«Звёздные преддверья» Николая Александровича Козырева

В название доклада я поставил слова из стихотворения Николая Гумилёва «Орёл»: «Орёл летел всё выше и вперед к Престолу Сил сквозь звёздные преддверья…». Мой отец очень любил это стихотворение, да и сама жизнь его напоминала этот полёт, с того самого момента, когда его, ещё раз пользуясь словами Гумилева, «зачаровала вышина», зачаровало звёздное небо. А случилось это очень рано. Сам Николай Александрович уверял, что его первым детским воспоминанием была комета Галлея, появившаяся в небе над Петербургом летом 1910 года. Он наблюдал её, стоя на подоконнике квартиры своего отца, инженера Горного института на Васильевском острове. И было ему чуть меньше 2 лет.

Имя Николая Александровича Козырева сегодня чаще всего ассоциируют с зеркалами, изобретёнными академиком В.П. Казначеевым. Но правильнее было бы ассоциировать его со звёздами. «Время и звёзды» – так назван юбилейный сборник, посвящённый 100-летию Козырева. «Через тернии к звёздам» написано на медали Международной академии астронавтики, которой Козырев, второй советский гражданин после Юрия Гагарина, был награждён в 1969 году за открытие лунного вулканизма. Поступив в 1928 году в аспирантуру при Главной астрономической обсерватории СССР (обсерватории Пулково) вместе с двумя своими сверстниками В. Амбарцумяном и Д. Еропкиным, Козырев оказался на острие развития советской науки, ибо научный руководитель всех трёх аспирантов, академик Аристарх Аполлонович Белопольский, был, как теперь принято говорить, основателем советской астрофизики. Хотя спектральному анализу в то время насчитывалось уже около 70 лет, вывести его на новый, современный  уровень продуктивности, раскрыть потенциал этого метода удалось именно Белопольскому. На его счету десятки фундаментальных открытий. Достаточно сказать, что он первым получил экспериментальное доказательство существования эффекта Доплера – того самого, на котором основана теория Большого взрыва. Недаром поэтому уже в возрасте 25 лет ученик Белопольского Козырев получает возможность опубликовать солидное теоретическое исследование лучевого равновесия протяжённых фотосфер звёзд в ежемесячнике Королевского астрономического общества. Впоследствии теория получит двойное имя Козырева – Чандрасекара.

Вот как описывает этот период научной биографии Козырева известная советская писательница Мариэтта Шагинян: «С 1931 года он – старший научный сотрудник Пулкова. Но в то же время он – ассистент на кафедре математики в ЛИИПСе, преподаватель мореходной астрономии в Военно-морском училище имени Фрунзе, профессор астрономии в Педагогическом институте имени Покровского, старший научный сотрудник в университетской обсерватории. Кажется, нет дороги, закрытой для него, нет вещи недоступной. Ему двадцать восемь лет. Его элегантной манере математического мышления, его лаконичной и по-ленинградски слегка картавой речи, его точной – англичане называют такую точность экзактной – форме изложения соответствует и типичный облик ленинградца; сухощаво-стройная фигура, строгая выправка, иссиня-льдистые, до неподвижности пристальные глаза, словно «наглотавшиеся» звёздного сияния. С ним переписываются видные астрономы всего мира. В его большой квартире с месяц гостит Чандрасекар, делая по утрам свою гимнастику йогов. Блестящее начало учёного поприща…» [1, c. 3].

Со смертью Белопольского в 1934 году в Пулковской обсерватории начинаются нестроения и скорби, итогом которых становится печально известное «Пулковское дело». Есть официальная справка КГБ от 10 февраля 1989 года, выданная директору Пулковской обсерватории Виктору Абалакину. В ней говорится следующее: «Сообщаем, что во второй половине 1936 – первой половине 1937 года Управлением НКВД по Ленинградской области по подозрению в «участии в фашистской троцкистско-зиновьевской террористической организации, возникшей в 1932 году по инициативе германских разведывательных органов и ставившей своей целью свержение Советской власти и установление на территории СССР фашистской диктатуры, была арестована группа ведущих ученых, научных работников и специалистов различных научных организаций, учебных заведений и предприятий, в т. ч. и в Пулковской обсерватории, а всего свыше 100 человек». Далее справка подробно описывает судьбу десяти ведущих сотрудников Пулково, репрессированных по делу. Из этих десятерых в живых остался один Козырев.

В самом известном международном журнале по астрономии Sky and Telescope (October 1989) также публиковалась статья под названием «Сталинская чистка советской астрономии». Её автор Роберт Маккатчен утверждает, что советской астрономии был нанесён урон больший, чем другим отраслям науки, даже больше, чем биологии. Хотя в биологии в годы лысенковщины пострадали очень крупные учёные, такие как Николай Вавилов, общее число репрессированных составило 5 %, в то время как астрономическая наука, по его подсчётам, потеряла 15 % кадров, а в Ленинграде – 50 % [2].

Размышляя над причинами этой диспропорции, Маккатчен делает предположение, которое мне лично кажется более убедительным, чем версия связи «Пулковского дела» с внутренними нестроениями. Пулковская обсерватория, пишет Маккатчен, с самого начала своего существования при первых руководителях Вильгельме и Отто Струве фактически оказалась немецким институтом на территории России. Глубоко укоренённый в ней дух независимости и традиции международного сотрудничества (в первую очередь с Германией) становились явным анахронизмом в окружающей советской реальности. Обсерватория была обречена на чистку.

