Что должны знать врачи о Боге, а богословы – о геноме

Сегодня биоэтику изучают два вида студентов: медики и теологи. Однако на практике с этическими вопросами, возникающими в области биомедицинских технологий, сталкиваются не только они. Галина Леонидовна Муравник, которая читает авторский курс Биоэтики студентам богословского факультета СФИ, недавно представила цикл открытых лекций в Клубе «В поисках смысла». Мы попросили ее немного рассказать о том, какие проблемы затрагиваются в курсе и как их воспринимают современные люди.

Галина Леонидовна, недавно вы провели цикл лекций в Клубе «Событие». Он был посвящен вопросам генетики или не только?

Галина Муравник: Он назывался «Читая генетические скрижали жизни», но весь этот цикл из пяти лекций охватывает разные стороны, разные проблемы биоэтики – от получения и использования генетически-модифицированных оргнизмов до правового статуса эмбриона человека. В основе значительного числа новых технологий, которые попадают в проблемное поле биоэтики, лежит генетика. Поэтому я так и назвала этот цикл.

Каких проблем вы касались в этом цикле лекций?

Галина Муравник: Начали мы, возможно, с самой животрепещущей проблемы – это вспомогательные репродуктивные технологии. Знаете, когда говоришь «биоэтика», в ответ (даже от людей довольно просвещенных, образованных в своих областях) часто слышишь: «А что это такое?» Люди даже не слышали этого слова. А когда начинаешь рассказывать, что это такое, оказывается, что в своей жизни все так или иначе с этими вопросами сталкивались. То есть знают – не знают, а проблемы эти встают практически перед каждым. И, конечно, моя задача – помочь людям не только разобраться, о чем идет речь, но и четко понять, что за этим стоит, какие базовые этические ценности затрагиваются.

Мы начали разговор со вспомогательных репродуктивных технологий, потому что, наверное, сейчас это очень многих касается, учитывая, что репродуктологи в нашей стране говорят о надвигающейся «пандемии бесплодия». Огромному количеству людей репродуктивного возраста – это 6 миллионов женщин и 4 миллиона мужчин – поставлен диагноз «бесплодие». Это семейные пары, и они хотели бы иметь детей, но иметь их не могут. И вот на помощь приходят новые вспомогательные репродуктивные технологии, очень популярные и доступные сейчас многим – это экстракорпоральное оплодотворение (ЭКО), искусственное осеменение, инъекция сперматозоида в цитоплазму яйцеклетки (ИКСИ), суррогатное материнство. Многие люди этим пользуются, но когда они обращаются в клиники, там по понятным причинам всей полноты информации им не дают. Там показывают красивую сторону медали, благополучную, а о том, какие могут быть последствия, скажем, для женщины, которая проходит через процедуру ЭКО, для ребенка «из пробирки», как их называют, стараются умалчивать. И, к сожалению, ситуация, по крайней мере в России, такова, что очень трудно даже специалистам, педиатрам получить доступ к информации о детях, которые родились при помощи этих технологий, чтобы потом проследить за их развитием, состоянием здоровья. И, видимо, это делается частными клиниками сознательно. В то же время есть опыт зарубежных стран и большая статистика, существуют очень серьезные многолетние исследования, которые показывают, что на самом деле здесь все не так благополучно, как это представляют у нас. И мне хотелось нашим слушателям рассказать об этом.

Еще одна актуальная проблема – суррогатное материнство. Россия одна из немногих стран мира, где по закону разрешено коммерческое суррогатное материнство. Помимо нас это Грузия, Украина, Казахстан, ЮАР. В ряде стран оно запрещено законодательно – это Австрия, Германия, Италия, Норвегия, Франция, Голландия и другие европейские государства. А в таких странах, как Дания, Испания, Израиль, Канада, Великобритания, Австралия и ряд других, суррогатное материнство разрешено, но только благотворительное.

А благотворительное – это как?

Галина Муравник: Просто из любви к ближнему, чтобы помочь бесплодной женщине, то есть человек на этом не зарабатывает деньги. А у нас это для некоторых людей стало своего рода бизнесом: женщины, не имея других источников существования, рожают для других  одного ребенка, оправятся – второго. Есть такие «рекордсменки» – по десять и более чужих детей выносили под заказ. И, конечно, все клиники единодушно говорят, что это очень благородное дело. Но так это выглядит лишь на первый взгляд. На самом деле, когда начинают серьезно исследовать эту проблему, выясняется, что здесь не все так благостно. Уже давно известно, что между матерью и плодом во время беременности устанавливается психоэмоциональная связь. Есть понятие эмбриональная педагогика, когда женщина со своим ребеночком общается, когда его носит. Он слушает музыку, он чувствует прикосновение, поглаживание, звуки её голоса, улавливает и запоминает ритм её сердца, на который реагирует даже потом, после родов. Почему, когда мама берет на руки, ребенок успокаивается? Он слышит тот ритм сердца, который слышал еще внутриутробно. И поэтому, когда женщина вынашивает ребенка, а потом отдает его, я думаю, что ему наносится психологическая травма. Это может быть не так явно, но неизвестно, когда и как это скажется на его психическом статусе. Я думаю, что скорее всего, люди, которые используют программу суррогатного материнства – понятно, от безысходности, и платят немалые деньги суррогатной матери, ждут этого ребенка и окружают его любовью. Но, тем не менее, есть какие-то законы, которые нельзя обойти, нельзя игнорировать. Это законы психофизиологии. И когда пришедшие в Клуб «Событие» люди узнают об этой изнанке вспомогательных репродуктивных технологий, они начинают серьезно задумываться, что, может быть, не стоит ради «ребенка на руках», прибегать к этим столь неоднозначным технологиям, может быть, следует свое нереализованное материнское чувство направить на попечение о других детях, которые лишены родительской заботы. Это не обязательно должно быть усыновление. Сейчас есть разные формы…

