Церковь никогда не жила без братств
Братская жизнь в церкви не предполагает ухода из мира в затвор, в монастырь, это жизнь в мире сем, но в сердце ее – попытка христиан вместе преодолеть закон мира сего – закон страха, вражды, конкуренции, отчуждения, неправды и нелюбви, как бы опровергнуть этот закон, чтобы показать миру возможность иной жизни. В XIX веке эту интуицию об иночестве в миру гениально выразил один из самых христианских русских писателей Федор Михайлович Достоевский: вернуть миру надежду на возможность братского единения людей может русский инок, а «неверующий деятель у нас в России ничего не сделает, даже будь он искренен сердцем и умом гениален». Такими русскими иноками, подвижниками, вышедшими на спасение Руси и подчас неведомыми миру, стали в XIX веке священники и миряне – Николай Попов, Александр Гумилевский, Николай Неплюев, Иоанн Егоров и другие, с чьими именами связано возрождение братского движения в Русской православной церкви.
О том, как развивалось это движение в России, рассказала доктор филологических наук Юлия Балакшина, заместитель заведующего кафедрой церковно-исторических дисциплин и ученый секретарь Свято-Филаретовского православно-христианского института, на лекции «Свобода? Равенство? Братства!», прошедшей 19 апреля по инициативе Вознесенского малого православного братства в Благотворительном собрании «Все вместе».
Хотя «многие считают братства новыми и невозможными формами для нашего общества, дух братства, который делает церковь Церковью, был в ней всегда, и из Церкви не испарился, а при утрате братского общения, не будет и благодати христианской жизни», сказала Юлия Балакшина.
Первые братские движения появились на территориях Юго-Западной Руси в неблагоприятные для православной церкви времена. Несмотря на то, что православие в Литве преобладало численно, с 1378 года католичество официально стало господствующим исповеданием, а в 1569 году Литва (включая территории Юго-Западной Руси) присоединилась к Польше (Люблинская уния). Тогда одной из главных задач братств была защита православия от полного уничтожения, но в то же время они были своеобразной реакцией на внутренний кризис церковной жизни. Появившиеся тогда братства: Львовское (1439), Виленское (1458), Киевское, Луцкое, Могилевское, Оршанское, Брестское, Пинское, Бельское, Минское и множество других – еще не имели настоящего веса и значения. Расцвет братств пришелся на XVI век. Так, Львовскому и Виленскому братствам в 1588 году патриархом Константинопольским Иеремией был присвоен статус ставропигии, то есть они находились в его непосредственном ведении. Уставы этих братств, прежде всего Львовского, дают представление и об их внутреннем устройстве и о тех церковных задачах, которые они перед собой ставили. Братства ориентировались на образ жизни и примеры первых христиан, подчеркивая, что братство явление не новое, а древнее.
Импульсом для второй волны братского движения в России в 60-х годах XIX века стало появление большого числа свободных крестьян после отмены крепостного права. Форма братств была предложена для поддержки людей, утративших привычные связи, и для возможности христианского общения. Устроение братств, требующее не только живой веры, но и серьезных организаторских способностей, которые были у крестьян были во многом подорваны крепостным правом, стало в первую очередь делом русских аристократов и священников. Создатели братств стремились сохранить главное – душу народа, немыслимую без живых связей христианской любви, а собирающей энергией для братств 1860-х годов стала «бескорыстная, ради единой любви ко Христу деятельность», или, как бы мы сегодня сказали, служение. Так, петербургский священник Александр Гумилевский, создал в 1863 году Приходское Христорождественское братство. В своем служении он искал формы исконные, но забытые, обращаясь к примерам братств Юго-Западной Руси и к опыту ранней церкви. Он создал общину сестер, служащих братству по примеру древних православных диаконисс, восстановил «способ благотворения, который издревле употреблялся в христианской церкви» – «вечери любви» (агапы), или «братские обеды» для бедных и нищих.
Церковная и светская власть ставили «стихийный» процесс зарождения братств под строгий контроль. Были определены сферы деятельности, признанные полезными с точки зрения государства. Отметим несколько подходов к типологии этих братств: по направлениям деятельности, закрепленным в «Правилах» 1864 года (миссионерские, благотворительные, просветительские, храмоустроительные), по масштабу деятельности (епархиальные, приходские, при духовных учебных заведениях), по характеру внутренних связей (братства – общества, братства – «союзы любви»). Однако даже в последнем случае, когда организаторы братства делали акцент на особых связях любви, соединяющих между собой членов христианского сообщества (Христорождественское братство отца Александра Гумилевского или Крестовоздвиженское братство Н.Н. Неплюева), братство возникало вокруг конкретной задачи, не получавшей разрешения на уровне официальных церковных и государственных структур. Братства вызвали настороженную реакцию у правительства. Например, братство отца Александра Гумилевского не смогло утвердить свой устав.