Н.А. Козырев был арестован в ночь с 6 на 7 ноября 1936 года на праздничном балу, посвящённом годовщине революции, в Юсуповском дворце (тогда – Дворце архитекторов). Ближайший друг Козырева Митя Еропкин был арестован в канун другого советского праздника – Дня Конституции 5 декабря. Все арестованные были судимы в Ленинграде 25 мая 1937 года и единообразно приговорены к 10 годам тюремного заключения с поражением в политических правах на 5 лет. Главный биограф Козырева пулковчанин Александр Николаевич Дадаев (1918–2016) пишет об этом так: «Суд над каждым поодиночке длился по нескольку минут без предъявления обоснованного обвинения, без защиты, только с оглашением собственных признаний “виновных”, полученных под пытками. Не суд, а расправа» [3, с. 23]. Вскоре за осуждёнными в лагеря последовали их жены по обвинению «жена врага народа». Примерно половина осуждённых астрономов была впоследствии расстреляна. Другие погибли в лагерях.

Надо сказать, что в 1942 году смертный приговор за проведение контрреволюционной агитации среди заключённых был вынесен и Козыреву и только чудом не был приведён в исполнение. Замечательны подробности обвинения по этому второму делу. Инкриминировавшаяся агитация заключалась, к примеру, в том, что во время одной драки в бараке Козырев заявил, что бытие не всегда определяет сознание. Далее, он не соглашался с Энгельсом, назвавшим Ньютона индуктивным ослом. Сегодня в это трудно поверить, но ещё один из пунктов обвинения состоял в том, что подсудимый – сторонник теории расширяющейся Вселенной. Этот суд отец вспоминал со смехом, особенно то, как ему попытался помочь его большой друг, мой крестный отец Владимир Георгиевич Бэр. Он взялся быть общественным защитником. Когда в очередном пункте обвинения подсудимому было предъявлено чтение вслух стихов Есенина, Бэр попросил слова и заявил, что его подзащитный совсем не питает каких-то особых симпатий к Есенину. Ему нравятся и другие поэты, например Николай Гумилёв. Только благодаря невежеству провинциальных судей речь защитника не превратилась в более тяжкий пункт обвинения.

Мы ещё вернемся к некоторым моментам тюремной эпопеи, наиболее важным с точки зрения формирования научных воззрений Козырева. Здесь я лишь хотел бы высказать мысль о том, что трагический излом судьбы молодого учёного сыграл двоякую роль. Безусловно, он уничтожил блестящую карьеру, но без него, возможно, не свершился бы тот прорыв мысли Козырева из области положительной науки в область космологии, онтологии и религии, который обеспечил ему уникальное место в ряду самых ярких представителей русского космизма. Подобно тому, как чума, свирепствовавшая в Англии, позволила Ньютону вырваться из академической рутины и подарила миру классическую механику, так политическая чума сталинского режима стала условием появления причинной механики и козыревской теории активного времени со всеми её грандиозными следствиями. Андрей Вознесенский удачно определил эти следствия в посвящённом Козыреву стихотворении «Есть русская интеллигенция»: «Он не замечает карманников, явился он в мир стереть второй закон термодинамики и с ним тепловую смерть». Примерно так видели роль Козырева в науке и многие его коллеги. Например, популярная энциклопедия по астрономии под редакцией О.Н. Коротцева заканчивается главой «Вечная молодость Вселенной». Глава посвящена теории Козырева, отрицающей неизбежность старения и тепловой смерти Вселенной.

У меня своё видение главного значения трудов Н.А. Козырева для науки. Оно изложено в статье «Пунктиры будущего физики времени», которую, как и практически всё, что написано о Козыреве и им самим, можно найти на сайте Института исследований природы времени – детища истинного подвижника Александра Петровича Левича (1945–2016). Здесь я смогу конспективно представить только несколько положений этой статьи, отметив основные вехи создания теории и направления её дальнейшего развития уже после смерти учёного. Итак, основные вехи:

1. 1947 год. Защита диссертационной работы «Теория внутреннего строения звёзд как основа исследования природы звёздной энергии». Основной вывод работы – недостаточность внутренних источников энергии звёзд для их продолжительного свечения.
2. 1958 год. Выход в свет монографии «Причинная или несимметричная механика в линейном приближении». В этом же году открытие лунного вулканизма.
3. 1959 г. (22 ноября). Статья трёх академиков – Л.А. Арцимовича, П.Л. Капицы и И.Е. Тамма – «О легкомысленной погоне за научными сенсациями» в газете «Правда». Начало бойкота исследований Козырева со стороны Академии наук.
4. 60–70-е гг. Основная энергия Козырева концентрируется на лабораторных исследованиях свойств времени без возможности публикации результатов.
5. 1980 год. За три года до смерти учёного публикуется  статья «Астрономическое доказательство реальности четырёхмерной геометрии Минковского». В статье утверждается возможность мгновенной связи астрономических объектов через время.

Очевидна внутренняя взаимосвязь этапов развертывания проекта. Результаты поиска источников звёздной энергии входят в причинную механику в качестве ее астрофизического введения, а следствие причинной механики, гласящее, что время может нести энергию, разворачивает проект к вопросам энергетики и синергетики. Собственно термодинамические вопросы, соответственно, составляют лишь один, пусть и наиболее важный, момент эволюции ключевой идеи. И поэтому на вопрос о том, в чём состоит главный вклад Козырева в развитие науки, я обычно отвечаю так: он состоит в превращении времени в объект физического исследования, в закладывании основ физики времени. А как следствие – появляется и оригинальная космология.

Главной причиной широко распространенного представления о том, что время нельзя изучать, служит одно очевидное отличие времени от пространства. Оно в том, что мы не можем передвигаться во времени. Мы посажены в него так, что соприкасаемся с реальностью времени лишь в одной точке настоящего. Мы не можем сопоставлять временные структуры между собой, как делаем это, к примеру, с геометрическими объектами. Среди влиятельной части философов, к числу которых принадлежал Кант, это положение дел породило отношение ко времени как к вспомогательному понятию, выражающему длительность и последовательность событий и представляющему собой априорную форму познания. Изучать время физическими методами с этой точки зрения абсурдно.

