Образ Иисуса Христа в повести Н. С. Лескова «На краю света»: от ранней редакции к окончательному тексту

Как известно, в основу произведения легло происшествие из жизни архиепископа Нила, о котором писателю рассказал откупщик, крупный финансист В.А. Кокорев. Записанную историю, Лесков подверг литературной обработке, в результате которой появился рассказ «Темняк», считающийся ранней редакцией повести «На краю света».

Использованное в рассказе лишь дважды (если считать заглавие), слово «темняк» семантически схоже со словом «тёмный», употребляющимся в значении «неясно осознаваемый, неотчетливо проявляющийся (о чувствах, мыслях и т.п.); смутный» [3]. Неслучайно архиепископ Н., говоря о своём вознице, даёт ему подчёркнуто вещественное описание. В первую очередь оно интересно как результат «рассматривания». Видно, что область души «темняка» – объект миссионерского интереса – зрительно труднодоступна. Внутренняя жизнь не выступает на его лице. Архиепископ, оказавшись в условиях, требующих от наблюдателя «видения» особого качества, обнаруживает свою неспособность к переключению зрения в необходимое состояние.

В связи с этим священнослужитель фактически каждое действие «темняка» воспринимает с недоверием. Выводы, которые делает архиепископ относительно намерений непросвещённого человека, в пиковой точке сюжета – в спасительном возвращении возницы – оказываются ошибочными.

Совершаемые архиепископом Н., духовные открытия, Лесков-писатель стремится визуализировать. Неслучайно рассказ о времени, проведённом священнослужителем в отсутствии дикаря, осуществляется в изобразительном регистре. Текст воспоминаний создаётся с опорой на зрительное восприятие мира.

Повышенное внимание к видимому во многом вызвано особенностями освещения, зависящего от определённого времени суток. Сумерки, отмеченные «игрой света», «фокусами», «фосфорическим явлением», связаны с обманом. «Предрассветный свет» [2] сохраняется в дневное время, иллюзорно продлевая ночные часы («день стоит, а всё ещё дня ждешь» [2]), на которых лежит печать смерти. На границе между днём и ночью «обманный свет» [2] влияет на качество зрения. Отсутствие в тексте характеристик дневного света, по всей видимости, объясняется его очевидной чистотой, не нуждающейся в описании.

Работа Лескова с освещением не ограничивается решением описательных задач. Этому во многом способствует и наличие в рассказе искусствоведческого компонента, занимавшего важное место в творческом методе писателя. Тесная связь категорий света, цвета, на которых сосредоточено внимание архиепископа Н., с изобразительным искусством позволяет различать в тексте определённые смысловые ориентиры.

Говоря об увиденном, священнослужитель извлекает из памяти «картины» дня и ночи, эстетическое воздействие которых усилилось с течением времени. Млечный Путь, по его мнению, «как холст висит» [2]. Слова «точка», «чёрточки», «чертит», используемые архиепископом при описании появившегося на закате дня дикаря, лишний раз указывают на своеобразие его зрительного восприятия. В священнослужителе угадывается человек, хорошо знающий тонкости живописного мастерства, обладающий способностью к эстетизации видимого.

Судя по всему, включение в текст слов из области изобразительного искусства направлено на воссоздание в нём определённой модели видения. Решая эту художественную задачу, Лесков ориентируется на мировосприятие человека эпохи Возрождения, ставившего себя в центр мироздания.

Сделав ренессансный опыт видения основой текста воспоминаний, Лесков в то же время искал способ, который позволил бы расширить очерченную им область визуального, выйти за рамки чувственного восприятия. Этот поиск был связан с проблемой представления духовного через зримое. Решить её писатель попытался через уже «опробованные» в тексте механизмы памяти. Обессилевшему архиепископу, чей взгляд сделался «пустым» от истощения физических и духовных сил, начинают вспоминаться картины прошлого, в которых ему являлась чудесная помощь. Рассказ о них начинается со слов, указывающих на то, что зрение героя обратилось внутрь: «Видел я самого себя мальчиком; на дворе стояло чудесное лето» [2]. Важно отметить, что Лесков стремится этот вектор сохранить. На это указывает произведённое им смещение границ абзацного членения, повлёкшее за собой смешение разных временных планов. В начало абзаца, содержащего информацию о возвращении дикаря, писатель поставил предложение, которым завершается наррация о чудесной помощи.

Обращает на себя внимание «осязаемость» иллюзии летних дней – качество земное, плотяное. Именно благодаря ему архиепископ, не помышлявший о своём спасении, начинает верить в то, что он не погибнет. Возможность осязать служит ему опорой в жизни. Возвращение героя к чувственному восприятию отмечено повышенной зрительной активностью. Священнослужитель смотрит вдаль острым, внимательным взглядом и фактически не ставит под сомнение то, что видит. В появившемся перед ним человеке, похожем на индейского идола, архиепископ узнаёт некогда оставившего его дикаря.

Однако, опираясь на ренессансную модель видения, Лесков не смог визуализировать духовное открытие. Об этом говорит реакция архиепископа на возвращение возницы: «Глазам своим не верю, что это спасение моё пришло» [2]. Неудовлетворённость Лескова решениями, относящимися к области визуальной поэтики, способствовала появлению нового художественного целого – повести «На краю света», берегущей память о предшествующем тексте.

Преемственность ощущается в подходе к номинации: писатель не выходит за рамки оппозиции «тьма – свет». Сюжетная линия повести «На краю света» лежит в той же плоскости, что и сюжетная линия рассказа «Темняк». История, рассказываемая архиепископом, сохраняет тональность проповеди: слушатели реагируют на неё словом «аминь».