Вы читаете курс лекций и у нас в институте. А еще во многих ли вузах вы читаете? И во многих ли вузах в России есть такой курс биоэтики?

Галина Муравник: С 2002 года этот курс обязательно читается во всех медицинских вузах. Он просто введен в базовый учебный план. А я начинала читать курс биоэтики, когда преподавала в Библейско-богословском институте (ББИ), а позже на летних научно-богословских школах ББИ. И он всегда вызывал большой интерес слушателей. Подобный курс читается, я знаю, и в Российском православном университете. А в Свято-Тихоновском университете, по-моему, такого курса нет. Но мне кажется, что будущим теологам, священникам этот курс остро необходим. Я, например, знаю ситуацию на Украине. Мой знакомый там сейчас пишет магистерскую диссертацию, время от времени туда ездит и работает в библиотеках. И когда приезжает, он мне привозит очень много материалов, по две-три-пять диссертаций, написанных по проблемам биоэтики. То есть многие будущие священники в Киевской духовной академии, в семинарии защищаются по этим темам. А недавно меня просил священник из Прибалтики его проконсультировать – он тоже пишет диссертацию по биоэтике. Такой большой интерес в церковной среде, конечно, не случаен. Церковь реагирует на проблемы, которые есть в обществе, у прихожан, у народа Божьего. Мне кажется, что этот курс было бы очень важно читать и священникам.

А вообще как реагируют верующие и неверующие слушатели на ваши лекции, выступления на конференциях? Что оказывается самым неожиданным? Какие вопросы наиболее острые?

Галина Муравник: Для меня неожиданным было, что люди, которые ничего не знали о биоэтике, после лекции мне говорили: «Мы так много всего узнали. У нас были поверхностные представления, и мы узнали “обратную сторону медали”, что здесь не все так благополучно, встает немало этических вопросов». И я вижу в дискуссии после моего выступления, что для людей было важно получение этой информации. А когда люди с секулярным сознанием слушают об этом, дискуссия, конечно, ведется уже иначе. Как неверующему человеку объяснить, на что можно опереться, доказывая, например, что эмбрион с момента зачатия – это человек во всей его полноте, и он имеет право на охрану своей жизни. Для верующего человека тут, конечно, вопроса нет. «Тот, кто будет человеком – уже человек», – говорил Тертуллиан. А для неверующего – как? В его представлении, если он пока не родился, то это еще не человек, а лишь какое-то скопление клеток, особенно на первых этапах эмбриогенеза. И тут не к чему апеллировать, ни к тексту Писания, ни к учению Церкви и святых отцов, ни к чему. Поэтому очень сложно говорить с такими людьми. Если совесть или какое-то этическое внутреннее чувство в человеке не срабатывает, то его просто невозможно переубедить. К сожалению, курсы биоэтики, которые читаются в медицинских вузах – это, как правило, такая светская биоэтика. Выходит много учебников. Я за ними слежу, знакомлюсь с ними, и они построены совершенно на других основаниях, там абсолютно другая парадигма, принципиально отличная от парадигмы христианской антропологии.

Есть ли вопросы, по которым существуют разные взгляды среди верующих, среди христиан? Если да, то какие?

Галина Муравник: Да, такое разномыслие по некоторым вопросам существует. Один из примеров – отношение Русской православной церкви и Римско-Католической церкви к контрацепции. Для католиков никакие формы контрацепции неприемлемы, за исключением ритмических (то есть воздержание от супружеских отношений в дни, наиболее вероятные для зачатия). А РПЦ все-таки позволяет использовать неабортивные контрацептивы. Или, например, РПЦ допускает искусственное оплодотворение половыми клетками мужа, а Католическая церковь вступает против применения этой технологии. Однако эти расхождения не затрагивают базовых этических ценностей. В христианстве личность человека – самоценна и неприкосновенна. И поэтому никому не дано право распоряжаться ею по своему усмотрению – ни ее жизнью, ни ее смертью. Блаженному Августину принадлежат слова: «Слава Божия – живой человек». Через призму такого отношения к человеку христиане любых конфессий рассматривают и решают те или иные проблемы биоэтики.