Однако в истории человеческой мысли мы находим иные подходы к пониманию времени. Исаак Ньютон, вводя понятие абсолютного времени, говорит о нём как о том, что «само по себе и по самой своей природе, без всякого отношения к чему-либо внешнему протекает равномерно...» [4, с. 30]. Это определение предполагает возможность существования времени, не зависимого ни от нашего сознания, ни от материальных процессов, посредством которых мы измеряем время. Такое субстанциальное понимание времени открывает принципиальную возможность исследовать его как явление природы.

Следуя этой установке, лидер берлинской группы неопозитивистов Г. Рейхенбах в работе «Направление времени» заявил, что решение проблемы времени следует искать «между строк физических исследований». Физика, с его точки зрения, гораздо более других наук связана с природой времени: «Если время объективно, то физик должен установить этот факт, если имеется становление, то физик должен познать его, однако если время лишь субъективно и бытие безвременно, тогда физик должен иметь возможность игнорировать время в своем истолковании реальности и описывать мир без ссылок на время» [5, с. 32]. Примерно в то же время, когда писались эти слова, Н.А. Козырев вводит в научный обиход понятие хода времени как особого абсолютного свойства времени, определяющего различия между причинами и следствиями, и приступает к его экспериментальному исследованию. Козырев ссылается в своих работах и на Рейхенбаха, и на Маха, и на Д. Юма, но идёт дальше того места, до которого доходили мыслители прошлого и его современники.

Разработка причинной механики фактически означает переход от философии времени к физике времени. Если Ньютоном устанавливалось только наличие времени в мире, то в причинной механике констатируется участие времени в природных процессах. Если с точки зрения Ньютона этот независимый агент остается недоступным для объективного опытного познания, то с точки зрения причинной механики включенность времени в физические взаимодействия предполагает наличие у него именно физических свойств, которые можно обнаружить в эксперименте. Если принятие точки зрения Ньютона означает закрепление оппозиции «абсолютное» – «относительное» время, то принятие идеи Козырева предлагает к рассмотрению другую оппозицию: «математическое» – «физическое» время.

Для прояснения смысла последнего различия я люблю пользоваться замечательной пространственной аналогией, которую предлагает Р. Карнап в своей книге «Философские основания физики», а именно – различием между физической и математической геометрией. Карнап ссылается на историческую легенду о том, как великий немецкий математик и астроном Карл Фридрих Гаусс, разработав основы одной из первых неевклидовых геометрий, задумался над возможностью эмпирической проверки того, какая из математических геометрий соответствует реальному миру. Для этого Гаусс якобы занимался измерением сумм углов треугольников посредством триангуляции трёх горных вершин и намеревался осуществить более точные измерения на большом звёздном треугольнике. «Даже если Гаусс в действительности не делал такой проверки, – пишет Карнап, – сама легенда представляет краеугольный камень в истории научной методологии. Гаусс, конечно, первый задался революционным вопросом: что мы обнаружим, если осуществим эмпирическое исследование геометрической структуры пространства? Никто до него не думал о таких исследованиях» [6, с. 193]. Понимая, что для большинства его современников поиск истинной суммы углов треугольника был затеей совершенно абсурдной, сам Гаусс, согласно легенде, не решился публиковать результаты своих экспериментов, чтобы не быть поднятым на смех. Только в XX веке математики начали сознавать, что множество неевклидовых геометрий ставит подлинную эмпирическую проблему поиска той геометрии, которой отвечает наш действительный мир. По-видимому, таким же образом можно оценить вклад Козырева в наше представление о возможности изучения физического времени – того реального временного потока, с которым взаимодействует наш мир.

Охватить все возможные космологические изводы его теории достаточно трудно, но можно выделить три основных направления развития козыревской идеи. Я называю их релятивистским, синергетическим и креативистским.

Релятивизм как феномен относительности движения имеет фундаментальное значение для науки. С ним связано открытие новых эпох. Коперник с его гелиоцентризмом и Галилей с его принципом относительности движения были теми атлантами, стоя на плечах которых, по собственному выражению Ньютона, он строил свою механику. Конец же эпохи механицизма наступает после того, как физика сталкивается с невозможностью распространения принципа Галилея на движение электромагнитной волны. На смену классической механики приходит теория относительности. Принятие постулатов причинной механики, очевидно, открывает перспективу совершенно нового подхода к описанию релятивистских эффектов. Заметим, что оно не требует отказа от релятивизма Эйнштейна – Минковского, как оно не требует отказа и от классической механики. Однако признание идеи Козырева о наличии у времени физических свойств означает целесообразность перехода с геометрической на хронометрическую интерпретацию релятивизма.

Основания для такого перехода содержатся в самой истории развития релятивистских воззрений. То, что в поздней геометрической интерпретации Эйнштейна – Минковского пространственное описание релятивистских эффектов возобладало над временным, является, по всей видимости, данью человеческой способности легче оперировать с пространственными, чем со временными задачами, то есть продиктовано дидактическими, а не онтологическими соображениями.

Причинная механика устанавливает онтологический приоритет времени над пространством, выступая своего рода исторической антитезой картезианству. Если у Декарта движение сводится к перемещению в пространстве и единственным атрибутом материи является протяжённость, то в причинной механике всякое движение есть перемещение во времени и с участием времени. Сама материальность может в ней измеряться не мерой объема, как у Декарта, а мерой организации, поглощаемой из времени для поддержания движения. Но если время является активным агентом мироздания, а пространство, как писал Козырев, – это лишь «пассивная арена, где разыгрываются события Мира» [7, с. 405], совершенно естественно связывать изменения физических условий во Вселенной с изменениями качества времени, а не качества пространства, как это делается сейчас. Всякое изменение вообще естественно приписывать активному началу. Введение времени в физику в качестве активного агента объективно создает предпочтительность такой версии общей теории относительности, в которой ускоренное движение в гравитационном поле будет объясняться не искривлением пространства, а изменением ритмики времени вблизи больших масс. То же относится и к концепции эволюции Вселенной.

