Создавайте духовные союзы!

Сто лет назад, 1 февраля 1918 года, в разгар революционных событий и начавшихся гонений на церковь, предчувствуя наступление новой эпохи в ее истории, патриарх Тихон призвал архипастырей и пастырей «устроять духовные союзы». Сквозь вековую толщу призыв святителя, кажется, достиг ушей архипастырей, пастырей и всех верных чад Русской церкви, и глазами веры сегодня можно разглядеть в ней не только исторический интерес к братской традиции, но и знаки возрождения самого братского движения.

Одним из таких добрых знаков стала всероссийская научная конференция «Православные братства в истории России», прошедшая в Санкт-Петербурге с 1 по 3 февраля по благословению митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Варсонофия в Просветительском центре во имя святого новомученика архимандрита Льва (Егорова) при Феодоровском соборе. На конференции говорили о разных аспектах жизни православных братств: как они возникали и чем отличались от дореволюционных братств, как отвечали на гонения, как влияли на самостоятельность церкви и ее роль обществе, а также о перспективах братского движения в нашей стране.

С трудом мы можем представить весь трагизм происходившего сто лет назад: церковная иерархия, духовенство и миряне, лучшие из которых участвовали в недавно начавшемся Поместном соборе, ожидали, что церковь наконец-то станет свободной от государственных оков. Однако после Октябрьского переворота «на их глазах православная Россия превратилась в богоборческий ад», говорит протоиерей Георгий Митрофанов, заведующий кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии. «С разных концов страны поступают сообщения об убийстве духовенства и православных иерархов руками “по рождению православных” людей. В ряду массовых убийств православного духовенства и просто невинных верующих даже убийство императорской семьи не воспринималось чем-то неординарным», – добавляет отец Георгий. Власти вовлекают людей в богоборческую деятельность, и народ, совсем недавно называвший себя православным, теперь поддерживает антицерковную кампанию.

Одним из первых посягательств на святыни церкви стала попытка захвата Александро-Невской лавры советскими властями в феврале 1918 года. В ответ на официальное требование наркома Комиссариата государственного призрения Александры Коллонтай сдать все дела по управлению имуществом Лавры, духовенство и миряне города собрались на её защиту, рассказывает историк Михаил Шкаровский, главный архивист Центрального государственного архива. Было решено «твердо заявить народным комиссарам, что православный русский народ не допустит отобрания имущества у монастырей и храмов, не допустит поругания его заветных святынь». Резолюцию подписали митрополит Петроградский Вениамин, оба его викария и все присутствовавшие. Подписные листы были разосланы по храмам города. Не дождавшись добровольной сдачи Лавры, 1 февраля (по старому стилю 19 января) власть отправила вооруженный отряд с целью захвата обители силой. Внеурочный набат из Лавры привлек туда поток людей. Настоятель Скорбященского храма протоиерей Петр Скипетров попытался вразумить солдат, обратившись к ним с речью, но был смертельно ранен. В следующие два дня митрополит Вениамин (Казанский) созывает крестные ходы в защиту Лавры, на одном из которых и родилось Александро-Невское братство.

Как отмечает Алексей Беглов, старший научный сотрудник Центра истории религии и церкви ИВИ РАН, «события в Александро-Невской лавре – квинтэссенция происходящего в стране… подобное происходит по всей России, на волне начинающихся гонений происходит поляризация людей – либо ты с гонителями, либо защищаешь церковь, “теплохладных” становится всё меньше».

Возрождению братского движения также способствовало изменение сознания церковных иерархов и духовенства. Это отчетливо проявляется в решениях Поместного собора от 1918 года, направленных на развитие местной инициативы, прежде всего – «Приходском уставе», предусматривавшем широкое привлечение прихожан в органы церковного управления.

Это был настоящий взрыв. Неформальные объединения верующих стали возникать повсеместно. Они не только защищали церковные святыни, но и в дальнейшем помогали пострадавшим от советских гонений, занимались делами милосердия в больницах и детских домах, а также просветительской и миссионерской деятельностью. Воспоминания современников и научные исследования согласно указывают на необычную духовную атмосферу, царившую в новых братствах и союзах приходов.

Уже к 1914 году в России существовало более 700 православных братств, занимавшихся самой разнообразной деятельностью. Однако братства, возникшие после 1917 года, принципиально отличались от дореволюционных, подчеркивает Юлия Балакшина, ученый секретарь Свято-Филаретовского института. По ее словам, «уже к 1920 году практически все они прекратили свое существование. В то же время поднялась новая волна братского движения».

Дореволюционные братства различались по направлениям деятельности (миссионерские, благотворительные, просветительские, храмоустроительные), по ее масштабу и административным особенностям (епархиальные, приходские, при духовных учебных заведениях), по характеру внутренних связей (братства – общества, братства – «союзы любви»). Братства, возникшие после революции, изучены пока меньше, но очевидно, что типологически большинство из них возникало для решения одной конкретной задачи – защиты от поругания православных святынь. В этом смысле их можно назвать «охранительными» и сопоставить скорее с братствами Юго-Западной Руси. «Однако в краткий срок с 1918 по 1922 год легально и далее до 1932 года полулегально эти братства брали на себя ответственность за те сферы церковной жизни, которые традиционные церковные институции уже не могли выполнять: миссию, духовное образование, просвещение, – подчеркивает Юлия Балакшина. – Постепенно в сознании руководителей некоторых братств формировалась и предельная задача – сохранить и возродить церковь».

