«Богослов тот, кто правильно молится»

– Есть ли богословие в современном мире? Или это нечто, что осталось в прошлом?

Давид Гзгзян: Чтобы ответить на этот вопрос, нужно договориться о предмете. Если речь идёт о богословии как об опыте восприятия и исполнения божественного откровения, то это совершенно неотъемлемое от жизни усилие для верующих людей. Дальше можно говорить о том, в каких формах такое богословие возможно, потому что сегодня само это слово у большинства прочно ассоциируется с довольно скучными специализированными текстами академического характера. Но это не обязательно должно быть так. Не случайно протопресвитер Иоанн Мейендорф по этому поводу любил цитировать авву Евагрия Понтийского: богослов в первую очередь тот, кто правильно молится. Ясно, что речь идёт не столько об усилии, но и  о плодах, о способности воспринять откровение, освоить его, описать так, чтобы оно прочнее и надёжнее укладывалось и накапливалось в человеческом сознании. Такое богословие необходимо нам как воздух.

– Как раз такого богословия сегодня немного…

Давид Гзгзян: Тем не менее нельзя сказать, что его нет. Оно встречается, но сегодня чаще является достоянием не христианских сообществ – неважно, институализированных или нет, – а достоянием отдельно взятых людей, к которым мало кто прислушивается и которые мало кому известны. Но благо что они есть, потому что всё-таки Церковь Божья таинственным образом продолжает своё шествие в мире, хотя всё менее опознаваемыми способами. Это довольно грустно, но это так.

– Если в новостном поисковике набрать слово «богословие», то выпадет ссылка не на  Иоанна Златоуста, Григория Паламу или Евагрия Понтийского, а на комиссию ВАК, которая присваивает научные звания, или на какие-то возмущённые  посты, что кто-то не соответствует какому-то представлению о православии…

Давид Гзгзян: Это само собой разумеется, потому что в современном мире самый достоверный источник истины – это какая-нибудь комиссия, авторитетный институт, который выдаёт сертификаты. Так было всегда, но сегодня это особенно заметно. Хотя в нормальном случае нас должна интересовать не возможность получить сертификат богослова, а понять существо дела. И эта потребность находится совсем в другой плоскости, нежели всевозможные комиссии. Хотя, положа руку на сердце, бывают редкие исключения, когда дипломированный и хорошо известный в академических кругах человек одновременно является и настоящим христианским богословом и мыслителем.

– Богословие сегодня часто воспринимается как дубинка, а церковная богословская комиссия – как некий надзирательный орган.

Давид Гзгзян: Это частный случай так называемого нормативного, или регламентирующего, богословия с претензией на то, чтобы устанавливать некие незыблемые истины. Люди забывают, что незыблемые истины открывает только Бог, а они могут лишь в разной степени их проживать, а не присваивать себе. В противном случае люди так себе и мыслят, что некий вселенский  собор установил Богооткровенную истину на все времена и, если кто-то не так выразился, его нужно тут же огреть тяжёлым предметом, чтобы он не баламутил воду в православном водоёме, где всегда «тишь, да гладь, да Божья благодать». Ситуация очень понятна.

– У нас богословие называется догматическим, а догмат воспринимается как нечто незыблемое.

Давид Гзгзян: Это ещё большой вопрос, как воспринимать слово «догмат». Если Божественное откровение – это незыблемое основание нашей жизни по вере, то догмат скорее всего должен восприниматься как событие Богооткровения, а не как формула, которую придумали люди. Когда одно приравнивается к другому, получается несуразица. Мы сформулировали догмат на все времена? Но кто мы при этом такие?  Бывают весьма самонадеянные ответы, например: мы – соборный разум, воспринявший действие Святого Духа. И дело не в том, что люди не в состоянии воспринимать действие Святого Духа, в этом как раз весь смысл христианского откровения, а в том, что люди очень просто начинают себе приписывать способность вещать Святым Духом, причём безошибочно.

– Такое нетворческое какое-то состояние присуще только православию или это вообще характеристика нынешнего мира?

Давид Гзгзян: Это характеристика века, свойство нашего времени. Наверное, с точки зрения вечности мы существуем на таком историческом отрезке, когда что-то медленно, но тектонически меняется. Сейчас, как модно выражаться, меняется какая-то парадигма жизни, мышление, уходит прежнее мировосприятие, а новое ещё не возникло. И мы попадаем в зону пустоты, когда куда ни ткни, почти ничего нет, ничего не видно, не заметно никаких величин. Это не Россия времён Пушкина или Толстого с Достоевским. Это мир, в котором не очень понятно, кого спрашивать, на кого рассчитывать, кто в трудную минуту быстрее прозреет. Наверное, в мире что-то глобально меняется. Но мы, опять же, с точки зрения богословия, плохо понимаем ход мировой истории, особенно в смысле священного измерения этой истории.

– А была похожая какая-то эпоха?

Давид Гзгзян: Это время очень любят сравнивать с «тёмными веками» в истории Европы, когда рухнула Римская империя и на три-четыре столетия наступила такая культурная тишина. Аналогичная эпоха – правда, более локального масштаба – была связана с исчезновением  крито-микенской культуры в Греции, когда после неё несколько веков не было вообще ничего стоящего, но потом на этом пепелище начала появляется та самая классическая Греция, которой принято восхищаться. Сегодня, судя по всему, мы живём во время, когда похожий кризис приобрел тотальный масштаб, то есть он затронул весь мир. И это, вероятно, его отличительная черта. Не случайно сейчас говорят о времени нового варварства, цивилизованного варварства. И в этом оксюмороне отражена суть происходящего.

– С точки зрения богословия это связано с близостью или отдалённостью от Бога?

Давид Гзгзян: Я не думаю, что дело только в этом. Наверное, для христиан связано, и для них это будет приоритетным критерием для определения происходящего. Но не всё в этом мире связано с приближением или отдалением от Бога хотя бы потому, что мы не всё можем измерить с этой точки зрения. Более того, мы довольно узко привыкли себе представлять близость или отдалённость от Бога. Древние христиане в этом отношении были более свободны. Например, у них уже была интуиция, что некоторые величины античности наподобие Гераклита или Сократа – это христиане до Христа. Так что можно сказать, что – да, нынешнее состояние связано с удалением от Бога, но надо понимать, что это очень ответственное утверждение, которое охватывает всё происходящее на свете, а не только осознанные прямые формы взаимодействия с Богом.

Источник: Медиапроект «Стол»