В этом случае и эффект Доплера, обнаруживаемый в звёздных спектрах, и зависимость периода пульсации физически переменных звёзд от расстояния, и закон Хаббла – то есть все те эмпирические основания, на которых строится идея Большого взрыва – логичнее объяснять не разбеганием галактик, а сжатием времени. Самое простое объяснение наблюдаемых аномалий состояло бы в этом случае в том, что свет от дальних галактик более древний, ведь чем дальше галактика, тем дольше свету идти до нас. Величина красного смещения становится ни чем иным, как мерой возраста дошедшего до Земли излучения, а открытый Хабблом закон становится эмпирическим свидетельством в пользу того, что время в течение жизни Вселенной меняет свои физические свойства.

Второе направление служит прямым продолжением уже не астрономического, а астрофизического, точнее, термодинамического круга размышлений Козырева. Оно может быть названо синергетическим, коль скоро синергетика имеет дело с вопросами энергетического обмена. Если определять синергетику как науку о самоорганизации, то её, вероятно, надо противопоставлять классической термодинамике как науке о саморазрушении Вселенной. Козырев в этом противостоянии был, несомненно, на стороне синергетики и, более того, имеет все основания считаться её предтечей.

Если сравнивать взгляды Козырева на термодинамическую проблематику со взглядами наиболее известного представителя синергетики И. Пригожина, легко увидеть, что теория активного времени более радикальна в оценке и переосмыслении роли самоорганизации и равновесия в природе. У Пригожина равновесное состояние перестает рассматриваться как единственно естественное для функционирующих систем, а всесилие второго начала ограничивается конструктивной ролью, которую может выполнять хаос в диссипативных процессах. У Козырева и равновесность, и второе начало не только ограничиваются, но и устраняются из космологии: «Если течение времени… существует независимо от нашего восприятия, как некоторая физическая реальность, – пишет Козырев, – то… равновесное состояние является несуществующей в Мире абстракцией» [7, с. 406]. Созидательная же роль во Вселенной приписывается не Хаосу, а негэнтропии, которая, в свою очередь, образуется как продукт взаимодействия потока времени с веществом. Время насыщает Вселенную организацией и компенсирует деструктивную силу хаоса. Проблема сохранения энергии во Вселенной получает в этом случае принципиально иное решение. Это решение связано с ограничением действия не только второго, но и первого начала термодинамики. Во введении к причинной механике прямо говорится о том, что «неправильность следствий второго начала связана с неточной формулировкой первого начала термодинамики» [7, с. 237]. Неточность же эта – в пренебрежении созидательными силами, участвующими в генерации энергии звёзд, ибо «звёзды светятся иным образом – в противоречии с термодинамикой, не только с её вторым, но и с первым началом» [Козырев, с. 403].

В этом своем убеждении Козырев вновь был прямым последователем Ньютона. Пригожин объясняет последовательную безучастность Ньютона к поиску теряющейся при неупругом ударе энергии и равнодушие его к спорам Лейбница и Бернулли о сохранении живой силы тем, что космология Ньютона не включала представления о сохранении энергии во Вселенной. Ньютон описывал природу как приводимую в движение трансцедентной силой, которою Творец непрестанно направляет и поддерживает активность этого мира [8, c. 43]. Мир причинной механики, как и мир Ньютона, – это проточный мир, что кардинально отличает его от мира-резервуара, с образом которого прочно связалась современная научная картина мира.

Убеждённость в том, что «звёзды светятся иным образом», была базовой интуицией Козырева, на которой строилось всё остальное. Всеобщее увлечение идеей термоядерного происхождения звёздной энергии его совершенно не смущало. Он никогда не сомневался в том, что его вывод о невозможности поддержания энергии звёзд термоядерными реакциями верен. Вот что он писал в 70-е гг., то есть через 30–35 лет  после защиты своей диссертации: «…Выполняемые расчёты химического состава звёзд приводят к неправильному выводу и, следовательно, представляют собой формальную операцию, с помощью которой уравнение реакций подгоняется к данным наблюдений. Поэтому основанные на гипотезе термоядерных источников энергии расчёты звёздных моделей, выводы об эволюции звёзд и вся огромная литература по этим вопросам оказываются не соответствующими действительности» [7, с. 197].

Главный аргумент Козырева состоял в том, что соотношения хорошо известных к его времени звёздных характеристик (масс, радиусов, светимостей, спектральных классов) показывают: звезда, как правило, излучает энергии ровно столько, сколько может отдать её поверхность при простом остывании. Возникает неправдоподобная картина: все звёзды, столь различные по конфигурации, силе светимости и удалённости от Земли, одновременно исчерпали свою внутреннюю энергию к моменту появления человека на Земле и теперь находятся в стадии остывания. Логичнее заключить, что этой энергии в них никогда не было. Это заключение и стало отправной точкой поиска источников звёздной энергии вне звезды.

