«Он знал, что такое правда и справедливость не для себя»

Сегодня в Москве скончался Теодор Шанин. В России он известен прежде всего как социолог, исследователь русского крестьянства, как основатель, руководитель, а в последние годы президент Московской высшей школы социальных и экономических наук.

В нашем институте мы познакомились с Теодором в 2008 году на конференции «Образование в XXI веке: стратегии и приоритеты». Тогда он говорил о болонской системе высшего образования, о её верном понимании, о том, что она позволяет воспитывать у студентов способности самостоятельно мыслить и действовать как в профессиональной области, так и вообще в жизни. Он сразу расположил к себе и здравым смыслом, и масштабом, и, одновременно, ясностью своих суждений, внутренней убеждённостью в том, что он говорил. Было очевидно, что в его словах содержится не только знание, но и опыт, уверенность в своей правоте. Ну и конечно, своим человеческим обаянием он располагал прислушиваться к нему. Оказалось, что наше приглашение удивило его: как это в православном вузе захотели услышать его, атеиста.

Потом он неоднократно бывал у нас, выступал и познакомился не только с Институтом, но и с Преображенским братством. Мне казалось, что наше движение было интересно ему не только как социологу, исследователю, но и как человеку. Со многими он был знаком лично. Очень уважал отца Георгия. Хотя всегда говорил, что наши дружеские отношения – явление необычное и для него удивительное: Свято-Филаретовский институт – вуз православный, а Братство – церковное движение, Теодор же всегда считал себя атеистом. Свой выбор между религией и наукой он сделал, как известно, ещё в детстве, но при этом всё время нашего общения он отмечал, что в среде нашего Института и Братства чувствует себя окружённым единомышленниками. Разумеется, и для нас его отношение удивительно и дорого.

Ясно, что мы не говорили о существовании Бога. Но то, что происходит среди людей, между людьми, его интересовало и даже волновало. Отсюда, думаю, и его интерес к Братству как совершенно особому сообществу в современной России. Могу предположить, что внимание и дружеское к нам Теодора отношение связано с сильной этической, нравственной интуицией в нём. Он знал, что такое правда и справедливость не для себя. Я даже как-то спросил его, откуда это в нём. Эта интуиция помогала ему принимать в жизни важные, хотя порой непростые и даже радикальные решения. Так было, например, когда он покинул Израиль поскольку не согласился с политикой непримиримости по отношению к арабам, которая взяла верх. Как известно, он воевал за установление этого государства и, тем не менее, покинул его. Так было, думаю, когда он решил приехать в Россию и способствовать повышению уровня университетского образования и интеграции его в европейское образовательное пространство. Думаю, эта нравственная интуиция открывала ему возможности для общения с самыми разными людьми. Он был ответственным в общении, умел дружить. В отношении своего атеизма он сказал как-то, что не испытывает необходимости перекладывать свою ответственность на кого бы то ни было, в том числе и на Бога. Это близко и нам.

Мы благодарны Теодору за его дружеское к нам отношение, за его неожиданный для неверующего человека интерес к разным аспектам деятельности Института и Братства. Он умел убеждать и был, между прочим, одним из тех, кто побудил нас в СФИ открыть отделение социальной работы. Как-то во время одной из встреч у нас на Покровке он заметил: «Если бы я был верующим, то сказал бы, что сам Бог велит вам заниматься социальной работой». Известно, что он сам закрыл в своё время социальную программу в Шанинке по причине отсутствия работы по специальности для своих выпускников, но, очевидно, продолжал думать об этом и искать возможности. Видимо, и у нас он увидел одну из таких возможностей. Он много помогал, регулярно участвовал в экспертном совете по разработке и развитию этой программы.

Нельзя не сказать об отношении Теодора к России. Оно не было сентиментальным (хотя Теодор был чувствительным человеком), но оно было ответственным, и это очень ценно, особенно сегодня, после разорения, которое пережила наша страна в XX веке. И он оставался этому верным даже тогда, когда он и его школа испытывали серьёзные трудности. Он рассказывал, например, как обличал своих западных коллег, которые, занимаясь исследованиями в России, рассчитывали лишь взять своё, не думая о том, кто и как будет жить здесь в будущем. Он понимал, что в России есть что беречь и есть что созидать, и был ответственным и за будущее России. Поэтому его жизнь и работа здесь – не остаточное явление оптимизма 90-х годов, но подлинное свидетельство дня сегодняшнего, и завтрашнего, и не только для нашей страны, но, думаю, и для всего мира.

Светлая память Теодору!