Национальный вопрос в Российской империи обсуждали на «Русских беседах»

Говоря о распространённых стереотипах, касающихся нациестроительства, Алексей Миллер в частности коснулся ложного противопоставления «цивилизованных» политических и «диких» этнических наций. «Этническое и политическое есть в каждом национальном проекте. Если вы думаете, что французский национальный проект — политический, а не этнический, расскажите это арабам», — говорит историк.

Вопросы о соотношении национального и государственного строительства намного сложнее, чем это иногда представляется. Стоит помнить, что представление о национальном государстве возникает после Первой мировой войны в результате дефолта империй. Проблематично и само понятие нации в модерном смысле. «Идея нации как третьего сословия (буржуазии) связана с революцией, с неприятной практикой отрубания голов у привилегированного сословия, в этом смысле это проблемное понятие», — напомнил Алексей Миллер.

Существует ли строгая дихотомия «национальное — имперское»? Обязательно ли нация означает либо роспуск империи, либо её «переработку» в национальное государство? «Для XIX века то, что мы строим нацию, вовсе не означает, что мы отказываемся от строительства империи. Великие нации были нациями внутри империй, — говорит Алексей Миллер, — и граница между национальным и имперским может проходить очень по-разному». По-разному может решаться и вопрос о границах самой нации и её однородности или многосоставности. Внутри многие национальные проекты скрывают гетерогенность и насильственное слияние разных народов в один.

В случае русского народа можно увидеть как минимум две опции, заметил Алексей Миллер. Первая — как у Павла Пестеля в «Русской правде»: нет никаких великороссов, малороссов, белороссов — есть единый русский народ. Второй вариант — «нехай будут». «Но если малоросс считает для себя возможным быть частью одной нации с великороссом, то украинец такой возможности не допускает, — говорит историк. — Конфликт между украинцами и малороссами на Украине большевики заканчивают победой украинцев, когда запрещают даже для самоидентификации использовать понятие малоросс».

Задача историка — не дать всему чёткие определения или классификации, а увидеть каждую конкретную ситуацию в её уникальности, уверен Алексей Миллер. «Если вы смотрите на Россию и ищете, как доказать себе, что она ничем не отличается от стран, которые вам нравятся, то с этого начинается интеллектуальное жульничество. Отличается. Вопрос — как?»

Так, по мнению Алексея Миллера, попытки построить демократию в России «сверху» обречены. «Демократия предполагает наличие политически мобилизованного индивида, и это не является русской традицией, в этом были правы славянофилы. Попытка мобилизовать массы к политической жизни имеет катастрофические последствия. Вероятно, формы социальной солидарности и самоорганизации в России должны расти снизу», — поделился Алексей Миллер.

Окно возможностей для строительства большой русской нации возникло после единственной удачной русской революции 1905 года, которая принесла очень серьезные изменения, но при этом не разрушила государство, считает Алексей Ильич. Именно тогда возникла публичная сфера и запустились многие экономические и социальные процессы.

Говоря об упущенных возможностях русского национального строительства, историк вспомнил об известной записке члена Государственного совета, бывшего министра внутренних дел Петра Дурново, поданной императору в феврале 1914 года. Меморандум, содержавший множество предостережений от вступления России в войну, вероятно, так и остался непрочитанным государем. Однако самая главная угроза, с которой, по мнению бывшего министра, России не суждено будет справиться, касалась даже не последствий участия в войне, а вызовов социализма.

Десятилетие между 1906 и 1916 годом принесло России всё, что было нужно для взрывной трансформации, экономического чуда. К Первой мировой войне Россия стояла на пороге всеобщего начального образования, был взлёт науки, высшего образования, открывались перспективы определённых монополий на мировом рынке (Сикорский, Зворыкин, Бахметев).

Однако в Первой мировой Россия потеряла от 2,5 до 3 миллионов человек, в Гражданской войне — 10 миллионов, затем эмиграция, репрессии, вымывание и интеллектуального потенциала. Население России к середине XX века должно было составить 350–400 миллионов человек — это цифра, к которой СССР никогда и близко не подошёл.

Встреча прошла в рамках цикла «Русские беседы» благотворительного фонда «Жить вместе».