Экспериментальная разработка синергетического направления началась в 1960-е годы со вторым циклом опытов, связанным с изучением переменного свойства временной субстанции, названного плотностью времени. Главным результатом второго цикла было открытие способности материи накапливать время и отдавать его, следуя определённым закономерностям. Открытие делало перспективы дальнейшей разработки теории времени поистине необозримыми. Козырев попытался сконцентрироваться на нескольких направлениях. Так, огромные перспективы обещало развитие представления о наличии в природе естественных механизмов поглощения энергии из времени. К таким механизмам прежде всего относится вращение, и Козырев уже на первом этапе рассматривал массивные вращающиеся тела вроде звёзд как машины, вырабатывающие энергию из времени. Вскоре стало ясно, что такие механизмы могут действовать и в совсем небольших объектах, и возникает предположение, что той же цели служит повсеместно распространённое в природе явление асимметрии, обнаруживаемое в морфологии растений и животных. Этот вектор развития теории вёл в биологию и медицину. Наконец, экспериментально установленная возможность регистрации процессов организации и дезорганизации вещества в объектах, удалённых от детектора, очевидно, открывала перспективы разработки нового вида связи. Именно эту перспективу разработки мгновенной связи, основанной на физических свойствах времени, можно считать мостиком к четвёртому этапу проекта Козырева – астрономическим наблюдениям посредством времени.

Несмотря на то что на это направление было потрачено больше времени и энергии, чем на все остальные, оно осталось математически не формализованной и концептуально наименее проработанной частью проекта. Но по иронии судьбы именно синергетическое направление исследований принесло Козыреву наиболее широкую известность и у нас в стране, и за рубежом, особенно в той набирающей популярность в Европе области исследования, которую называют энергетической медициной. Большую роль в этом сыграли упомянутые  «зеркала Козырева – Казначеева», но не только. Причину пристального внимания к этому направлению легко понять. Оно сулит непосредственный практический результат, который сможет легко найти массовое применение. Примеры такого применения уже есть. Но многогранно значение этого вектора экспериментальных исследований и для теоретической науки.

В последнее время одним из интригующих направлений физического исследования стало изучение периодической изменчивости процессов, которые раньше считались независимыми от космических влияний. Речь прежде всего идёт о скорости радиоактивного распада. Такими исследованиями занимается значительное число лабораторий у нас и за рубежом. Многие из тех, кто сегодня изучает эту загадочную периодичность, обращаются к теоретическому наследию Козырева, видят необходимость во включении в круг рассмотрения непосредственно самого феномена времени. И тому есть несколько причин. Одна из них – универсальный характер периодичности. Так, группой сотрудников Московского университета под руководством Симона Эльевича Шноля обнаружено в многолетних исследованиях, что форма гистограмм, получаемых при одновременных исследованиях в лабораториях, удаленных друг от друга на многие километры, оказывается сходной. При этом формы гистограмм повторяются во времени с периодичностью в 24 часа, 27 суток и 365 суток, что совпадает с периодами планетарного вращения. Авторы высказывают предположение, что космофизическим фактором, ответственным за периодическое изменение формы распределений, может быть изменение единицы времени [9, c. 1138].

Из других лабораторий поступают сообщения об обнаруживаемых эффектах опережающего воздействия космических факторов на пробные диссипативные процессы. О таких эффектах свидетельствуют данные многолетних наблюдений исследовательской группы С.М. Коротаева и В.О. Сердюка. Исследователи считают, что полученные ими результаты согласуются с выводами Н.А. Козырева о проявлении обратимости в необратимом времени, конкретнее – о возможности наблюдения будущих случайных состояний [10].

Наконец, более тонкая, но более важная причина связана с не описанными ранее особенностями некоторых видов изменчивости. Как замечает А. Пархомов, наибольший интерес представляет наличие в рядах измерений радиоактивного распада участков с достоверно пониженным разбросом результатов. Он пишет: «Аномалии в сторону увеличения разброса можно было бы объяснить влиянием помех, шумов или нестабильностью аппаратуры. Но снижение разброса – это факт очень даже удивительный и непонятный. Это означает, что в хаосе возникает порядок, независимые события становятся взаимосвязанными» [11, c. 221]. Это является прямым подтверждением фундаментального положения Козырева о том, что прочность причинно-следственных связей является одной из физических характеристик нашего мира.

И эта мысль служит мостиком к последнему, третьему направлению развития козыревской идеи, требующему наиболее радикальной ревизии современной науки, уже не только в теоретической, но и в методологической части ее оснастки. Это направление лежит в русле наделения времени творческим началом, и потому за неимением лучшего определения его можно назвать креативистским. Креативизм здесь должен быть противопоставлен креационизму в том же отношении, в котором в миросозерцании Спинозы или Бруно natura naturans, или природа творящая противопоставляется natura naturata – природе тварной. Встать на креативистский путь изучения времени – значит признать время творящим началом. При этом, дабы не быть заподозренным в пантеизме, можно воспользоваться онтологической классификацией Скота Эриугены, в которой вторая «тварно-творящая» природа (natura creata creans) посредствует между нетварной творящей природой Бога и тварной нетворящей природой материальных объектов [12].

Главная методологическая проблема, с которой физик может столкнуться на этом пути, заключается в сродстве изучаемого объекта и сознания человека. Для современной физики эта проблема не нова, по крайней мере с тех пор, как создатели квантовой механики стали склоняться к мысли о том, что квантовые системы представляют собой, словами Гейзенберга, некоторый «странный вид физической реальности, который находится приблизительно посредине между возможностью и действительностью» [13, с. 22]. В конце XX – начале XXI века непосредственное воздействие человеческого сознания на физические процессы всё чаще становится объектом систематического исследования. Как результат, представление о том, что физические процессы во Вселенной могут непосредственно управляться и направляться сознанием, в том числе и сознанием человека, перестает восприниматься пережитком магического и мифологического образа мысли и занимает законное место в ряду экспериментально проверяемых гипотез.

