Перейти к основному содержимому

Нечто большее, чем древний рай

Пятидесятница. Фрагмент иконы Благовещенского собора Московского Кремля. Начало XV века

Пятидесятница. Фрагмент иконы Благовещенского собора Московского Кремля. Начало XV века

С праздником, дорогие братья и сёстры!

Для всех нас памятны дни, когда походил XXVIII Преображенский собор нашего братства, и особенно III Фестиваль «Преображенские встречи», который был частью этого собора. Радостно было видеть, что в нашей церкви, в нашей стране наконец-то существует такая открытая для всех площадка в самом центре Москвы, где могут собираться самые разные люди: не только те, кто зарегистрировался, как-то проявился или кого специально почтительно пригласили, но и те, кто просто пришёл, потому что ему интересно. 

Тема этого года – «Время новой соборности» – была интригующей и даже не всегда всем понятной. Некоторые с радостью, на каком-то интуитивном чувстве приветствовали её, восхищались ей, а некоторые недоумевали: что это за соборность такая, да ещё и новая? А что старая – уже совсем плоха, что ли? И такие голоса иногда звучали. Слава Богу, что за два дня фестиваля была возможность коснуться всех этих непростых вопросов, волнующих христиан всего мира. Я помню свои разговоры на эти темы в прежние годы в Австрии, Германии, Франции, Италии, Америке… Конечно, не все готовы вести разговоры на эти темы, мысленно развивать их, ибо это требует какой-то подготовки. Однако всех людей это волнует, все люди чувствуют, что здесь скрыто что-то очень-очень важное.

Что такое соборность, в конце концов? Где она старая, где новая? С одной стороны, это традиция, это то, без чего Церковь не существовала никогда. Как мы хорошо поняли, нет соборности – нет и Церкви. А мы с вами не можем думать, что Церкви когда-то не было на земле, потому что если хотя бы один день или один час это было бы так, это означало бы, что дело Христово не удалось, дело Божье не удалось в Божьем творении, что Божий мир окончательно забыл Бога, оторвался и отвернулся от него совсем. Мы с вами такого утверждать не смеем, и у нас есть для этого веские основания, как бы пессимистично не были настроены современные люди. Многие находятся в унынии, в упадке, в депрессиях, многие не верят ни во что кроме внешней силы, верят только в вертикаль власти. Да, многие люди не верят в Церковь, и это, может быть, сложнее всего в наше время – верить в Церковь, потому что это означает верить в Бога и в человека, верить в ту самую соборность, в которой осуществляется Дух Христов в мире Божьем, в каждом человеке, который к Церкви принадлежит. В каждом человеке! 

Мы подошли очень близко к замечательным вещам, о которых говорили и раньше, но, может быть, не связывали их с соборностью. Я имею в виду прежде всего такие глубинные качества Церкви, как общение и служение. Мы говорим: общение и служение порождают, образуют Церковь. Там, где есть общение во Христе и со Христом, с Богом и с людьми, открывшими свои сердца Богу, там есть и служение. А там, где есть общение и служение по дару Духа Святого, там есть Церковь. Это не просто общество, не просто человеческая семья, не просто человеческое дружество, хотя это всё замечательные вещи, – но это нечто большее, больше семьи, больше человеческого дружества.

Итак, Церковь там, где есть соборность, и Церковь там, где есть общение и служение по дару Духа Святого. И мы должны как-то соединить эти два подхода, подумать, насколько тождественны эти понятия. Судя по логике человеческой, соборность должна быть отождествлена с общением во Христе и со служением человека Богу, со служением не только отдельного человека, но и всей Церкви, что создаёт как бы мировое поле единства Бога со Своим творением, Бога и человека, создаёт Богочеловечество. Вот ещё одно понятие, к которому так страшно приближаться, как и к соборности, и к общению и служению. Это страшные вещи, это подобно неопалимой купине. Помните, в Ветхом завете, Моисей увидел горящий куст, а оттуда услышал голос Божий. Что сделал Моисей? Он сначала не поверил, но потом подошёл, сняв свою обувь, и получил то откровение, данное ему лично для служения, которое только и было возможно в пределах Ветхого Завета, во времена дохристианские. Конечно, в Ветхом Завете не было Богочеловечества, не было того общения и служения, о которых мы говорим, и не было соборности, которая образует Церковь Христову, потому что ещё не было такого дара Духа, не было ещё дара крестной и воскресной Любви в сердцах людей. 

Вот нам теперь и нужно думать, что такое Церковь и почему это не просто историческое общество, не просто человеческие институции, хотя, может быть, очень полезные, очень добрые и очень красивые, когда их не извращает злая воля людей и их тяжёлые грехи. Нам приходится думать о том, о чём не однажды говорили в России в начале XX века, до чего дошли в первой половине XX века наши лучшие богословы, мыслители, философы. Тогда они, за редчайшим исключением, мало говорили о соборности. Но и совсем не говорить не могли, потому что об этом говорил Хомяков, великий провидец этого откровения, забыть которое русские люди не могли. И всё же говорили о соборности очень мало, слишком мало. В XX веке не было для этого поводов – скорее, приходилось рассуждать от противного: поскольку нет вот этого и этого, поэтому такие беды обрушились на нашу церковь, страну, народ, а в конечном счёте, на весь мир. Не говорили и об общении и служении. Только начинали прозревать откровение личности, потому что соборность и личностность – это тоже две стороны одной медали, и одно без другого не существует, они тоже существуют только в Христовом даре Любви. Но о чём же говорили в первой половине XX века? Больше говорили о Богочеловечестве. То, что Христос – Богочеловек, знали давно. Но Церковь часто понимали слишком по-земному, слишком по-человечески. Да и сама она, воплощая себя в этом мире, давала для этого много поводов, особенно в так называемый константиновский период своей истории, который как раз и кончился для нас сто лет назад. И вот эта мысль Церкви как о Богочеловечестве, о котором первым заговорил Владимир Соловьев, хотя и понимал его ещё по-своему, не совсем так, как понимаем мы, не была забыта, она была услышана, хотя и немногими. 

И вот это всё вдруг восходит к некоторому единству, которое приоткрывает нам Тайну Бога и Тайну Человека, Тайну жизни Человека в Боге и жизни Бога в Человеке. Когда Бог живёт в Человеке, мы пишем слово «человек» с большой буквы. Когда Бог живёт в Человеке или в людях, в этом единстве, в этом общении, в этой общности, в этом братстве, в этой общине, мы говорим об откровении личности. И теперь мы можем всё это объединить. Теперь у нас есть все основания говорить о Церкви как о соборности и личностности, о соборности как воплощении или основе для общения и служения и каждого отдельного человека, человеческой личности, и человеческой общины и братства во Христе. И вот ещё Богочеловечество. 

Всё это необыкновенно глубоко откликается в наших сердцах, потому что мы чувствуем: это не фантазии, это не просто некий идеал, это не то, чего люди хотят достичь, но никогда не достигают, – нет, это живая реальность нашей жизни, к которой надо стремиться, в которую надо возрастать, но которая уже существует там, где присутствует Христос, там, где явлено откровение Святого Духа, где дар Святого Духа живёт и объединяет всех воедино. Вот это богочеловеческое единство, можно думать с полным основанием, – нечто большее, чем древний рай, в котором жил Адам. Это то приблизившееся к нам Царство Небесное, которое мы начинаем познавать по дару Христову. В нём расцветают и соборность и личностность, и общение и служение. 

Аминь.