Он из той церкви, которую выкорчёвывали с 1917 года

Юрий с увлечением начал читать и делиться с друзьями самиздатовскими книгами писателя: «Воспоминания об отце», «Церковь верных», «Свет Церкви», «Путь отцов» и другими.

«Читая первый раз Сергея Иосифовича Фуделя, я прежде всего увидел, что в его трудах присутствует отражение собственного живого духовного опыта и опыта жизни той церкви, которую в Советском Союзе выкорчёвывали после 1917 года на протяжении всего XX века и с которой в семидесятые годы встретиться уже было трудно, – вспоминает отец Георгий Кочетков. – Я почувствовал, что человек пишет из глубины – не только личного духовного опыта, но и общей культурной традиции, которая также драгоценна. Это касалось всех его работ, писал ли он о первохристианах, или о Флоренском, об оптинских старцах, или это было воспоминание об отце, или размышление о тех или иных местах Священного писания. Я почувствовал в его книгах дух свободы, дух независимости, неподцензурности».

Вскоре друзья Юрия сами стали перепечатывать книги Фуделя на машинке, а через некоторое время от внучки Николая Евграфовича – Екатерины Соколовой – неожиданно узнали, что автор, как бывший репрессированный и ссыльный, живёт за сто первым километром от Москвы в городе Покров Владимирской области в большой бедности. Друзья купили продукты и, заручившись рекомендательным письмом Николая Евграфовича, поехали в Покров познакомиться и передать помощь. 

«Сергей Иосифович с женой занимали половину большого деревянного уже покосившегося от времени дома, – рассказывает профессор Александр Копировский. – Его обстановка поражала абсолютной бедностью. В просторной главной комнате практически ничего не было, кроме одной большой Тихвинской иконы Божией Матери в углу. Нашим продуктам Сергей Иосифович обрадовался – холодильник стоял совершенно пустой. Но самая первая встреча длилась недолго. Как человек битый жизнью, он был очень сдержан и осторожен, несмотря на рекомендательное письмо. Вёл себя спокойно, говорил мало и тихо. Впоследствии визиты с продуктами повторялись, беседы наладились, но всё равно книги рассказывали об авторе гораздо больше, чем он сам. Было понятно, что годы страданий приучили его к тому, что надо жить внутри себя. Сергею Иосифовичу были свойственны внутренняя тишина, кротость, собранность, но не суровая сосредоточенность. Зато его жена Вера Максимовна была очень рада общению с молодёжью. Её открытое лицо, все в множественных морщинах, лучилось добротой, светом, умом. Несмотря на разницу в возрасте, у нас с ней сложились дружеские отношения». 

«Однажды он показал мне свою книгу “У стен Церкви”, ещё не вышедшую “в тираж” (то есть не размноженную на машинке), – продолжает Александр Михайлович. – С радостью прочитав, я спросил его о названии: почему “у стен” – снаружи, а не внутри? Он задумался. Потом сказал: “Ну, нет, конечно, в ней. Я имел в виду, что мы стоим у её стен изнутри”. Размышляя потом над ответом Сергея Иосифовича, я пришёл к выводу, что для него реальность Церкви на земле выражалась более всего в святых – древних, тексты которых он так хорошо знал, и современных ему – с некоторыми он даже имел счастье общаться лично. Поэтому главным своим делом он считал свидетельство новым поколениям христиан, приходящим в Церковь часто “с нуля”. А себя самого видел в числе стоящих только “у стен Церкви”».