Одним из самых ярких представителей рассматриваемого направления развития физики времени я считаю ученика и помощника Н.А. Козырева Михаила Владимировича Вороткова. Лаврентий Семёнович Шихобалов в своём обзоре «Причинная механика Н.А. Козырева в развитии» кратко и точно излагает основные идеи Вороткова. Позволю себе цитату из этой работы: «В сложных физических системах всегда присутствуют случайности и неопределённости. Обращая внимание на это обстоятельство, М.В. Воротков утверждает, что время организует неопределённости, управляет ими. При этом он трактует влияние времени как проявление творческого начала в нашем мире. <…> Такая трактовка роли времени требует нового подхода к постановке опытов и анализу их результатов, потому что в этом случае не работает привычный принцип повторяемости результатов опытов <…>.

Приводится пример с человеком и калькулятором. Калькулятор на любой вопрос (например, «сколько будет семью восемь?») всегда даёт один и тот же ответ, сколько бы раз этот вопрос ему ни был задан. Человек же не станет много раз одинаково отвечать на один и тот же вопрос. Подобным образом ведёт себя и природа. Традиционный физический эксперимент исследует ту составляющую природы, в которой творческое начало не участвует, то есть «неживую» составляющую природы, поэтому такой эксперимент всегда приводит к одинаковому результату при одинаковых условиях его проведения. Эксперимент же, обращённый к “живой” составляющей природы, в которой присутствует творческое начало, не гарантирует неизменности результата. В связи с этим, как отмечено в статье, «вопросы, заданные “живой” Природе и творческой ее компоненте – Времени, должны быть тонкими и деликатными» [14, с. 41].

Фактически предлагаемый Воротковым подход отрицает все основы естественнонаучной методы. Так, его первый принцип провозглашает бесполезность повышения чувствительности и стабильности работы регистрирующей аппаратуры. Избавление от затемняющих эффект флуктуаций и шумов ради повышения статистической значимости отклонений равноценно избавлению от механизма, через который время взаимодействует с системой. Время может проявляться только в шумящих системах, находящихся в состоянии нестабильности. Из этого вытекает, что чем сложнее система и чем сложнее характер шума, производимого ей, тем больше шансов зарегистрировать действие времени. Его второй принцип утверждает, что систему, в которой наблюдается действие времени, нельзя не только редуцировать, но и изолировать от внешних воздействий. Отсечение внешних воздействий сравнивается Воротковым с рубкой леса в целях лучшего изучения лесного шума. «Зачем творческому началу, каковым является время, взаимодействовать с закрытой системой?» – спрашивает Воротков. Наконец, принцип избирательности действия времени выводится из того, что воздействие времени на детектор определяется наличием причинно-следственных связей. Отсюда следует, что система, расположенная близко или обладающая значительной энергией, но не связанная с детектором причинно, может совсем не производить эффекта, в то время как детектор будет реагировать на другие системы, выступающие в качестве причин протекающих в нём самом процессов. Иными словами, если детектор единожды установил связь с неким объектом, он получает возможность узнавать его среди миллионов других и следить за ним.

Что сказать по поводу этой методологии, от которой мурашки бегут по коже? Очевидно, что перед нами возрождение принципов древнейшей из всех наук – науки мантики с элементами симпатической магии. Очевидна перспектива превращения «разговора с природой» в спиритический сеанс, а исследователя – в шамана. Очевидна опасность потери критериев, отличающих реальность от миража, наваждение от факта. Страшно заблудиться в этих дебрях.

Здесь ученики Козырева пошли дальше учителя, ибо последний пытался исцелить ущербность физической науки, изучающей живую природу как мёртвую, без таких потерь, предполагая сохранить механическую картину мира. Возможно, последователи докажут нереалистичность таких надежд и предложат действенный, но совершенно новый путь постижения природы. Я не готов давать собственную оценку этой перспективы, но хотел бы процитировать на этот счёт одного из самых смелых и глубоких русских мыслителей.

Николай Бердяев, высказавший много проницательных наблюдений о духовном состоянии современности, считал, что наука, начавшаяся как магия, магией и закончит. Но из тёмной магии прошлого она превратится в светлую магию грядущего. Вот что он писал по этому поводу в «Смысле творчества»: «Давно уже явились признаки и симптомы перерождения и расширения науки и техники в сторону магическую. Внутри самой науки происходит глубокий кризис. Механическое мировоззрение как идеал науки расшатано и надломлено. Сама наука отказывается видеть в природе лишь мёртвый механизм... Природа неприметно начинает оживать для современного человека… Отношение к природе переродится – оно не будет уже научно-техническим в том смысле, который принят был в ХIХ веке, работавшем над мёртвым механизмом природы. Нужно будет прислушиваться к жизни природы, интуитивно-любовно в неё вникать... Светлая магия грядущей мировой эпохи, для которой оживёт природа, будет творческим общением человека с природой, властью человека над природой через соединение в любви. ...Мечты магов, алхимиков и астрологов осуществятся. Найден будет и философский камень, и жизненный эликсир, но путём светлой жертвенности, а не тёмной корысти, путём власти любви, а не колдовства и насилия. В творческой магии природообщения окончательно раскроется микрокосмичность человека... И сознание церковное признает светлую магию как творческую задачу человека в природе» [15, с. 517]. Вот именно это интуитивно-любовное вникание в тварный мир В. Зеньковский называл светлым космизмом, свойственным восточному христианству [16, с. 198]. И в построениях Козырева центральная интуиция космизма (пронизанность природы животворящими энергиями), возможно, впервые в истории этого движения обретает форму законченной математически обоснованной научной теории.