Вскоре после революции братства перестали быть привязанными к той или иной церковно-административной территориальной единице и были по преимуществу межприходскими или внеприходскими. Если прежние братства появлялись на окраинах Российской империи для решения миссионерских и просветительских задач, после революции братва чаще рождаются в крупных столичных городах: Петрограде (Александро-Невское и более двадцати других братств), Москве (Братство-союз ревнителей и проповедников православия), Киеве (братство во имя Иисуса Сладчайшего, основанное архимандритом Спиридоном (Кисляковым)). «Братства новой исторической эпохи складываются благодаря личному выбору людей, их ответственной церковной позиции, – говорит Юлия Балакшина. – Условия жизни ставят братчиков в ситуацию не только перемещения по различным храмам города, но и полного или частичного рассеяния в результате советских репрессий, однако разрыв с местом не приводит ни к крушению веры, ни к прекращению отношений».

Если братства синодального периода по своему типу тяготели более к общественным организациям, то возникшие после 1917 года союзы вновь обрели прежде всего церковный характер, причем такое изменение они сами воспринимали не как новшество, а как возвращение к подлинной традиции. Так, священномученик Иннокентий Тихонов, один из основателей и руководителей Александро-Невского братства, писал: «Многие знают о православных церковных братствах только по слухам и смотрят на предполагаемое братство как на что-то новое, небывалое и поэтому невозможное у нас. Братство – дело весьма древнее… Оно есть жизнь Церкви в Церкви, Которая не есть какое-то внешнее учреждение, но напротив семья наша, истинное единение наше во Христе… Братство есть единственно истинная в условиях нашей жизни форма Церковного единения; форма притом такая, какую, думается, не разрушат и самые врата адовы».

Стремление братств воплощать полноту Евангельского откровения делает особенно интересным обращение к их экклезиологическим основаниям. Размышлениями о том, как четыре свойства Церкви, зафиксированные в Символе веры, – единство, святость, соборность и апостоличность – осуществляются в общинах и братствах, поделился священник Георгий Кочетков, ректор Свято-Филаретовского института и основатель Преображенского братства – наиболее заметного движения в современной Русской православной церкви.

Братства сильно продвинули церковь на пути к единству, будучи значительно более смелыми и открытыми в межконфессиональных и межцерковных отношениях. «Это не безбрежный экуменизм, а движение сердца, которое обретает общий язык любви. В церкви часто этот язык не ищут или ищут только в политической и социальной сфере», – говорит отец Георгий.

Братский и общинный опыт реанимирует и аскетическую традицию церкви, которая в наше время, по словам ректора СФИ, очень упрощена и искажена тем, что «на первый план выходят элементы второстепенные, а самое главное остается в забвении или на периферии».

Можно говорить и о возрастании церкви в своем общинно-братском изводе в духе соборности, считает отец Георгий: «Это видно из истории послереволюционных братств: из того, как они выбирают старших – без всяких споров и подозрений в антиклерикальных настроениях, в том, как они устанавливают консенсус по основным параметрам своей внутренней жизни». В этом же ряду стоит ожившее в братствах желание включить в церковную жизнь всех верующих, преодолеть проблему номинального христианства и, как следствие, искаженного отношения к таинствам, церковного индивидуализма.

Также отец Георгий обратил внимание на постоянство церкви в обращении именно к общинно-братским основаниям и даже формам устроения жизни церкви: «Апостолы жили в общине и основывали братства – не приходы, не епархии. Мы должны оценить это, чтобы понять, почему жизнь в общинах и братствах – неотъемлемое качество церковной полноты». Вместе с тем, как подчеркнул отец Георгий, сегодня понятие «братство» не тождественно понятию «церковь»: за две тысячи лет оно существенно обогатилось, и в наше время это «в какой-то степени неологизм».

На переломе эпох церковная традиция всегда обновляется и рождает новые формы. Сегодня, когда, во-первых, завершилась многовековая константиновская эпоха церковной истории, а во-вторых, очень разрушительный для церкви советский период, должны народиться новые отношения между церковью и государством, церковью и обществом, церковью и культурой, церковью и народом, и не последнюю роль в формировании этих отношений играют православные братства. То, что противостоит сегодня братскому движению, «показывает себя как нечто нецерковное или антицерковное», подчеркивает отец Георгий Кочетков. По его мнению, укрепление и развитие общинно-братских начал в церкви будет способствовать и ее внутреннему обновлению и оздоровлению, позволяя ей противостоять опасностям клерикализма и папизма, раздробленности на «микроконфессии», антихристианским тенденциям фундаментализма и секуляризма.

Что же такое братство в современной церковной ситуации – «лекарство для прихода», объединение для мобилизации христиан на решение определенной задачи, церковное собрание, «союз любви»? Какова их роль? И каковы перспективы братского движения?

