество. Они творят новое по образу Христа: Иоанникий – новую молитву («Упование – мое Отец, Прибежище мое – Сын, покров мой – Дух Святой»), Агр – «новую жизнь» с грешным братом, Никифор – новое мученичество, Серапион, Виталий, Макарий прокладывают новые пути к душам человеческим (творчество в миссии), Леонтий претворяет материю (исцеления), Авва Пимен находит новые пути к исцелению сердец (учительное творчество).

Таким образом, обращаясь к житийным образам м. Марии, мы встречаемся с особым видом агиотворчества, углубленным в Предание Церкви и знаменующим открытие новых путей святости, одним из явлений которой становится сам агиограф – мать Мария, а ее жизнь и мученическая гибель – новым житием.

_______________

¹ Зеньковский В.В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. – Клин: Фонд «Христианская жизнь», 2002. С. 190-202.

² Вестник РСХД в Западной Европе. 1926. № 4. С. 3.

³ Еп. Вениамин об изучении святых отцов // Вестник РСХД. 1926. № 5. С. 10.

⁴ Вестник РСХД в Западной Европе. 1926. № 4. С.13.

⁵ Там же. С. 14.

⁶ Там же.

⁷ В 1927 году прот. Сергий Булгаков отмечает утешительные признаки роста церковного сознания движенцев, проявляющиеся в трезвом видении глубочайшего кризиса народа, в свободе и ответственности за «Святую Русь», которая перестала быть «неким сладостным фактом». Теперь движенцы призваны собою и в себе утверждать «Святую Русь». О. Сергий задает богословский контекст творческому изучению церковного предания – соборность («единение в любви и свободе»), на которую опирается религиозная свобода. Там же. С. 20.

⁸ Андерсон П.Ф. . Бердяевские годы (1922-39) // Вестник РХД. 1985. № 144. С. 256.

⁹ Б.К. Зайцев «Преп.Сергий Радонежский» (1925), А.Н. Гиппиус «Св.Тихон Задонский» (1927), Н.А. Клепинин «Св.Александр Невский» (1927), Е.Ю. Скобцова «Жатва Духа» (1927), А.В. Толстая. «Прав. Иулиания Лазаревская» (1927), Г.П. Федотов. «Св. Геновефа и преп. Симеон Столпник» (1927) и «Св.Филипп, митрополит Московский» (1928), И.К. Смолич «Великий старец Нил Сорский» (1928), В.Н. Ильин «Преп. Серафим Саровский» (1929), А.Н. Ремизов. «Образ Николая Чудотворца» (1931) и др.

¹⁰ Федотов Г.П. Н.А. Клепинин. Св. и благ. вел. кн. Александр Невский // Федотов Г.П. Лицо России. Paris, 1988. С. 248.

¹¹ Живов В.М. Святость: Краткий словарь агиографических терминов. М., 1994. С.10.

¹² Полякова С.В. Византийские легенды. М., 1994. С.256.

¹³ Федотов Г.П. Н.А. Клепинин «Св. и благ. вел. кн. Александр Невский» // Федотов Г.П. Лицо России. Paris, 1988. С. 252.

¹⁴ Федотов Г.П. Н.А. Клепинин «Св. и благ. вел. кн. Александр Невский». // Федотов Г.П. Лицо России. Paris, 1988.С. 252.

¹⁵ Федотов Г.П. К «Жатве духа» // Современные записки. 1928. № 35. С. 554. Жития Е.Ю.Скобцовой Г.Ф. считает опытом «агиографии легендарной», примыкающей к русской литературной традиции Лескова, Кузьмина и Ремизова, но в отличие от бесстильности, пряности и самовольности вышеназванных авторов, Елизавета Юрьевна не ставит перед собой особых художественных задач, – ее заслуга в скромной стилистической проработке древних житий.

¹⁶ Зайцев Б.К. Дневник писателя. М.: ДРЗ, 2009. С. 145.

¹⁷ Струве Н.А. Вступительное слово на конференции «Творческое наследие Г.П. Федотова. Судьбы европейской и русской культуры». Москва, 20 – 21 октября 2011.

¹⁸ Там же. С. 89.

¹⁹ Там же.

²⁰ Федотов Г.П. Святые Древней Руси, М., Московский Рабочий, 1990. С. 26

²¹ Федотов Г.П. Православие и историческая критика // Собр. соч.: В 12 т. М., 1998. Т. 2. С. 220.

²² Федотов Г.П. Св.Мартин Турский, подвижник аскезы // Собрание сочинений в 12 т. Т.3. М.: Мартис, 2000. С. 106.

²³ Там же.

²⁴ Федотов Г.П. Православие и историческая критика // Собр. соч.: В 12 т. М., 1998. Т. 2. С. 226.

²⁵ Там же.

²⁶ Федотов Г.П. Святые Древней Руси, М., Московский Рабочий, 1990. С. 29.

²⁷ Там же. С. 27.

²⁸ Там же. С. 31.

²⁹ Цитаты даются по изданию: Федотов Г.П. Святые Древней Руси, М., Московский Рабочий, 1990.

³⁰ См. главу «Унижение и достоинство человека» в кн.: Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. СПб: Азбука-классика, 2004.

³¹ Указание на его существование имеется в рукописном источнике, найденном в архиве издательства «Ymca-Press».

³² Федотов Г.П. Православие и историческая критика // Собр. соч.: В 12 т. М., 1998. Т. 2. С. 225.

³³ Федотов Г.П. К «Жатве Духа» // Современные записки. 1928. № 35. С. 554-555.

³⁴ Федотов Г.П. Святые Древней Руси, М., Московский Рабочий, 1990. С. 26.

³⁵ Федотов Г.П. К «Жатве Духа» // Современные записки. 1928. № 35. С. 554-555.

³⁶ Вестник РСХД в Западной Европе. 1926. № 4. С.13.