По мнению Ольги Седаковой, у поэзии две тайны – «тайна вдохновения и тайна читателя». «Стихи не пишутся как письма известному тебе адресату: они пишутся неизвестно кому. Кому – покажет будущее. По слову другого русского поэта, Фёдора Тютчева, автору “не дано предугадать”, какое из его слов отзовется – и как. Эта выборка стихов – как раз тот случай, когда тайна читателя выходит на свет», – пишет Ольга Александровна о книге, изданной Свято-Филаретовским институтом к юбилею поэта.

В новый сборник «Пусть всё, что не чудо, сгорает» вошли стихи Ольги Седаковой из разных книг и циклов. По словам составителя Александра Копировского, сборник отличается «предельной субъективностью» – избраны те стихи, в которых прямо говорится о Боге и Его действии, о вере, Евангелии, покаянии.

«Марк Шагал сравнивал Библию с огромным словарем образов, – говорит Ольга Седакова. – Мне кажется, ещё интереснее, что Библия – огромный словарь молчания – там очень много пауз и замолчанных мест. Они меня привлекают больше всего. Всегда хотелось понять, а что же именно Давид поёт этому больному царю Саулу».

Новый сборник стихов был представлен на встрече Клуба «В поисках смысла» в Культурном центре «Покровские ворота» 23 декабря. Приобрести книгу можно в книжном интернет-магазине СФИ. 

Давид поет Саулу

Да, мой господин, и душа для души –
не врач и не умная стража
(ты слышишь, как струны мои хороши?),
не мать, не сестра, а селенье в глуши
и долгая зимняя пряжа.

Холодное время, не видно огней,
темно и утешиться нечем.
Душа твоя плачет о множестве дней,
о тайне своей и о шуме морей.
Есть многие лучше, но пусть за моей
она проведет этот вечер.

И что человек, что его берегут? –
гнездо разоренья и стона.
Зачем его птицы небесные вьют?
Я видел, как прут заплетается в прут.
И знаешь ли, царь? не лекарство, а труд –
душа для души, и протянется тут,
как мужи воюют, как жены прядут
руно из времен Гедеона.

Какая печаль, о, какая печаль,
какое обилье печали!
Ты видишь мою безответную даль,
где я, как убитый, лежу, и едва ль
кто знает меня и кому-нибудь жаль,
что я променяю себя на печаль,
что я умираю вначале.

И как я люблю эту гибель мою
болезнь моего песнопенья!
Как пленник, захваченный в быстром бою,
считает в ему неизвестном краю
знакомые звезды – так я узнаю
картину созвездия, гибель мою,
чье имя – как благословенье.

Ты знаешь, мы смерти хотим, господин,
мы все. И верней, чем другие,
я слышу: невидим и непобедим
сей внутренний ветер. Мы всё отдадим
за эту равнину, куда ни один
еще не дошел, – и, дожив до седин,
мы просим о ней, как грудные.

Ты видел, как это бывает, когда
ребенок, еще бессловесный,
поднимется ночью – и смотрит туда,
куда не глядят, не уйдя без следа,
шатаясь и плача. Какая звезда
его вызывает? какая дуда
каких заклинателей? –

                                  Вечное да
такого пространства, что, царь мой, тогда
уже ничего – ни стыда, ни суда,
ни милости даже: оттуда сюда
мы вынесли всё, и вошли. И вода
несет, и внушает, и знает, куда...

Ни тайны, ни птицы небесной.