Сопоставление разных редакций показывает, что Лесков изменил хронотоп, в рамках которого священнослужитель ведёт повествование. Если в раннем тексте архиепископ рассказывает «небезынтересный и поучительный случай» «ясным тёплым вечером, в виду заходящего за Волгою солнца» [2], то в повести он делает это «ранним вечером, на святках» [1], т.е. в период от праздника Рождества Христова до Крещенского сочельника. Также к числу заметных изменений относится появление в окончательной редакции рассуждений об образе Спасителя, сложившимся в рамках двух культур: католической и православной. Полотнам таких мастеров, как Рембрандт, Тициан, Метцис, Лафон, Гверчино, архиепископ противопоставляет «типическое русское изображение Господа» [1] – икону Иисуса Христа.

Отмеченные выше перемены во многом произошли и благодаря чтению трактатов Тертуллиана. В повести «На краю света», богатой интертекстемами, Лесков цитирует раннехристианского богослова дважды. Комментируя историю о протопопе, которому показалось, что в него въехал воз с сеном, архиепископ вспоминает известные слова из трактата «О плоти Христа»: «Невероятно, но, однако, так было: credo, quia absurdum» [1]. Новый герой, отец Кириак «Тертуллиана “О зрелищах” читал» [1]. Именно труд, в котором богослов призывает христиан познать обязанность «удаляться от всяких зрелищ» [4], лежит в основе изменений, внесённых в текст ранней редакции.

Выбор данного трактата в качестве единицы, определяющей новую стратегию текстопорождения, обусловлен наличием в нём схожих тем, объединённых проблемой видения. В первую очередь, Тертуллиан вводит понятие «естественный свет», противопоставляя ему понятие «светильник веры». По его мнению, «кто познаёт Бога только посредством естественного света, а не посредством светильника веры, <…> тот не совершенно Его знает» [4]. Важное место в трактате занимает тема крещения – таинства, которое, как считает раннехристианский богослов, лежит в основе «главнейшего» правила, запрещающего зрелища. Он пишет о том, что человек, вступая в крестную купель, исповедует «Христианскую веру в предписываемых ею изречениях» [4] и торжественно обещает «отречься сатаны и всех дел его» [4]. Трактат, львиная доля которого посвящена описанию языческих зрелищ, Тертуллиан завершает словами об ином зрелище – явлении «торжествующего, исполненного славы и величия» [4] Господа, «признанного от всех за истинного Сына Божия» [4]. При этом богослов отмечает значимость веры: она «делает нам его близким, и мы можем воображать его как бы уже происходящим перед нашими глазами» [4].

Влияние этого труда Тертуллиана на поэтику повести «На краю света» довольно ощутимо. Оно выразилось в том, что в качестве регулятора смысловых отношений стал выступать прежде отсутствовавший в тексте образ Иисуса Христа. В связи с этим и возникла необходимость пересмотра всей системы произведения: от названия и членения текста до системы героев и мотивов.

Лесков, стремясь показать «загадочное странствие» [1] чистого, высокого духа в «неуклюжем теле» [1] дикаря, в новых художественных условиях использует новозаветное слово. Показательным в этом плане является работа с мотивом «чуда». Например, если в рассказе «Темняк» архиепископ сам смачивает свои смёрзшиеся веки слюной, то в повести в глаза священнослужителя, «ослеплённого» метелью, плюёт уже дикарь. Таким образом Лесков проецирует на текст сюжет исцеления Иисусом слепорождённого, задавая новый, более глубокий уровень прочтения повести.

Также существенные изменения произошли и в сцене, предшествующей возвращению возницы. Видно, что характер наррации сохранился: она осуществляется в изобразительном регистре. Однако Лесков перестроил модель видения, ориентируясь на образ иконы. В связи с этим наметилась тенденция к ослаблению зрительной активности. Из текста исчезли элементы, связанные с живописью. К световым характеристикам была добавлена «ясность». Расширился список металлов: помимо серебра, в тексте встречаются золото и медь. Появились такие драгоценные камни, как сапфир и бриллиант. Ориентация на икону упростила задачу по визуализации невидимого: у писателя отпала необходимость в обращении к ресурсам памяти. Архиепископ говорит о том, что движение точки «скорей можно было отличать внутренним чутьем, а не глазами» [1]. Чисто телесное, внешнее («овнешлённое») видение приближающейся фигуры дикаря («вижу, несомненно человек» [2]) в повести «На краю света» сменилось бестелесным («…на земле нет во плоти ни одного такого существа», «…или кто что ни говори, а это дух» [1]).

1. Лесков Н.С. «На краю света». [Русская виртуальная библиотека (РВБ)]. URL: http://rvb.ru/leskov/01text/vol_05/021.htm.
2. Лесков Н.С. Темняк (Ранняя редакция рассказа «На краю света»). [Русская виртуальная библиотека (РВБ)]. URL: http://rvb.ru/leskov/01text/vol_05/023.htm.
3. Словарь русского языка : В 4-х т. / Под ред. А.П. Евгеньевой. [Фундаментальная электронная библиотека «Русская литература и фольклор» (ФЭБ)]. URL: http://feb-web.ru/feb/mas/mas-abc/0encyc.htm.
4. Тертуллiан «О зрелищахъ» // Творенiя Тертуллiана, христiанскаго писателя въ конце втораго и въ начале третьяго века. Ч. 2. СПб, 1849.