«Есть два оттенка значения в слове “братство”. Первый – братство как принцип, как качество церкви, которое не прописано в Символе веры, но является существенной стороной Церкви. В Новом завете встречается слово “братство”, и Христос заповедует братство своим ученикам. А второй – братство как конкретное собрание, эмпирическая реальность, синоним общины», – говорит протоиерей Александр Сорокин, настоятель храма Феодоровской иконы Божией Матери.

Протоиерей Константин Костромин, проректор по научно-богословской работе СПбДА, отвечая на вопрос о роли братств в выживании Русской церкви в годы гонений, поставленный в ходе конференции протоиереем Георгием Митрофановым, охарактеризовал братство как собрание, через которое действует Святой Дух: «Братства, какими бы они не были разными, не создавались по приказу, это всегда было ответом на запрос жизни. В царской России братства способствовали решению социальных задач, а во время гонений – защищали церковь. Это было естественное явление Духа; братства не просто помогали церкви выжить, но были проявлением Духа, его орудием».

«Благодаря братствам в годы гонений исполнились слова Иисуса Христа: “Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее” (Мф 16:18). И “врата ада” не одолели церковь, потому что братства были той формой, в которой Духу Святому было дано плодоносить», – считает протоиерей Александр Сорокин.

Отец Георгий Кочетков напомнил о таких печальных фактах в истории церкви как исчезновение православных церквей в Азии, Северной Африке, отметив, что жизнь нашей церкви зависит от нас: «Бог действует через людей, и человек может отторгнуть действие Божьей благодати, заблокировать действие Божье». По его мнению, учитывая трагичность нашей истории, братства были «хоть и запоздалым, но откровением свыше для нашей церкви. Одними из самых стойких среди мирян были братчики. Я очень рад, что по инициативе Свято-Петровского братства на Левашовской пустоши поставлен крест в память членов братства, погибших в годы гонений. Отдавая должное памяти этих людей, которые до конца оставались верными Богу и Церкви, следует сказать – это то сокровище, которым мы должны делиться со всем миром. Братства помогли нашей церкви и жить, и выживать».

Говоря о современных условиях для возникновения церковных братств, Дмитрий Гасак, первый проректор СФИ и председатель Преображенского братства, отметил, что сегодня общество и законодательство допускают создание свободных объединений людей, в то время как в Уставе РПЦ их место не предусмотрено. «Это говорит о разнице между церковным и общественным сознанием, о том, что церковь не пользуется теми возможностями, которые ей предоставляются», – подчеркнул Дмитрий Гасак.

Вместе с тем, первичны для возникновения братств не внешние условия, а внутренний импульс, связанный с верой в Церковь. «Часто этой веры не хватает, иначе не было бы такого “затишья” по поводу существующих трудностей и проблем церковной жизни, – считает Дмитрий Гасак. – Когда есть вера, можно совершить многое из того, что кажется невозможным: можно вспомнить, как отец Павел Адельгейм построил храм в Кагане в 1969 году, несмотря на прямой запрет властей. Вера в Церковь первична, ее нужно иметь и укреплять, несмотря на все трудности, опасности и неудобства, которые с этим связаны».

По мнению отца Георгия Кочеткова, явного стремления к братской жизни сейчас не видно, однако интерес к братствам, к неформальным живым союзам верующих у людей есть, особенно у молодежи. И это бросается в глаза на фоне нарастания негатива в отношении официальных церковных структур: «Церковь перестали понимать и воспринимать, народ снова ее отторгает, часто со злобой, и не только в столице, но и по всей стране… Это продолжается ни один год, и не замечать этого нельзя, – сказал отец Георгий. – Мне приходится много работать с интернетом, и я удивляюсь тому, как повысился интерес к живым и неформальным объединениям. Когда мы ведем большие открытые встречи перед оглашением, то люди, узнавая, что мы от братства, принимают нас с радостью, а когда говорим, что мы члены церкви, с разочарованием спрашивают: “что, РПЦ?”. Мы говорим: “да”. Поэтому пока не поздно, нужно говорить о живой жизни в церкви, а не о тех или иных закостенелых и архаичных формах».

По мнению отца Георгия, сто лет назад церковь уже опоздала, и «сто лет мы расплачивались за это кровью». Сегодня нужно опираться на «особую русскую традицию»: это и наследие Алексея Хомякова и всех русских славянофилов, в центре которого соборность и общинные отношения; и наследие Поместного собора, который «пришел к очень серьезным результатам и пока еще не закрыт»; и тот потенциал общинности и братскости, который заложен в старообрядческой традиции.

«И если мы не забудем, что историческое время очень быстро течет и что второй раз опаздывать нельзя, то перспективы братского движения в нашей церкви будут самыми прекрасными. Мы верим в возрождение жизни в нашей церкви и в нашей стране, несмотря на все разрушения коммунистического периода. Но оно может произойти, а может не произойти: от всех нас здесь многое зависит», – считает отец Георгий.

Подводя итоги конференции, ее участники выразили солидарность со словами протоиерея Константина Костромина: «Буду ждать продолжения».