«От патристики до чекистики»

Этой встречей Клуб интеллектуального досуга при СФИ совместно с медиапроектом «Стол» открывают цикл «1917», посвященный осмыслению революции и ее исторических последствий вплоть до сегодняшнего дня. Проект продлится весь 2016 год.

Появление в истории русской мысли евразийства было ознаменовано изданием в 1921 году сборника «Исход к востоку». У истоков этого направления стояли князь Николай Трубецкой, экономист и общественный деятель Пётр Савицкий, будущий протоиерей Георгий Флоровский, позже порвавший с движением, музыкант и публицист Пётр Сувчинский; в эмиграции к евразийству примкнули Георгий Вернадский, Лев Карсавин и другие видные ученые. Возникнув как размытая тенденция в творчестве нескольких мыслителей, уже к концу 1920-х это направление превратилось в выстроенную мировоззренческую систему.

Несколько упрощая, суть ее можно выразить так. Географическое положение России на двух континентах предопределило формирование в ней особого, скорее азиатского, типа цивилизации. Христианско-европейская ментальность, навязывавшаяся русскому народу несколько веков, по природе чужда ему. Большевистская революция, противопоставив Россию Европе, начала возвращать страну на путь ее естественного евразийского развития. Со временем коммунистическая идеология должна была уступить место иной, основанной на православной религиозности, которая отвечает за уникальный евразийский менталитет русского народа. Свое, русских интеллигентов, призвание евразийцы видели в том, чтобы, сотрудничая с большевистской властью, способствовать скорейшей идеологической переориентации правящей элиты.

К 1928 году часть евразийцев, увлеченная политикой, финансируемой советской властью, стала инструментом агентуры ГПУ в русской эмиграции. Отец Георгий Митрофанов привел слова бывшего гвардейского офицера Петра Арапова, осуществлявшего связь между иностранным отделом ГПУ и интеллектуалами-евразийцами, о которых он говорил, что им еще предстоит «пройти путь от патристики до чекистики».

Как получилось, что уникальному «православному» менталитету оказалась родственна антихристианская большевистская идеология, что означает титул патриарха несуществующей «всея Руси», предложенный Сталиным митрополиту Сергию в 1943 году, какое место заняло евразийство в постсоветской ментальности – об этом отец Георгий Митрофанов предложил поразмышлять, опираясь на труды русских религиозных философов: Николая Бердяева, Фёдора Степуна, Георгия Федотова, протоиерея Георгия Флоровского.

По мнению отца Георгия Митрофанова, роковую роль здесь сыграл подмеченный Бердяевым ложный «натуралистический монизм», игнорирование «дуализма двух порядков – Церкви и государства, Царства Божьего и царства кесаря», «безграничное доверие евразийцев к “естественному”, не обремененному сложными культурными рефлексиями течению исторического процесса, в органичности которого они стремились обнаружить имманентно присутствующие в земной человеческой истории начала истины, добра и красоты».

Николай Бердяев:

«Идеи евразийцев нужно оценивать не столько по существу, сколько по симптоматическому их значению. Сами по себе идеи эти мало оригинальны, они являются воспроизведением мыслей старых славянофилов, Н. Я. Данилевского (в особенности), некоторых мыслителей начала ХХ в. (типичным евразийцем по настроению был В. Ф. Эрн). Но у евразийцев современных есть новая настроенность, есть молодой задор, есть не подавленность революцией, а пореволюционная бодрость… Их идеология соответствует душевному укладу нового поколения, в котором стихийное национальное и религиозное чувство не связано со сложной культурой и проблематикой духа. Евразийство есть прежде всего направление эмоциональное, а не интеллектуальное, и эмоциональность его является реакцией творческих национальных и религиозных инстинктов на происшедшую катастрофу. Такого рода душевная формация может обернуться русским фашизмом»¹.

«... евразийская идеология несет с собой несомненные опасности и хотелось бы остановиться на самом главном евразийском соблазне. Эта опасность коренится в миросозерцании, которое я бы назвал натуралистическим монизмом и оптимизмом. Евразийцы, несмотря на свое подчеркнутое ортодоксальное православие, почти в такой же степени монисты, как и марксисты, и настроенность их полна натуралистического оптимизма... Такого типа мышление всегда будет более базироваться на категории необходимости, чем на категории свободы, будет подчинять личность коллективу и не очень будет склонно вводить момент нравственной оценки в политику. При такой оптимистически-монистической идеологии то, что нарождается, развивается и должно восторжествовать в будущем, представляется благим и добрым, необходимое почти совпадает с долженствующим быть. Нравственный пафос в отношении к жизни всегда предполагает известного рода дуализм, не онтологический, но религиозно-нравственный дуализм. В систематическом изложении евразийства этого дуалистического момента, присущего христианству, нет и потому нет нравственного пафоса. Опасной стороной евразийской идеологии является то, что я назову их утопическим этатизмом, и опасность эта коренится в ложном монизме. Мне представляется ложным и не христианским отношение евразийцев к государству. С этим связано и их отношение к личности и свободе. ... утверждается принципиальный монизм в понимании отношений между Церковью и государством и государство понимается как функция и орган Церкви, государство приобретает всеобъемлющее значение. Принципиальный дуализм двух порядков – Церкви и государства, Царства Божьего и царства кесаря, который останется до конца мира и до преображения мира, не признается, стирается, как это много раз уже делалось в истории христианства. Это есть один из вечных соблазнов, подстерегающих христианский мир, и на этой почве рождаются утопии, принимающие разнообразные формы – от теократии папской и императорской до коммунизма и евразийства»².

Примерно половину встречи заняли ответы на вопросы слушателей. Видеозапись лекции и дискуссии будет опубликована в медиапроекте «Стол».

В рамках проекта «1917» отец Георгий Митрофанов также прочитал две лекции в Твери: для студентов исторического факультета Тверского государственного университета и для всех желающих в стенах Областной библиотеки имени Горького, где он говорил о духовных предпосылках 1917 года и об изучении церковной истории.