Крестовоздвиженское трудовое братство, созданное Николаем Неплюевым в 80-х годах XIX века как плод его заботы о русском народе, пророчески найденная им форма ответственности за Россию, стало настоящим ответом на вызовы времени, на рассогласование строя «частной, общественной и государственной жизни с христианской верою». Трудовое братство, созданное из крестьянских детей, мыслилось с одной стороны как экономическое предприятие, позволявшее оградить созидательный труд от антихристианской экономической борьбы за существование, с другой – как братская община, созданная по примеру времен апостольских, в которой «искренно верующие христиане нашли бы возможность согласовать всю жизнь с верою, жить в единомыслии и единодушии с искренними братьями о Христе».
Несмотря на увеличение численности братств, к началу XX века нарастает тенденция превращения братств из воплощения евангельского идеала общения учеников Христовых, собранных вокруг Христа, из союзов любви в благотворительные или просветительные организации. По замечанию отца Александра Гумилевского братства только принимали название «братства», но мало заботились о возрождении духа братской любви, а больше были озабочены формированием тех или иных сообществ.
Третья волна настоящего расцвета братского движения в России наступает после революции 1917 года. Импульсом для появления братств стали гонения на церковь со стороны власти большевиков и необходимость защиты и сохранения православных святынь, однако в основе своей братства новой исторической эпохи в Петрограде (Александро-Невское братство и более 20 других братств), Москве (Братство-союз ревнителей и проповедников православия), Киеве (братство во имя Иисуса Сладчайшего, основанное архимандритом Спиридоном (Кисляковым)) складываются благодаря личному выбору людей, их ответственной церковной позиции. Патриарх Тихон эту форму объединения верующих видел как самую оптимальную в условиях гонений и доверял ей. В своем послании о вступлении на патриарший престол Православной Российской церкви от 18 (31) декабря 1917 года он призывает верующих сплотиться, образовать из своей среды союзы и братства.
«Именно в братствах 20-30-х годов XX века в большей степени происходило восстановление эсхатологического опыта церкви, личностности и соборности, – рассказала Юлия Балакшина. – Братства попытались дать духовный отпор бесам, разбушевавшимся в России, и стремились, прежде всего внутри самих себя, к преодолению ненавистной розни мира сего, выходили на борьбу со злом и грехом в человеке, церкви и обществе».
В новых условиях, когда церковь в России перестала быть государственной, то есть с окончанием Константиновского периода, братство становится одним из основных способов устроения жизни христиан, экклезиологической формой жизни по Евангельскому идеалу. Постепенно формируется в самосознании руководителей некоторых братств «предельная задача: сохранить и возродить Церковь». Так епископ Иннокентий (Тихонов) пишет в 1923 году из ссылки своим духовным чадам, что только строгое послушание по отношению к Церкви в соединении «с самопожертвованием и молитвенным подвигом может спасти, воистину возродить Русскую Церковь». Он утверждает, что братство – не просто форма устроения церковного бытия, а «жизнь Церкви в Церкви, которая не есть какое-то внешнее учреждение, но напротив семья наша, истинное единение наше во Христе», «единственно истинная в условиях нашей жизни форма Церковного единения; форма притом такая, какую, думается, не разрушат и самые врата адовы».
В результате массовых репрессий в 1932, а затем в 1937 году, направленных против руководителей братств и их членов, большинство братств были уничтожены. Оставшиеся немногочисленные братства, подобно братствам епископа Макария (Опоцкого), существовали на нелегальном положении.
Но братский дух не угасал, и в 1960-е годы Борисом Талантовым было создано Братство Вятских христиан. А в 1970-х годах берет начало общинно-братское движение, созданное священником Георгием Кочетковым. Начало 90-х также было ознаменовано явлением ряда православных братств, некоторые из них и по сей день существуют.
Братские движения всегда зарождались, движимые не обывательскими соображениями, но как попытка возрождения новозаветного опыта первых общин древней церкви. Кроме собственно церковных, ими были спровоцированы многочисленные просветительские и благотворительные инициативы. Но сердцем этих движений всегда было желание в конкретных исторических условиях найти возможность жизни по Евангелию, как первая община учеников, как начаток Царства Божия на земле.
Полностью лекцию Юлии Балкшиной можно прослушать на портале «Передание».
По материалам сайта Преображенского братства
