Цена дискуссии в церкви

Владимир Легойда: Главное событие последних лет в области выстраивания внутрицерковного диалога – это, конечно, создание Межсоборного присутствия. Этот механизм абсолютно беспрецедентный и обладает огромным, во многом нераскрытым пока потенциалом. Его раскрытие зависит не только и даже не столько от нас, церковных чиновников, которые туда также входят. Поверьте, ритм ежедневной работы не позволяет нам быть единственным двигателем процесса, задуманного для привлечения в общецерковную дискуссию новых людей со своими взглядами. Поэтому в рамках Межсоборного присутствия ожидаем прежде всего движения «снизу». Через это и может быть создана подлинная общецерковная дискуссия. Подобный процесс не может начинаться нигде, кроме как в активных приходах. Полноценная приходская жизнь является микромоделью общецерковной дискуссии и матрицей для ее развития. Поэтому то, каким у нас будет участие клириков, мирян в обсуждении важных вопросов церковной жизни, решается в том числе на каждом приходе.

Давид Гзгзян: Я все время думаю о том, какое значение можно было бы придать самому феномену существования Межсоборного присутствия. Ведь по существу мы имеем дело с первой за практически сто лет попыткой запустить обсуждение животрепещущих проблем на общецерковном уровне, с участием разных людей, занимающих разное положение в церкви, от первоиерарха до мирян. Надо учесть, что это не первый понтификат в условиях свободы церкви, когда нет Совета по делам религии, нет жестких ограничений в деятельности церкви и так далее. Не первый, а второй. Время предыдущего понтификата, или патриаршества – как вам угодно, – было охарактеризовано практически абсолютным штилем в этой области. При всем том, что тематика дискуссий, в принципе-то, не нова. Она воспроизводит повестку дня Московского Собора 1917-1918 годов. Но как ни странно, именно в ситуации, когда с церкви сняли путы, ограничивающие ее жизнь и разнообразие мнений, какие бы то ни было попытки высказать позицию воспринимались очень часто как покушение на церковное единство.

Сегодня мы все-таки можем сказать, что различия в тех или иных позициях уже не воспринимаются как катастрофа. Может быть, это не впечатляющий результат на фоне того, что является насущной потребностью церкви. Но принимая во внимание, в каком фактическом состоянии церковь подошла к тысячелетнему юбилею Крещения Руси, трудно было бы говорить об оправданности иных ожиданий. Не слишком ли они завышены? Хотя я персонально, конечно, все время жду прорывов. И мне кажется, что такой основополагающий документ, как, скажем, унификация практики причащения в церкви, мог бы выглядеть гораздо решительнее, чем то, что в итоге получилось. Но, возможно, мы еще не научились радоваться даже мелким сдвигам. Может быть, сама эта шести-семилетняя история должна была бы нас периодически возвращать к истокам и учить оценивать ситуацию относительно того, из чего она выросла.

Давид Гзгзян: Что такое на сегодняшний день церковная дискуссия, боюсь, не понятно никому. Поэтому я думаю, что самыми главными вопросами должны были бы оказаться регламент, ход, характер и технология принятия решений в рамках самой дискуссии. Если мы ведем дискуссию в сфере науки, то там дискуссионное поле настолько отработано самой природой науки, что вопрос эффективности этого поля не стоит так принципиально. А в церкви на сегодняшний день, мне кажется, самая большая проблема именно эта.

Мне хочется много чего увидеть за тот срок, который мне осталось провести на земле в живом состоянии. Особенно, как должна была бы выглядеть церковная дискуссия. Ведь это не обыкновенная полемика, это не просто обмен мнениями. Это нечто гораздо более серьезное. И, уверяю вас, в этом смысле преимуществ нет практически ни у кого. Нам кажется, что где-то существуют гораздо более отработанные процедуры. И, наверное, это так. Второй Ватиканский собор в этом смысле производит серьезное впечатление. Но это не означает, что благодаря ему в Римско-Католической церкви сформировалось постоянное, живое дискуссионное поле. Я бы тут не преувеличивал достижения.