Самое поразительное в этой истории то, что жизнеутверждающая эта теория родилась и созрела в условиях, полностью противоречащих её смыслу: в условиях тюремного заточения, борьбы за выживание в мёрзлых бараках Норильлага, физических мучений и ожидания смертного приговора. А.Н. Дадаев в своём биографическом очерке особенно выделяет тот почти невероятный факт, что защита докторской диссертации Козырева состоялась через два с половиной  месяца после освобождения. То есть к выходу из лагеря она была полностью готова, оставалось лишь перенести её на бумагу. И мы знаем достаточно точно время и место рождения стержневой её идеи: Дмитровский централ Курской области, осень 1937 года. В этой точке концентрации человеческих страданий и горя Козырева посещает откровение, переводящее смутную догадку его детства и юности в твёрдое убеждение, которое он никогда с тех пор не подвергал сомнению. Это убеждение в том, что, поднимая глаза к ночному небу, мы видим не термоядерные топки, выжигающие конечный запас горючего, а накопители совсем другой, более тонкой и тихой силы, омывающей всю Вселенную и подпитывающей её нестареющую способность жить.

Всеми внимательными читателями трудов Козырева отмечалось одно тёмное место в его построениях: логический пропуск в том месте, где отрицательный вывод об отсутствии внутренних источников звёздной энергии превращается в положительный вывод о том, что искомым источником является время. Почему время, а не что-то другое? Объяснения самого автора звучат как-то неубедительно. В одной работе он ссылается на универсальность времени, в другой ограничивается туманным заявлением: данный-де вывод покоится на «самых общих представлениях о Мире, которые следуют из опытов всего естествознания и опытов жизни» [7, с. 239]. Многим было ясно, что за догадкой стоят некоторые внутренние удостоверения, слишком серьёзные и слишком личные для того, чтобы быть рационально формализуемыми, и потому обречённые на то, чтобы оставаться тацитными, как сказал бы М. Поланьи. Дадаеву, бывшему в то время убеждённым атеистом, данная невысказанность давала лишний повод с большим недовольством говорить о том, что Козырева всегда окружает мистика.

Моя личная интерпретация этого наиболее загадочного момента в истории создания теории времени заключается в том, что он носил характер экзистенциального откровения и был прямо связан с опытом тюремного заключения. Козырев, как и любой узник, пережил совершенно особый опыт времени – физически ощутимого в своей плотности и непреклонного, как приговор, слепого исполнителя чужой воли. Здесь у человека активного и привыкшего мыслить о тайнах мироустройства должна была с неожиданной яркостью обозначиться дистанция между внутренней и внешней свободой и связанная с этим философская  проблематика. Раскрыть эту связь нам поможет, как ни странно, сопоставление с Джорджем Беркли, потому что философия последнего, похоже, строится на том же экзистенциальном основании.

Говорить о Беркли серьёзно в научных кругах не очень принято. Многие помнят с университетской скамьи только то, что этот экстравагантный человек пытался доказать, что материального мира не существует, и тем самым дал неистощимую пищу для студенческих упражнений в остроумии. Следует напомнить, однако, что Беркли был одним из наиболее последовательных эмпириков в истории философии, а также то, что он оказал огромное влияние на Канта, хотя Кант и пытался завуалировать это влияние.

Обратимся к трактату ирландского философа «О началах человеческого знания»: «Я нахожу, – пишет Беркли, – что могу произвольно вызывать в моём духе идеи и изменять и разнообразить их вид так часто, как я найду нужным. Мне стоит лишь захотеть, и немедленно та или иная идея возникает в моём воображении, и той же силой она устраняется и уступает место другой... Но какую бы власть я ни имел над моими собственными мыслями, я нахожу, что идеи, действительно воспринимаемые в ощущении, не находятся в такой же зависимости от моей воли. Когда я открываю глаза при полном дневном свете, то не от моей воли зависит выбрать между видением или невидением, а также определить, какие именно объекты представятся моему взгляду… Существует, следовательно, другая воля или другой дух, который производит их… Те твёрдые правила и определённые методы, коими дух, от которого мы зависим, порождает или возбуждает в нас идеи ощущений, называются законами природы». Видимое отличие реального мира от воображаемого заключается в том, что постоянство, порядок и связь возникают в нём не случайно, «как это часто бывает с идеями, производимыми человеческой волей, а в правильной последовательности или рядах» [17, 1.28–29].

Итак, общее в интуиции Беркли и Козырева – это интерпретация порядка в природе как результата постоянного действия внешней по отношению к природе силы или воли. Оба поняли, что для того, чтобы причины превращались в следствия, надо прилагать силу – ту особую силу, которой обделён человек, но возможность которой он признает в самом своём вечном и повсеместном стремлении обладать ею, а иногда даже и в практическом осуществлении этого стремления. И здесь уже уместно перейти к мистике.

В главе «Тюрзак» «Архипелага ГУЛАГ» содержится описание чуда, которое произошло с Козыревым в Дмитровском централе. А.И. Солженицын не случайно заканчивает этим кратким рассказом первую часть своей книги. Он выбирает его как эстетически необходимый проблеск света в той тьме, в которую погружает читателя первая часть. И название второй части «Вечное движение» тоже неслучайно совпадает с идеей вечного движения во Вселенной, которую разрабатывал Козырев в тюрьме.  Я приведу этот эпизод целиком.

Отец всегда был благодарен Солженицыну за то, что тот передал его рассказ прямо и просто, без попыток интерпретировать то, что произошло. А интерпретации были. Дадаев очень мучился этой историей и вначале считал, что у Козырева был тайный единомышленник в среде охраны, но потом отказался от этой идеи и выдвинул гипотезу галлюцинации на почве голода. Когда я обращал его внимание на то, что в результате цифры-то, полученные из книги, оказались верными – и какая же это тогда галлюцинация, он пожимал плечами и повторял опять, что Козырева всегда окружала мистика. Меня же не покидает ощущение содержательной взаимосвязи этого необычного события с той цепью размышлений о природе причинно-следственных отношений, которая, видимо, привела к теории активного времени. Почему самое поразительнее чудо в жизни Н.А. произошло именно тогда, во время разработки основ будущей теории времени? Не была ли эта история ответом на догадку человека об участии Высшей воли в делах этого мира и подтверждением этой догадки? А то, что это произошло с человеком, находившимся в предельной стадии уничижения, окрашивает историю в христианские, я бы сказал, в древнехристианские тона.

