Об образовании, свободе и совести

Можно ли попытки поставить перед студентами экзистенциальные, ценностные вопросы рассматривать как насилие над личностью?

Александр Мелик-Пашаев: Мне трудно представить себе, на каких разумных основаниях можно счесть это насилием над личностью. Я скорее сказал бы, что специально ограждать студентов, да и детей от таких вопросов – вот что можно назвать неявным насилием над личностью. Личность в истинном смысле слова, наше внутреннее Я, как раз жаждет решения «экзистенциальных и ценностных вопросов», в этом наша перспектива и надежда «стать самими собой». До поры до времени эта жажда не осознана и стеснена. Юноша или подросток может не понимать, чего именно он жаждет; он может стесняться сам заговорить об этом, но с неожиданной для нас готовностью включается в разговор на такие темы, если его вести тонко и тактично. Он может стесняться серьезного отношения к экзистенциальным вопросам, маскировать это цинизмом, и дело взрослого освободить эти высшие потребности человеческой души. Кстати, гуманистические психологи давно говорили о том, как вредна для человека «депривация высших потребностей» – потребностей в том, без чего, казалось бы, можно, а на самом деле нельзя прожить по-человечески.

Насилием над личностью может стать не постановка подобных вопросов, а авторитарное навязывание готовых «правильных» ответов, но это совсем другая тема.

Почему духовное образование не может быть массовым? И каков тогда тот минимум, который нужно в нормальном случае давать в светском образовании с точки зрения христианской веры?

Александр Мелик-Пашаев: В светском образовании, мне кажется, должна быть раскрыта роль веры, религии, во всей истории, в культуре и в повседневной жизни человечества, в формировании человеческих ценностей. Последнее чрезвычайно важно: ведь профессионализм, компетентность, конкурентоспособность и прочее – все это оторвано в образовании от ценностных основ жизни. Но, как легко понять, чем «компетентнее» в какой бы то ни было области человек, чуждый вечным ценностям и душевно глухой, тем он может опаснее.

Кроме того, должны быть сняты надуманные, основанные на недопонимании, иногда просто на невежестве предрассудки о несовместимости «религиозной и научной картин мира».

Согласны ли вы с мнением, что при исключении духовной составляющей в профессиональном образовании любого уровня на выходе мы получим и плохих специалистов?

Александр Мелик-Пашаев: Будет ли человек без духовного образования неполноценным специалистом? Это мне кажется слишком прямолинейным. В нынешней «атомизированной» действительности есть множество профессий, в которых можно быть классным специалистом без духовного образования. Может быть, его отсутствие скажется на добросовестности, самоотверженности, бескорыстии в работе, но это уже не столько образование в прямом смысле слова, сколько некоторое приобщение к ценностям, что, понятно, не одно и то же. Наверное, человек без духовного образования скорее рискует оказаться тем классным, но «бесценностным» специалистом, о котором шла речь выше. Но я знал людей даже из гуманитарно-художественного мира, которые считали себя не религиозными, не были и образованными в этой области, но были выдающимися мастерами своего дела, преданно ему служили и были добрыми, глубоко порядочными людьми. Так что я не упрощал бы вопрос.

Насколько духовное образование зависит от личности преподавателя и в какой мере этот опыт может быть воспроизводимым?

Александр Мелик-Пашаев: Опять-таки, о чем идет речь? О некоем просвещении в области религии или о приобщении к ее ценностям и, в конечном счете, к вере? Впрочем, в любом случае личность преподавателя, как и врача, как и духовника – фактор неустранимый. Если преподаватель ярко индивидуален, то воспроизвести его опыт, методы, методики может только человек, личностно ему близкий, и то с неизбежными модификациями, потому что нет одинаковых людей и одинаковой среды, в которой они действуют. Иначе получится карикатура, которая компрометирует метод. Но если этот преподаватель не только погружен в практику, но «с позиции вненаходимости» представит свой опыт в общей форме, то многим коллегам это поможет.

В чем вы видите выход из ситуации, когда преподавателей с неформальным подходом к своим студентам и ученикам становится все меньше? Создаётся впечатление, что системе они не слишком подходят.

Александр Мелик-Пашаев: По этому вопросу мне совсем трудно что-то сказать. Наверное, действительно, таких преподавателей не становится больше. Но позволительно предположить, что и студентов – тоже. Как преодолевать нарастающую формализацию всех взаимоотношений, да и всей нашей жизни? Думаю, что и в этом, и в других случаях серьезного неблагополучия ничего нельзя придумать, кроме изменения основ общего образования. Это долгий путь, но коротких, наверное, и нет. Разве что чудо…