Я хочу в завершение доклада привести слова из статьи ведущего специалиста Крымской астрофизической обсерватории Б.М. Владимирского к юбилейному сборнику и коротко прокомментировать их. Владимирский пишет: «В научной судьбе Н.А. Козырева эпоха запечатлена так глубоко, рельефно и страшно, как в никакой другой. Даже на фоне предельно драматических судеб представителей российской научной элиты ушедшего века – братьев С.И. и Н.И. Вавиловых, Н.В. Тимофеева-Ресовского и еще многих и многих других – жизненный путь Н.А. выглядит как-то совсем по-особому, может быть, он – одна из самых трагических фигур отечественной науки ХХ века» [18, с. 586].

Я могу согласиться с этими словами лишь с одной существенной оговоркой. Трагизм этот сам Козырев воспринимал как благо. Он говорил, что никогда не отказался бы от своей судьбы. Он по-христиански умел разглядеть в трагедии свет. В рукописной рецензии на «Архипелаг ГУЛАГ», хранящейся в семейном архиве и написанной сразу после прочтения запретной книги в середине 70-х, он сравнивает Солженицына с Шекспиром. Там есть такие слова: «Поражают историческая точность и полнота описания этих страшных событий. И вместе с тем сила удивительной книги не в этом, а в проникновенном художественном чувстве правды и душевной красоты… В наше время всему человечеству важно знать, что попытка подавления души человека, желание растоптать и превратить её в грязь, несмотря на огромные возможности тоталитарной организации, никогда не может удасться! Чтение книги – глава за главой – убеждает в этом и создает уверенность в вечном торжестве света и правды» [19, с. 780].

Мне довелось как-то в отроческом возрасте быть на встрече бывших лагерников у нас дома. Там были и знаменитые личности, включая О.В. Волкова, проведшего в ГУЛАГе 27 лет, и совсем простые люди. Воспоминания их были полны смеха и веселья. У меня осталось ощущение, что я был на пиру олимпийцев, каких-то небожителей, которые спускались в ад, вышли оттуда и которых после этого уже ничем нельзя напугать.

Библиографический список

1. Шагинян М.С. Время с большой буквы // Литературная газета. 1959. № 135. 3 ноября. С. 2–4. Переиздано в кн.: М.С. Шагинян. Очерки разных лет. 1941–1976. М. : Советская Россия, 1977. С. 436–444.
2. McCutcheon Robert A. (1989) Stalin’s Purge of Soviet Astronomers, in: Sky and Telescope (October). Р. 352–357.
3. Дадаев А.Н. Николай Александрович Козырев. К 100-летию со дня рождения // Время и звёзды: к 100-летию Н.А. Козырева. СПб.: Нестор-История, 2008. С. 3–89.
4. Ньютон И. Математические начала натуральной философии; Пер. А.Н. Крылова. 
   М. : Наука, 1989.
5. Рейхенбах Г. Направление времени. М. : Изд-во ин. лит., 1962.
6. Карнап Р. Философские основания физики. М. : Прогресс, 1971.
7. Козырев Н.А. Избранные труды. Л. : ЛГУ, 1991.
8. Пригожин И., Стенгерс И. Время. Хаос. Квант. М., 1994.
9. Шноль С.Э., Коломбет В.А., Пожарский Э.В. и др. О реализации дискретных состояний в ходе флуктуаций в макроскопических процессах // Успехи физических наук, 168 (10) 1998. С. 1129–1140.
10. Коротаев С.М., Морозов А.Н., Сердюк В.О. Случайное будущее как существующая реальность // Время и звёзды: к 100-летию Н.А. Козырева. СПб. : Нестор-История, 2008. С. 455–488.
11. Пархомов А.Г. Три типа изменчивости хода различных процессов // Культура и время. Время в культуре. Культура времени / под ред. В.С. Чуракова. (Библиотека времени. Вып. 4). Шахты : Изд-во ЮРГУЭС, 2007. С. 197–225.
12. Бриллиантов А.И. Эриугена // Христианство. Энциклопедический словарь. Т. 3. М., 1995. С. 263–267.
13. Гейзенберг В. Физика и философия. М.: Изд.-во иностранной литературы, 1963.
14. Шихобалов Л.С. Причинная механика Н.А. Козырева в развитии //  Публикация Института исследований природы времени, 2011. Режим доступа:   http://www.chronos.msu.ru/RREPORTS/shihobalov_prichinnaya_mehanika_kozyreva.pdf (дата обращения:12.09.2018).
15. Бердяев Н. Смысл творчества // Бердяев Н. Философия свободы. Смысл творчества. М. : Правда, 1989.
16. Зеньковский В.В. Основы христианской философии. М. : Изд. Свято-Владимирского братства, 1992.
17. Беркли Дж. О принципах человеческого знания. М. : Наука, 1978.
18. Владимирский Б.М. 100 лет со дня рождения Н.А. Козырева. Воспоминания и размышления – о теории времени, о лунном вулканизме, об эпохе и личности // Время и звёзды: к 100-летию Н.А. Козырева. СПб. : Нестор-История, 2008. С. 562–587.
19. Козырев Д.Н. Козырев и Солженицын // Время и звёзды: к 100-летию Н.А. Козырева. СПб. : Нестор-История, 2008. С. 779–781.